— Вы же понимаете, что у вас нет никаких шансов справиться в одиночку? Ваш драгоценный Ниолон сожрут до последнего листочка.
Впервые эльф изменился в лице. На его губы вползла улыбка. Он отвернулся от меня и подошёл к окну.
— Ты думаешь, что понимаешь мой народ. Это неправда.
— Ну так сделай одолжение, объясни недостойному, почему вы отсиживаетесь здесь, пока остальные гибнут в самой масштабной войне всех времён, — ядовито сказал я.
Король молчал. Его нисколько не задел мой сарказм, и я даже представить не мог, что нужно сказать, чтобы пробиться сквозь его спокойствие. Надеялся сыграть на его гордости — не вышло. Попытался взять его «на слабо» — тоже не получилось. Однако он принял меня, хотя мог, к примеру, натравить на меня своё непобедимое воинство — тогда мне волей-неволей пришлось бы отступить. Так как его понимать?
— Хорошо, — сказал он наконец. — Если ты так хочешь.
Мелиар обернулся и, снова пронзив меня усталым взглядом, спросил:
— Когда ты шёл через наш город, как много ты видел детей?
— Да я вообще никого почти не видел, — буркнул я.
Король кивнул.
— Нас называют Перворождёнными. Мой народ очень стар. Вы, люди, стареете телами, а потому не замечаете, как стареет вся ваша раса. Мы — замечаем. Мы помним, как появились в Нирионе гномы. А до того сюда пришли орки. А до них — вы. Мир вокруг нас менялся столько раз, что мы привыкли к любым переменам. Поверь, то, что творится в Мире сейчас — цветочки по сравнению с тем, что случилось здесь несколько десятков тысяч лет назад.
Когда он начал говорить, мне захотелось цокнуть и закатить глаза, но от последней фразы я даже отпрянул. Меня вдруг осенило.
Невысокий рост. Светлые волосы. Смуглая кожа. Долголетие. Всё это… Это…
— Да чтоб меня, — выдохнул я. — Пуэри! Вы — их потомки!
Глаза Мелиара сузились.
— О, человек знает о пуэри?
— Знаю? Да я знаком с одним из них!
И тут эльф захохотал. Громко, от души, будто услышал самую смешную в своей жизни прибаутку. Он смеялся и смеялся, а я впал в ступор, потому что более жуткого смеха я в жизни своей не слышал. Так смеются лишь безумцы.
— Довольно! — воскликнул он, просмеявшись. — Пуэри погибли! Все до единого! Ваши боги об этом позаботились. Но даже если один каким-то чудом уцелел и прожил все эти тысячелетия, это ничего не меняет. Потому что мы — не пуэри, и даже не их потомки.
Он приблизился вплотную и снизу вверх заглянул в мои глаза, словно давая мне возможность заглянуть в свои и там найти все ответы.
— Знаешь, как появилось название — эльф? — его голос снова стал непробиваемо спокойным. — Это особенности нашего языка. Эль — это приставка. Она означает отрицание. А полное название нашего народа…
— Эль’фолиэри, — пробормотал я, припомнив рассказ Рэна.
— О, ты и об этом знаешь? Хорошо. Понадобится меньше объяснений.
Он снова отвернулся и подошёл к окну.
— Пуэри — это самая многочисленная, самая развитая ветка расы Орумфабер. Каждая ветвь была по-своему связана с Сущим. Пуэри связаны с ним через эфирное пространство. Поэтому у них есть альтеры и анимы. Пуэри — дуальные существа, самые устойчивые к переменам, потому что когда что-то изменяется для одной их половины, вторая способна компенсировать нагрузку. Но существовали и другие. Мы, фолиэри были связаны с Сущим через природу. Растения, животные. Мы зависим от того, от чего зависит природа, ведь составляем с ней единое целое. Знаешь, что случилось, когда Ванитар нагрянули в наш Мир? Природа сильно изменилась, на уровне основ. Многие виды мутировали. Маленькой группке фолиэри, единственной из всего вида Орумфабер, удалось уцелеть в той бойне, но и мы тоже изменились. В тот день мы перестали стареть.
Король ненадолго замолк, по-прежнему не отрывая взгляда от вида за окном. А когда он снова заговорил, я вдруг понял, почему он так каменно спокоен.
— То, что не стареет, противно природе. Её суть в круговороте. В перерождении. А мы вдруг стали замечать, что наши морщины разглаживаются, а тела становятся похожими одно на другое. Раньше мы были разными и жили несколько сотен лет, а потом вдруг стали вечно молодыми и… похожими друг на друга. Нас принято считать красивыми. Вы, люди, никогда ничего не понимали в истинной красоте. Именно поэтому появилась приставка «эль». Мы поняли, что мы больше не фолиэри. Однако и в кого мы превратились, тоже никто сказать не мог.
Мелиар повернулся ко мне:
— А потом появились вы и сократили эль’фолиэри до простого «эльф». Мы были не против. Нам стало всё равно. Мы считали, что пережили величайшую катастрофу своего вида. Однако чего у вас не отнять, так это умения преподносить сюрпризы. Вы быстро показали нам, что мы ошибались. Когда замкнули мир. Тогда всё сошло с ума, и мы снова изменились.
Я громко сглотнул и решил, что лучше будет слушать и помалкивать. Удивительно, но Отражение тоже не спешило сыпать обыкновенными для себя комментариями.
— Вот почему ты видел так мало взрослых эльфов и совсем не видел эльфов-детей. После замыкания мира мы больше не можем размножаться. Наши женщины, родительницы, бесплодны. У них больше нет величайшего во Вселенной дара — дара создания новой жизни. От связи мужчины-эльфа с женщиной другой расы рождаются только полукровки, не имеющие связи с Сущим. Они могут жить долго, но в остальном они как… люди. Мы впали в отчаяние. Ввязывались в войны, чтобы сохранить то немногое, что у нас осталось. Вот только вечная молодость — это не бессмертие, а потому мы постепенно гибли. На войне ли, в мире ли — не важно. Когда-то в Мире жили сотни тысяч фолиэри. Теперь я король двухсот шестидесяти восьми эльфов.
Мелиар вздохнул.
— А теперь ты хочешь, чтобы мы, последние ошмётки некогда многочисленного народа, изуродованные, вымирающие, сражались за всеобщее благо. Эти шрамы, — он указал на свою шею, — это не украшения. Каждый шрам — это двенадцать прожитых мной лет. Именно столько длились циклы перерождения природы, которые всем естеством чувствовали истинные фолиэри. Я лично наношу их каждому своему сородичу. Только так мы можем чувствовать то, что навсегда утратили. Боль от шрамирования… она напоминает нам о том, что мы всё ещё живые.
— И ты уверен, что вы уже не сможете стать такими, как прежде?
Король грустно улыбнулся.
— Природа продолжает меняться. Она не повернёт назад, её развитие идёт только в одном направлении — вперёд. И нам в ней места уже нет.
Я осмотрелся по сторонам и подумал, что если природе чужды эльфы, то для человечества и вовсе нет хороших новостей.
— Стало быть, вы хотите спокойно тут умереть?
Этот вопрос тоже не застал Мелиара врасплох. Он снова сел у окна.
— Нам наплевать. Мы уже давно существуем по привычке. Просто самоубийство ещё более противно природе, чем вечная жизнь.
— А естественный отбор разве не является законом природы? — дёрнул я за последнюю ниточку. — Разве выживает не тот, кто пытается выжить любой ценой?
— Так думают люди, — ответил король. — И именно потому, что вы так думаете, сейчас вам грозит вымирание. Зверь никогда не станет выживать любой ценой. Он чувствует границы выживания.
Эльф замолчал и сделал вид, что в комнате больше никого нет.
— Кажется, разговор зашёл в тупик, — резюмировало Отражение.
Как ни печально, кривляка был прав. Всё, что я уяснил — ни один эльф не окажет мне содействия.
Я развернулся и направился к выходу.
— Самое главное забыл, — напомнил мне двойник.
Мысленно чертыхнувшись, я крутанулся на каблуках.
— Может быть, ты не откажешься поделиться со мной хотя бы знанием. Раз уж ты живёшь так давно, то должен был слышать о некоей аномалии в Эфире. Я ищу её.
— На что она похожа? — без особого интереса спросил эльф.
— Углубление в пространстве. Такое место, в котором можно проникнуть глубже в Эфир. И чтобы там могло что-то храниться.
— Я знал такое место, — кивнул Мелиар. — Но теперь там всё превратилось в месиво энергетических потоков.
— Где?
— На вершине самого высокого пика Хребта Бурь. Аномалия исчезла, когда мир замкнулся. Как раз после этого там и начались те самые бури. Больше таких аномалий я в Нирионе не встречал, — он помолчал. — А теперь, если я удовлетворил твоё любопытство, оставь нас в покое.
Эльф отвернулся.
Я ещё раз посмотрел на стройную фигуру, сидящую у окна. Именно так должно выглядеть отчаяние. Оно годами, сотнями лет сидит и смотрит в одну точку, не двигаясь с места, словно растение на подоконнике… Оно молодо телом, полно сил, но внутри у него пусто, как у дерева с дуплом. Оно ничего не хочет и боится, что его заставят чего-то хотеть.
— Спасибо, — сказал я тихо.
И ушёл.
— Куда теперь? — спросило Отражение, когда мы покидали город.
— На Хребет Бурь, конечно же.
— Он же сказал, что там уже ничего нет.
— Он мог ошибиться.
Ночь заполнила Лотор криками.
Беспрепятственно преодолев пустующие ворота, Литесса попала на улицу Каменщиков. Та пролегала по прямой, упираясь в площадь Королей, что сейчас терялась в дыму. Вокруг не было ни души, но при этом создавалось впечатление незримого присутствия десятков, сотен наблюдающих глаз. Или так только казалось архимагессе?
Вдруг на улицу впереди выбежала группа стражников. Мужчины тревожно озирались и переговаривались вполголоса. Стальная Леди прильнула к стене дома, из окна над её головой раздался приглушенный плач ребёнка и женский голос, умоляющий дитя замолчать. Стражи хоть и заметили женскую фигуру, укрывшуюся в тени, нисколько ей не заинтересовались — они явно ждали чего-то другого. Один из них закричал, тыча пальцем в темноту позади себя, и вскоре весь отряд скрылся в противоположном направлении. Литесса поспешно нырнула в переулок.
«Если так пойдёт, я легко доберусь до Башни», — подумала чародейка и тут же едва не споткнулась о попавшееся под ноги тело. Мальчишка-подросток. Горло и челюсть вырваны, но на одежде всего несколько капелек крови. Всё остальное кто-то тщательно собрал или… слизал.
Стиснув зубы, архимагесса перешагнула через уставившийся в пустоту труп и пошла дальше.
Из-за недостатка освещения пришлось активировать контур ночного зрения — Литессе вовсе не хотелось наткнуться на притаившуюся в темноте химеру. Из мрака тут же выступили очертания предметов.
Чтобы попасть в Башню требовалось сначала попасть в Верхний город, а это означало преодоление ещё одних ворот, в этот час скорее всего закрытых. Охранявшие их стражники отбирались из числа ветеранов, а потому работали не в пример лучше, чем те, что стояли на внешнем периметре. К счастью, у Ордена имелись свои способы незаметно подобраться к Башне — на случай, если понадобится провести нечто, о чём королю знать не обязательно. К этому тайному ходу чародейка и направлялась.
Стальная Леди не хотела рисковать, а потому шла тесными переулками, избегая открытых или освещённых мест. «Да я сама как одна из этих тварей», — с усмешкой подумала она, в очередной раз прислушавшись к чьему-то топоту. Стук кованых сапог — однозначно стража. Архимагесса снова прижалась к стене.
«Лучше подождать, пока они уберутся».
Где-то неподалёку выл и рыдал мужчина, судя по обрывкам фраз, он был ранен и не мог добраться до укрытия. Литесса пыталась заставить себя не слушать его точно так же, как и остальные крики, но обречённые стенания, с хрипами вырывающиеся в темноту, настойчиво лезли в уши. Она зажмурилась, пытаясь сосредоточиться только на интересующих её звуках, доносящихся из-за угла.
Женский вскрик, стук от падения. Громкие шлепки. Лязг железа, вопли стражников, снова топот. Утробное рычание, свист рассекаемого воздуха, чавканье погружающегося в плоть оружия. Звуки борьбы.
Поняв, что стражу отвлёк один из выродков, чародейка покинула укрытие, чтобы перебежать улицу. Она быстро огляделась: на дороге лежал изуродованный труп пожилой женщины, рядом корчился стражник с оторванной кистью. Его товарищи рубили на части тушу бесформенного монстра, отбивающегося длинными гибкими отростками, покрытыми костяными пластинами. До бегущей мимо женщины никому не было дела.
Литесса вбежала в темноту на противоположной стороне улицы и тут же снова услышала вопли несчастного раненого, но уже громче. Он ревел и надрывно молил о помощи. Архимагесса нашла его во дворике, куда попала, проскользнув между домами.
Под свободными бельевыми верёвками в грязи лежал на животе мужчина лет пятидесяти, а над ним нависла медленно пожирающая его химера. Человек отчаянно скрёб руками, пытаясь освободиться, но монстр, похожий на кожаный чулок с несколькими человеческими руками, крепко держал его и постепенно натягивался на жертву, точно змея на добычу. Тело горожанина скрылось в утробе твари уже по пояс.
Мужчина, заметив впереди человеческий силуэт, закричал что-то невнятное и в отчаянии протянул руку к Литессе. Проклиная неизвестно откуда взявшуюся сентиментальность, Стальная Леди шагнула к хищнику и его добыче.
Один из контуров рассыпался в её ладони, и тело монстра лопнуло, как перезревший плод — остался лишь отвратительный жирный хвост и отвалившиеся руки. Его жертва снова завопила от боли. Подбежав, чародейка поняла, что спасала уже обречённого на смерть. Химера успела изжевать ноги человека так, что в них, пожалуй, не осталось ни единой целой кости. Чудо, что тот не потерял сознание от болевого шока.
— Спа… сибо… спасибо… — с трудом выдавил мужчина в промежутках между стонами.
Он закашлялся, схватился за изуродованную ногу и снова завыл.
Литесса с каменным лицом достала кинжал. Через секунду человек, чьего имени она так и не узнала, в последний раз дёрнулся и затих. Остриё вошло точно между пятым и шестым ребром.
Несколько секунд архимагесса тоже не шевелилась, а потом резко выдернула оружие из трупа и выругалась так зло, как только могла. На мгновение ей показалось, что внутри неё вскипела лава — ощущение, которое не давало о себе знать уже десятки лет. Больше всего на свете чародейке хотелось сейчас сплести самое разрушительное заклинание, на которое хватило бы сил — лишь бы выжечь всю эту заразу под корень. Но она сдержалась.
Уже через минуту она снова шагала по тёмным улицам города, вопящего и бьющегося в агонии, точно одно живое существо. За очередным поворотом на глаза архимагессе попался гуль, и она с наслаждением превратила того в горстку пепла. Стальная Леди полностью отдавала себе отчёт в том, что сейчас не время разбрасываться драгоценными контурами, но ничего не могла с собой поделать. Отчего-то хрип дохнущей твари в тот момент зазвучал в её голове божественной музыкой.
На улицах города не было ни одного живого существа, способного остановить чародейку. Ещё несколько раз она натыкалась на стражу и чистильщиков, но тем было не до неё. Горожане гибли повсюду — и в домах, и на улицах, громко, мучительно, захлёбываясь собственной кровью, и лишь единицам удавалось на время спастись. Столько боли и смертей Лотор не видел уже несколько столетий.
Литесса добралась до внутренней стены за час с небольшим, но лишь потому, что осторожничала, обходя проблемные места. Потайной ход сохранился в неприкосновенности — и, судя по горе скопившегося возле него мусора, им давно не пользовались. Специально заготовленный контур рассыпался на мелкие кусочки, и часть каменной кладки с тихим гулом отъехала в сторону. Стальная Леди вошла в Верхний город.
Здесь высока была вероятность встречи с меритаритами, ведь Башня находилась почти в самой середине кварталов знати. Поначалу архимагессе не хотелось рисковать, пересекаясь с бывшими подчинёнными, но теперь злость вытеснила осторожность из её головы. Даже вздумай адепты задержать «отступницу», Литесса без малейшего сожаления перешагнула бы через их трупы. В её глазах большинство из них выглядели мало того, что изменниками, так теперь ещё и трусами — допустить в родном городе такую бойню…
Закрыв за собой проход, чародейка глубоко вдохнула — вонь Нижнего города практически исчезла. Что-что, а чистота тут поддерживалась с особой тщательностью. «Может, здесь и выродков будет поменьше, ведь чистильщикам хорошо платят за то, чтобы никакая тварь не выползла на порог к какому-нибудь богатею» — подумала Литесса, покидая неприметный закуток позади большого особняка. Однако, обойдя здание по периметру, она нашла её хозяина, лежащего на крыльце. Пожилой аристократ выбежал из дома прямо в исподнем, но тварь настигла его и размозжила череп. Дверь так и осталась открытой. Изнутри не доносилось ни звука.