Устала. Смертельно сильно и окончательно. Депрессия подступает и грозится задержаться надолго. И причина тому явно не Микель, хоть он и разбередил что-то, глубоко сидевшее. Похоже, панацея была просроченная или же некачественная. Потому что вместо облегчения наступило чертово обострение. Меланхоличное. Болезненное. Как долбаный рецидив после вроде как побежденной болезни. Только вот после рецидива обычно все становится еще сложнее и куда хуже. И с Лешей метод замещения не срабатывает. Либо я хреново стараюсь, либо не встретилось мне еще нечто, что сможет переплюнуть то адово пекло, которое горит внутри при мыслях о нем. И из миллиона глаз только его вскрывают грудную клетку настолько профессионально.
Что же, похоже, наш сериал приобретает четкую драматическую направленность. Но так плевать сейчас. Серий явно будет много. Оставайтесь с нами. И все такое…
***
Последующие дни как однояйцовые близнецы. Ничего нового. Только хорошо позабытое старое.
Красочный игнор бывшего мужа. Долбоебизм Кирилла. Томные и долгие разговоры с Микелем. Леша даже не делает вид, что не слышит. Периодически вообще внаглую подходя к дверям и приоткрывая. Благо не загораживает собой монитор. Иначе от объяснений мне было бы не уйти перед обоими. И возможно, это именно то, что нужно. Но… Нарушая некоторые границы, он не переступает их. Просто дает понять, что тайны у меня нет. И ему как бы все равно. Но что-то слегка напрягает.
Однако слабая надежда теплится внутри и порой, пусть и редко, получая подпитку, крепнет, что, а может, может, он все же сорвется. И это что-то изменит. Или окончательно остановит. Потому что, как он говорил? Одностороннего безумия не бывает. В этом горим мы оба. И только лишь это успокаивает. А Микель отвлекает. Так и живем.
Так и живем… Ни слова друг другу. Вообще ничего. Ни привет, ни пока. Даже легкого кивка. Только глаза в глаза и то редко. И это как-то слишком фатально. Будто я его теряю, или он меня. А может, обоюдно страдаем. Упрямые и гордые. Повязанные по рукам и ногам. Не малолетки ведь. Это у них все проще простого. А тут от неправильного решения жизни начнут рушиться.
И никто не подскажет, как правильно. Вопрос лишь в том: насколько каждый из нас эгоист. Насколько. Каждый. Эгоист. Насколько?! А? А сверху снова тихо. Кто бы сомневался…
========== 17. ==========
Удивительно, но это становится уже привычным: разговаривать по ночам с Микелем, терпеть молчаливый игнор Леши и как вишенка сверху — исчезновение Кирилла. Первое относится к приятному. Второе к болезненному. Третье же… что-то странное. Вокруг вообще все слишком странное. Давно вышедшее за рамки чего-то нормального в самом масштабном и размытом понимании. И как-то неумолимо текут день за днем, миновав успешно долбаное четырнадцатое февраля. И скоро весна, что невооруженным глазом заметно по унылой погоде. Тоскливая капель не улучшает настроения. Порывистый ветер треплет бедные деревья… а в душе сквозняк еще хуже.
Илья в довершении всего, будто и без того проблем недостаточно, с каждым днем ноет все больше. Ему мало отца. Как-то тотально мало. Не устраивая истерик, он просто грустит и дуется. А вместо того чтобы успокоить сына, Леша методично вбивает ему в голову мысль о нашем скором переезде. В квартиру Алексеева. В паре кварталов от нашего текущего дома. Четырехкомнатную, чтоб его. И мое сопротивление никого не волнует. А вопросы, резонируя от стен, оседают не получая ответов.
— Принимая такие серьезные решения и давая голословные обещания ребенку, ты обязан советоваться со мной. — Не помню, который раз кряду я повторяю заученное назубок предложение. Оно слетает с губ каждый божий день при появлении бывшего мужа. И лишь изредка я получаю хотя бы взгляд. Это злит. Неимоверно злит. Я уже на грани кипения и в настоящей чертовой ярости. А ему насрать. Так очевидно и демонстративно, что мне хочется раскроить ему череп, чтобы найти ответы. — Леша, мать твою. — Сегодня у меня тормозов нет. Всему виной чертов недосып и мигрень, которая всегда объявляется в определенные дни месяца.
Не удивительно совершенно, что он делает вид будто не слышит. Только вот ребенок в ванной, и ему некуда спрятаться и не за кого.
— А ты мать мою не трогай, она удивительная женщина была.
Вздрагиваю. Всего за секунду растеряв уверенность в своих действиях. Внимательно смотрю на его равнодушное выражение лица. Сжимаю руки в кулаки и продолжаю.
— Или ты начинаешь идти на контакт, или я буду в противовес твоей самовольности выдвигать условия. Хочешь поиграть в перетяжку каната? Ты настолько уверен в своей непобедимости? — Как же раздражает эта гребаная идеальная статуя на собственном диване. И я понимаю, что у меня банальнейший ПМС и вообще гормоны изо всех щелей выкипают. Но сдерживаться, молчать, терпеть и подчиняться? Хера с два. — Тебе напомнить кое-что?
— Или ты переезжаешь добровольно, или я начинаю продвигать идею с насильственным разделом опеки. Я не хочу судиться, но буду, если ты не засунешь свою гордость в задницу, Лина. — Злюсь не только я. Что вообще не новость.
Шумно сглатываю. Пытаюсь удержать себя в руках, что очень сложно. Потому что вместо полюбовного разрешения проблем снова сыплются угрозы. И оба хороши, я знаю. Но если во мне говорит отчаянная неудовлетворенность и безответное, как мне кажется, если судить по нему, чувство. То что движет им? Только ли желание комфортно устроить ребенка и обеспечить безбедное существование, как плату за то, что его нет рядом столько, сколько требует Илья? Потому как с моего угла обзора ситуации вся выглядит чуток иначе. Он снова берет все под контроль, причем тотальный. И гребаная Алексеевская тирания не прекращается. И вряд ли вообще прекратится.
— А знаешь, годы идут, а ты все тот же. — И откуда столько концентрированного презрения в голосе? Не знаю. — Хотя, что-то все же стало иным. — Задумчиво слегка продолжаю, не меняя градуса. — Ты стал еще деспотичнее. И если раньше рядом с тобой можно было хоть и с трудом, но дышать. То теперь… Ты, черт возьми, душишь своими решениями и угрозами. И я безумно рада, что я не твоя жена. — Киваю в подтверждение своих слов. — Да, я очень рада этому факту.
С наслаждением впитываю бурю карих глаз. Буквально ликую от его бешенства, такого неприкрытого сейчас. Слежу за тем, как сжимаются чертовски сексуальные и такие сильные пальцы на подлокотнике кресла, побелевшие… Красота.
— И раз уж нормально договориться ты не способен. Что же. У меня встречные условия. Я согласна на переезд. НО. Перед тем как приходить ты будешь звонить мне и спрашивать, удобно ли нам принять тебя в гостях. Либо устанавливаем и вовсе четкие рамки и часы твоих посещений. Разумеется, обговорив все втроем. Отныне никакого самовольства. Оплачиваешь анализ ДНК и прочую ересь и устанавливаешь факт своего отцовства, минимизировав мое участие в этом процессе. Также максимально напрягаешься, чтобы в ближайшую пару недель у меня лежал новый паспорт с моей девичьей фамилией и желательно без штампов с твоим участием. Фото и все остальное у тебя будет. — Замолкаю, сведя брови в раздумьях. Что-то ведь точно забыла? — Ах, да. Мебель, квартплата и прочее лежит теперь на твоих плечах вместо официальных алиментов. Также как ты будешь советоваться со мной буквально по поводу каждой из покупок, которые совершаешь для нашего ребенка. Я запрещаю тебе безрассудно баловать его. Не потому что мне жалко, а потому что это делает Ильюшу чрезмерно требовательным и капризным. Я не собираюсь приучать его жить на широкую ногу. Потому что, когда твои отцовские порывы схлынут, мне придется снова вставать на ноги и делать все самой. И последнее: Илья будет прописан в эту квартиру. Дабы в будущем иметь право если не на всю, то хотя бы на часть нее.
— Все сказала? — Красивая бровь приподнимается. И эти эмоциональные качели меня убивают. — Раз уж ты так разошлась, то будь добра взять вот это, и без лишнего драматизма и мозговыноса. — Достает из внутреннего кармана пиджака ту самую чертову доверенность и золотую карточку. И затолкать бы ее ему прямо в горло. Чтобы удавился. Но я подхожу, зло выдергиваю предложенное из рук и иду к ванной, чтобы помочь ребенку домыться. Прохожу мимо него, а тот вырастает как скала рядом. И меня несет. Все еще держа в руке кредитку, беру и с хрустом переламываю ее на две части. Разорвав на несколько частей документ. И всовываю ему в карман. Потому что могу и хочу это сделать.
— Что, злишься? — ядовито спрашиваю, глядя на него в упор. — А что же тебя так разозлило, а, Леш?
— Нарываешься? — А я нарываюсь? Похоже, да. Причем осознанно. Только бы сорвался. Только бы… Сейчас. Пожалуйста. Впитываю в себя одурманивающий запах. Сгораю от гнева, что он источает. И так хочу проломить стену, что стоит между нами. Чем угодно и как угодно. Тут все средства хороши. И вроде как получается. Но. Он снова себя сдерживает. В который раз. Упорно.
Сжимает челюсть до хруста. Дышит через раз. Но просто разворачивается и, схватив со спинки дивана полотенце, идет к сыну в ванную, оставляя меня в моем вряд ли адекватном состоянии. Даже пальцем не тронув. Но спровоцировав такую сильную реакцию в теле… Слишком сильную.
А спустя час уходит, хлопнув дверью, едва ребенок засыпает. И по ощущениям тупо сбегает из квартиры. То ли подальше от меня, то ли…
***
Микель все же умеет удивлять. В чем я убеждаюсь, когда одним прекрасным вечером в мою дверь стучится курьер с огромной охапкой роз. Кроваво-красных. С тугими нераскрывшимися бутонами. И запиской: «Жди меня 8 марта в гости, сладкая».
Боюсь даже считать, сколько там цветов. Ведь я с трудом обхватываю букет. И откровенно говоря, неслабый шок ото всего сразу обрушивается. Потому что, во-первых, еще вчера премило беседуя уже в который раз, он даже намека не дал. А во-вторых, мне немножко дико. Он что, правда приедет? И что это означает? И как реагировать? Радоваться? Паниковать?
На помощь приходит успевшая неделю назад вернуться сестра. Которая как раз в этот самый момент находится у меня дома.
— Как галантно. И кто этот прекрасный ухажер? И почему я не в курсе?
— Я же рассказала тебе о португальце, с которым мы хорошо провели время на отдыхе.
— Угу. — Зачарованно трогает шелковистые лепестки и вдыхает нежный запах. — Это от него? У вас разве не был типичный курортный отрыв?
— А ты что-то знаешь о типичности таких случаев? — с ухмылкой парирую. — Да ладно, Лиз. Что, правда? И тебе не чуждо предаваться эмоциям?
— Не поверишь. Даже я не святая. Отдай сюда, пойду поставлю эту красоту в воду.
И ведь отдаю. Хотя желание просто улечься в обнимку с цветами и глупо улыбаться. Очень глупо. Сказать, что подобный жест приятен, значит, вообще ни черта не сказать. Я окрылена. Немного, но все же. И неуместная мысль о том, что хотелось бы другого отправителя, появляется вспышкой в мозгу, портя впечатление от чужого сюрприза. Потому что получи я подобное от Леши, я бы растаяла и наплевала на все. Да-да. Меня очень легко подкупить. Ему легко. Ведь я оглушительно проиграла своим чувствам давным-давно. Те всегда играли против меня и каких-либо правил. Измучив и прибив совесть в конечном итоге. Которая теперь выдрессированная и помалкивает о факте наличия у него семьи.
Я эгоистично его хочу. В единоличное пользование и, вероятно, навсегда. Только вот никаких чертовых сдвигов. Он все также неприступная крепость. И между нами даже не просто стена, а целая сраная пропасть. Бездна. Не обойти и не оплыть. И коробки с упакованными вещами раздражают. Его которая по счету одержанная победа и мое вконец потрепанное самолюбие. А желание отыграться от души только раздувается все сильнее. Грозясь в конечном итоге вылиться во что-то порядком скверное.
***
До приезда гостя остается неделя. Только не это сейчас треплет меня из стороны в сторону, а новое жилище. Это шокирующе большое, нет, даже воистину огромное обиталище — просто какой-то полный пиздец. Стою посреди обставленной комнаты, вероятнее всего гостиной, и пытаюсь начать ровно дышать. Ремонт тут сделан хоть и хороший, но совершенно не на мой вкус. Плазма на полстены. Угловой кожаный диван устрашающего размера, ковер во весь пол, мягкий и пушистый, в котором сейчас утопают мои ноги, и длинный узкий стеклянный стол. Какие-то картины, тяжелые шторы, всяческие мелкие предметы интерьера. Статуэтки, вазы и тому подобное. Дизайнерские причуды. Господи Иисусе. Когда он успел превратиться в сноба? Что это за угрожающе нависающий потолок с кучей финтифлюшек и лампочек? В несколько ярусов схожих оттенков. Красивый, кто ж спорит, но это бешеные деньги.
Детская комната просторная, и она мне нравится. Тут явно все учтено и подобрано на мальчишеский вкус. Что означает лишь то, что Леша хорошо подготовился… Илья в восторге прыгает по двуспальной кровати в форме машины. С красивым, в тон мебели, покрывалом. Осматривает красочные обои, массивные шторы, искусный потолок и личный компьютерный стол, где уже красуется стационарный компьютер.
Только вот больше всего меня шокирует огромная, едва ли не в два раза больше, чем необходимо, кровать в одной из комнат. Траходром во всей красе, накрытый белоснежным пушистым покрывалом. И видимо, не только я допускаю такие мысли, потому что стоящий в метре Алексеев очень красноречиво злорадствует. Смотрит как хищник, который, наконец, загнал жертву в свое логово и… И что там обычно с ними делают? Сразу играют, а после едят? Так вот его глаза обещают нечто подобное. Или же я вижу то, что хотелось бы.
А потолок даже тут непростой. С несколькими видами освещения: от яркого белоснежного света, который дает узкая широкая лампа, растянутая посередине, до приглушенного алого от неоновой подсветки, что растянулась по периметру. А также классика, средненькое освещение, я бы сказала: ходовое. Но удивляет еще кое-что. Леша берет пульт управления — и ставни на окне закрываются. Жестом приглашает войти и запирает дверь, от чего ощущается легкий вакуум и все звуки исчезают. Это знакомо. Это означает, что здесь звукоизоляция. А еще на стенах словно звездная россыпь. При дневном освещении они невычурные и с легким едва заметным тиснением. А когда гаснет свет… Тут просыпается сказка. Вокруг различные созвездия, которые светятся мягко. Очень мягко и совсем не давят. Но как только Алексеев включает еще один вид освящения — нежно-голубой, который идет по внутренней части потолка, на втором из навесных ярусов, который отлично гармонирует со звездными стенами, чуток приглушая их сияние, — я позорно сбегаю. Чувствуя дикое сердцебиение и сокрушающую боль. Так как вряд ли именно для меня здесь все делалось. Очень вряд ли.
— И что я должна делать в этих хоромах? Мне было более чем достаточно той квартиры. Тут же если начинать уборку, то скопытиться можно. — Отвлечься. Срочно отвлечься. Пока не раскроилось все внутри на куски от нахлынувших эмоций.
— Домработницу вызовешь. Все телефоны с обслуживающим персоналом и прочим лежат в зале на столе. Там же пароль от Wi-Fi и домашний номер телефона.
— А откуда у тебя эта квартира? — Не выдерживаю и наконец задаю животрепещущий вопрос. Потому что зудит под скальпом, будто рой пчел, и заглушает все остальное. Мне нужно знать. Нужно и все.
— Давно куплена и давно обставлена. Только Оля тут жить отказывается. Ей нравится наш дом больше. — О как. Стоило ли сомневаться? Романтика и атмосферность для любимой Лели. А мне… Мне снова с барского плеча подачки. Отказалась одна жена? Так чтобы не пропадало притащу-ка я бывшую. Ну а что? Удобно. И бессовестно. Противно и даже мерзко. Сродни тому, как женатые мужики покупают своим любовницам квартиры, дабы приезжать и объезжать их в них же. А когда расстаются, то выкидывают девушек из апартаментов. Без зазрения совести. И эти долбаные кобели чувствуют себя в разы увереннее на своей территории. И от осознания этого мне дико неуютно. Ведь со мной может произойти то же самое, разве что из-за Ильи он такое не сделает. Хотя… Я уже ни в чем не уверена. И состояние усугубляется все больше под внимательным Лешиным взглядом, и единственным успокоением становится шикарная кухня. Где можно не то что спать, а полноценно жить. С угловым диванчиком. Широким двустворчатым холодильником. Красивой стеклянной варочной панелью. И всеми чудесами техники. Просторно. Все в мягких кремовых тонах, где контрастом черная техника. А мебель насыщенного шоколадного оттенка. И шторы в тон. Идеал и предел мечтаний каждой хозяйки.