— Так как ты не дала мне копию своих паспортных данных, то карточку я оформил на свое имя. Также открыл счет на Илью. — Возвышается как гора и буквально давит на меня своей чертовой аурой. И бесит. Что, разумеется, не новость. Потому что подобное поведение СЛИШКОМ. Абсолютно точно слишком.
— Я согласилась поехать на этот курорт ради сына. Я смирилась с тем фактом, что ты задариваешь его и обеспечиваешь. И не возмущаюсь по поводу твоего присутствия в моей квартире. Но карточка с твоим именем? Доверенность на ее использование, будто я твоя жена?
— Что в этом такого? Я хочу обеспечить вам обоим хорошую, полноценную жизнь. Тебе не придется так много работать. Ты сможешь снять жилье получше и еще куча бонусов. — Типа логично, да? А меня раздражает. Потому что быть содержанкой у бывшего мужа — отвратительно.
— Знаешь, ты, похоже, ебнулся, товарищ, — рявкаю, пожалуй, слишком громко для той, что сидит у него в ногах и делает безразличное, каменное лицо. — И, вероятно, снова, черт бы тебя побрал, перепутал что-то. Не я твоя жена. И мне на фиг не нужны твои деньги. Хочешь что-то дать ребенку? Милости прошу. Но остальное четко мимо. Забери ее и вручи своей женушке. Она имеет законное право распоряжаться твоими финансами.
— А ты за нее не волнуйся, у нее все в достатке.
— Прекрасно. — Встаю, всплеснув руками, иду к ванной, проверить, как там плещется Ильюша перед нашим отъездом.
Разъяренная, похожа больше на фурию, чем на человека, иду на кухню. Завариваю себе чай и пью тот большими глотками, обжигая горло. Просто отвлечься. Успокоиться. Выдохнуть и дособирать долбаный багаж. А после сесть в машину и свалить из страны. Подальше от собачьего холода и мудака Алексеева. Подальше и как можно скорее. Потому что сил терпеть всю эту фигню нет. Потому что разрывает от желания: завалить его и трахнуть или вытолкать в окно и смотреть, как его мозги по асфальту размазываются.
Руки подрагивают, нервы на пределе. Чувства в разнос пошли, им без разницы, что это неуместно и глупо. Что права не имею. Гребаное сердце лупит в ребра и тянется к мужчине, который под запретом. Которому главное указать мое место. Ему по-прежнему хочется прогнуть меня и подчинить. Сделать все по-своему. Так, как он считает нужным, и как, по его мнению, правильно. Пусть, блять, подавится нолями на его золотой карточке.
— Лина, ты ведешь себя как ребенок. — Нервный тик уже от его голоса. Во всем теле одновременно. Глазом не ограничивается. Руки от сдерживаемой злости ходуном ходят, и настоящая магия, как я не расплескала остатки чая. — Пора думать не только о своей ущемленной гордости. У нас есть сын, которому я хочу обеспечить максимально комфортное существование. И раз уж ты его мать и он живет именно с тобой, то считай, что твое содержание включается в перечень моих неотложных дел и планов в качестве бонуса.
Бонуса… Так сильно психую, что нервный смешок срывается с губ. Резонирует внутри чашки. Но я упорно заливаю в себя практически кипяток. И дрожу. Не холодно. Вроде. Но озноб все тело сковывает.
— Послушай меня, дорогой, — не оборачиваясь, гипнотизируя прослойку снега на подоконнике, говорю. — Для начала: тому, что у тебя есть сын, нет документального подтверждения. — Слышу гневное пыхтение за спиной, но продолжаю: — И если я ну очень сильно захочу, то, я так полагаю, даже через суд ты не сумеешь выбить столько прав на ребенка, сколько хочешь. А если будешь упорствовать, то у тебя будут определенные часы посещения. Или я вообще соберусь и к ебени матери свалю из этого города. И будешь искать меня вслепую. А то, что найдешь — не факт. — Разворачиваюсь к нему лицом, крутанувшись на пятках. Сказать это куда проще, чем мне казалось. И вариант не кажется неудачным. Потому что, если он будет давить на меня, я стопроцентно что-то да вытворю. Просто не смогу сдержаться. Будь я к нему безразлична, было бы в разы проще. И я, быть может, даже не противилась бы его «подачкам». Но! У меня патологическая одержимость им. Или серьезный недотрах, тут уже нужно опытным путем будет проверить, когда вдали от него буду.
— То есть тебя куда больше волнует твое собственное ущемленное эго, чем будущее собственного ребенка? Ты настолько эгоистична, что тебе плевать на то, что у него не будет полноценной семьи?
Злится. Как мило. Потому что беспомощен сейчас. И я это знаю.
— А у него ее и без того нет. Или у тебя извращенное понятие полноценной семьи?
— Да что ты? А кто в этом виноват, а, Лин? Кто? Не ты ли сбежала от меня? И может, не ты скрыла факт беременности? И точно не ты все пять лет молчала, даже не удосужившись поставить меня в известность? — Наступает аки танк. Только не страшно совсем. Адреналин или храбрость? Сомневаюсь, что могу ответить верно.
— Мое тело — мое дело. Я выносила, я родила, я растила. Следовательно, ты приложил минимум усилий. Тебе только пришлось в меня напускать своего биологического материала. Что ровным счетом в наше время вообще не ценится. Он мой. Я для себя все это сделала. И знаешь, он выглядит не намного счастливее с твоим появлением. И любит меня не за дорогие подарки.
Перебарщиваю. Очень сильно перебарщиваю. Борщец редкостный сейчас, наваристый, чтоб его. Но останавливаться не хочу.
— Ты любила меня. Ты настолько сильно меня любила, что сам факт того, что я его отец, решил все. И я это знаю. И развод наш был фарсом. Твоим долбаным фарсом. Что ты пыталась себе доказать? Что сможешь прожить без меня? Что осталось в тебе еще что-то от тебя прежней? Что не влияю я на тебя? — Сантиметров тридцать расстояние. Кипящая, мать его, лава во взгляде напротив. И он хищник. Просто хищник. Только вот кто я? — Ты ушла не потому что остыла. Ты трусливо убежала потому, что сходила с ума все больше от моей близости. И я прекрасно помню, как самозабвенно ты отдавалась за несколько недель до развода. Я помню. Помню все. Каждый твой стон, что был после поданного заявления. — Ой, не в ту степь ушло все. Ой, не в ту. И ответить тупо нечего вдруг стало. — И я до последнего думал, что все обернется по-другому. Потому что ты и я — это что-то необъяснимое с самого начала. С первого твоего оценивающего взгляда в баре. Ты тогда меня будто пометила. Внутрь пролезла и так и осталась там. — Серьезные вроде как вещи говорит, а я как последняя дура на губы его пялюсь. Все слышу. Все понимаю. Но молчу. И хочу.
— Леша, — с ухмылкой останавливаю его пламенную речь. — Ты женат, Леша. Ты так сильно горевал, что потащил под венец свою извечную шлюху. Которая безотказна для тебя. Ты поманил — она прибежала. Ты хотел ребенка? Что же, с ней у тебя вышло куда быстрее, чем со мной, — по-змеиному, ядовито и тихо проговариваю каждое слово. Уверенно удерживая взгляд. — Так что будь добр, покинь мою квартиру и езжай домой. Потому что я — просто два штампа в твоем паспорте. Была и сплыла.
— Ты мать моего ребенка.
— И что? Я одна, что ли, такая? — упираюсь рукой Леше в грудь по мере его приближения. А под ней сошедший с ума мотор. Он на взводе. Во всех смыслах. Да и, что греха таить, я такая же.
— Провоцируешь.
— Чем же? — приподнимаю бровь.
— Тонким полупрозрачным кружевом в твоем чемодане. Планами лечь под кого-либо, кроме меня. Всем своим наглым видом. И тем, что не моя. — Шумно втягивает воздух, наклонившись ко мне. Дурно. И от близости, и от слов. Коленки как у школьницы подкашиваются. — Я не могу не смотреть. Не могу не реагировать. Не думать. — Закрывает глаза, всего в паре сантиметров от моей кожи. — Не могу не ревновать, потому что из рук моего родного брата ты принимаешь безумные подарки. Он на твоем поводке долгие годы. — Фыркаю. Но не спорю. — Только я хочу тебя еще сильнее. — Подхватывает как пушинку и усаживает на широкий подоконник. — И ты хочешь. Потому что не бывает одностороннего безумия, Лина. В этом мы оба горим.
И так хочется сказать, что он мудак и козел, потому что сам дистанцировался после секса. Только это будет признанием поражения. Потому нельзя. И так чешутся руки от желания расстегнуть рубашку и пройтись ладонями по горячей коже. Потому что не могу я больше нуждаться так сильно в нем и не получать даже пару крупиц.
— И ты по-прежнему любишь, потому что я вижу, как ломает тебя изнутри. Как ты от безысходности мечешься и злишься. Хочешь быть со мной. Но твой норов…
— Ты стал слишком разговорчив, Алексеев. Стареешь? — Самозащита такая самозащита. Отрицание происходящего — первый шаг к принятию.
— Молчи. — Боль от прокушенной губы взрывается вспышкой. Сладость безумного в своей страсти поцелуя выкачивает весь воздух из легких. И руки, такие горячие, клеймят и сжимают мои ноги, разводя так широко в стороны…
— Ребенок в ванной, — прерывисто шепчу. Не могу сопротивляться. Не могу отталкивать, потому что слишком сильна нужда. Тело истосковалось по его рукам.
— Он весело плещется и пробудет там еще минимум полчаса. И ты это знаешь. — Упираюсь спиной в холодное стекло. Понимаю, что у прохожих, стоит им поднять голову, будет шикарный вид на наше маленькое постыдное дельце. — Хочу взять тебя быстро и жестко. Чтобы помнила каждое касание и даже не думала быть с кем-то. — Обе руки под майку. Вжимая в себя. Сжимая как в тисках. И в висках пульсируют его слова. Отдаваясь однозначной реакцией в теле.
Скребу ногтями по пуговицам. Спешно расстегивая непослушными пальцами. Рвано шаря по голой коже, целуя в ответ с таким рвением, что губа кровоточит, и солоноватый привкус раззадоривает. Сорванное с петель терпение на нуле. И где-то на фоне слышен звук расстегивающейся ширинки. Чтобы в следующий миг оказаться без нижнего белья и ощутить его во всей красе внутри.
Застонать так громко, надеясь, что из-за шума воды ребенок не слышит грехопадения матери. И продолжать рвано дышать, целуя Лешино лицо, царапаясь о щетину. Позволять трахать себя в сумасшедшем темпе, буквально вдалбливать в подоконник. И шепчет, бесконечно повторяя, что я его погибель. Что не может справиться с собой. И ему смертельно необходим мой рот на его члене. И мои глаза, которые закатываются в экстазе. Я вся необходима. И быть во мне — вопрос жизни и смерти. А я улетаю. Куда-то в поднебесную и не сдерживаюсь ни на грамм. Такая же отъехавшая и до чертиков желающая застрять здесь и сейчас. Потому что то, как он, твердокаменный, внутри двигается, и руки, гуляющие по телу, и губы… это что-то невероятное и неповторимое в своем роде. Идеальное.
— Смотри мне в глаза. — Притягивает нос к носу. Срываясь и целуя. — Хочу видеть твои глаза, когда ты кончишь, — хрипло и надрывно на выдохе. — Кончи, когда я внутри тебя, давай же, сейчас. — А тело послушное. Тело давно приручено. И меня выгибает. Цепляюсь за него руками. Дрожу. Выстанываю в голос, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми.
Двигается еще несколько раз и выходит. Бешеный. Возбужденный и на пределе. Отходит на шаг назад. Смотрит этим своим «Встань на колени и отсоси, детка» взглядом. И я послушно соскальзываю. Без слов вбираю его в себя. До самого горла, что давно не делала, и дискомфорт сильный, но отголоски пережитого оргазма все еще бурлят внутри, и я словно желе, податливая и на все согласная. С шипением выпускает воздух сквозь зубы. Накручивает мои волосы на кулак и сам двигается. Подчиняет и доминирует, трахая мой рот так же, как минуту назад это делал с моим телом. Чтобы не выдержать и, войдя до упора, кончить.
И это так правильно в данный момент. Вкус его спермы, что стекает по языку в горло. Влажная от слюны головка, что поглаживает мои губы, ведомая его рукой. А я вылизываю. Выцеловываю, собирая языком остатки. Обсосав все еще твердый член в моей руке. Встаю на ватных ногах. Тону в поцелуе. В калейдоскопе вкусов. В ощущениях, но… Все рано или поздно заканчивается.
— Мам, я помылся! Где мое полотенце? — Голос из ванной заставляет нас расцепиться. Медленно. Нехотя. Молча. Гладит большим пальцем по прокушенной губе. Мягко быстро целует, обсасывает ее. Капля нежности в этом водовороте сумасшествия. Растапливающая остатки льда, что успел нарасти на сердце. А после впивается в мою шею. До боли. И я знаю, что он тупо метит меня. Оставляя синяк-укус. Чтобы не смели трогать. Да и я пока что не имею ни малейшего желания оказаться с кем-то в горизонтальном положении. Разве что с Лешей… Еще несколько тысяч раз.
***
Горячий тропический воздух после нашего, пробирающего до самых костей, заставляет вдыхать его как можно меньше, потому что обжигает заледеневшие легкие. Все время перелета мы с ребенком проспали. И я, признаться, даже не смотрела, куда мы летим. Этим занимался Алексеев, отдавал наши билеты, заносил багаж, провел вплоть до подъема в самолет. Можно ли так или нельзя, я без понятия. Лечу я впервые куда-либо. Потому о правилах знать не знаю.
Пункт назначения — Тайланд. Никогда не думала, что здесь окажусь. И меня поражает абсолютно все. Шикарный отель на целых четыре с половиной звезды. Услужливый персонал. И неимоверная красота. Все какое-то нереальное. Я словно во сне, пересмотревшая красочных картинок. Ребенок под еще большим впечатлением. Мы будто дикари крутим головами по сторонам, боясь упустить малейшую деталь.
Ильюша же старательно, едва мы вышли из такси, щелкает планшетом и фотографирует просто ВСЕ. И такой подъем внутри обалденный. Улыбка на все лицо. И обещание устроить этот отдых незабываемым.
Первое, что мы делаем, после того как устраиваемся в номере, который разделен на две части, так что, по сути, мы живем в двух смежных, принимаем душ. Кушаем какую-то экзотику. И подолгу гуляем. Чтобы поздним вечером упасть без задних ног и уснуть на огромной кровати вдвоем.
Утро же чудесное. И потому, позавтракав, мы направляемся загорать. Валяемся на песке, смеемся и плещемся в прозрачной бирюзовой воде. И все так тихо и мирно, пока к нам не подходит красивый, загорелый, словно шоколадный, мачо-мужчина. С виду ему чуть меньше, чем мне, обаяния тонны, харизма… большая харизма, огромная.
— Добрый день, — с акцентом, чуток растягивая слова, подсаживается на шезлонг. Которым мы не пользуемся, куда приятнее в песке валяться, и плевать, что он везде попадает.
Разумеется, я удивлена, встретив русскоговорящего человека.
— Добрый, — вежливо отвечаю. Замечаю оценивающий взгляд. Но что смущаться? Выгляжу я прекрасно. Вроде. Пусть и без макияжа. Но вполне прилично.
— Удивил, да? — улыбается своими белоснежными зубами. Какой-то чрезмерно идеальный. Выточенная фигура. Правильные черты лица. Короткие уложенные волосы и теплые медовые глаза. Красивый. Сексуальный и вполне себе вариант для жаркого курортного романчика. Почему нет? Нужно ведь понять, исключительно физически меня трясет от Леши, или я снова влипла по самые корни своей полуживой душонки. — Я Микель, — протягивает руку.
— Ангелина, можно просто Лина. И да, удивил, — протягиваю ему свою в ответ, а тот переворачивает и галантно целует. Каков хитрец. Действует явно по отработанной тактике. И не мне его судить.
— Красиво, — кивает. — Не видел вас здесь еще вчера, только приехали?
— Да, вчера под вечер.
— У меня мать русская, а отец португалец, — точно отработанная тактика. Видимо, сразу отвечает на очевидное, а после… А после посмотрим.
— Ты, вероятно, пошел в отца, — посмеиваюсь. Заигрываю. Давно этого не делала, потому навыки подрастеряла. Наверное.
— В точку. Привет, — дружелюбно сверкнув глазами, протягивает руку Ильюше. А тот настороженный. Но рукопожатие принимает. — Я Микель, а тебя как зовут?
— Илья, — серьезно отвечает и убегает достраивать свои песочные баррикады в паре метров от меня.
— Красивый ребенок. Красивая мать. Вас здесь двое? — прощупывает почву. Умница мальчик.
— Да. И предугадывая вопрос, нет, я не замужем. — Все так ненапряжно и весело почему-то. Смеюсь с каждой глупости. Улыбаюсь. Часто моргаю и щурюсь от яркого солнца. Любуюсь красивым мужчиной, его кожей с идеальным загаром и выражением лица «Ты попалась на мой крючок». Что же. Попалась. И рада, что так быстро нашлась «компания».
Оказывается, он здесь работает. Мануальным терапевтом. Сшибает деньги и наслаждается. Пригласил к себе после обеда, пообещал прощупать меня от и до, а если есть какие-либо проблемы, то помочь. Расхвалил себя как специалиста. Убедил, что для такой как я сделает огромную скидку, главное — чтобы пришла. Кто я, чтобы отказываться от такого предложения? Правильно, кто знает, когда оно повторится, и повторится ли вообще? Потому буду брать все, что предлагают. И побольше. Надеясь вылечить и тело, и душу от пагубного влияния Алексеева.