– Настя, я еще завтра буду в городе, давай встретимся, поговорим.
– Тогда приглашаю тебя на завтрак завтра к двенадцати. Адрес не забыл, надеюсь?
– Обязательно буду! – заверил Андрей.
А уже копыта лошади по брусчатке зацокали, экипаж проехал несколько аршин и остановился напротив Андрея и Насти. Андрей проводил девушку до экипажа. Поприветствовал мамашу, щелкнув по примеру штабс-капитана каблуками и склонив голову. Маман одарила его благосклонной улыбкой.
– Офицеры так галантны! Шарман!
Экипаж тронулся. Андрей в раздумье зашел в ресторан. Офицеры уже сняли шинели, сдвинули вместе два стола, уселись на стулья. Возле них возник официант – волосы с пробором, напомажены по моде.
– Что будем заказывать, господа?
– Готовое что-нибудь есть? Чтобы не ждать долго!
Заказом руководил штабс-капитан, видно было – дока в этих делах. Сосед Андрея, поручик Андреев спросил:
– Ты чего такой грустный? Такая девушка в невестах, а ты нос повесил.
Андрей отшутился. Сам же пытался вспомнить адрес Насти. На Васильевском острове – точно. А вот какая линия и номер дома? Знал бы, что пригодится, выучил или взял с собой конверт. Андрей сосредоточился. Зрительная память у него неплохая. Так, на конверте СПб. ВО (сокращенно – Васильевский остров, в народе – Васька), две единички всплыли, выходит, одиннадцатая линия, а вот дом? Впрочем, можно спросить у жителей на улице или околоточного надзирателя, они знают свой околоток как «Отче наш». От души отлегло. А официант уже принес графинчики с холодной водкой, блюдо с байкальским омулем, холодец с хреном. Офицеры рюмки наполнили, поднялись дружно.
– За государя!
Первый тост офицерство и чиновники поднимали за самодержца. Через год уже стукнет юбилей – триста лет дому Романовых. Не самая плохая династия для страны случилась. Бывали слабые императоры, но был и Александр II.
Выпив, набросились на холодец. Плотный, мясистый да с хреном ядреным, что слезы выдавливал. А официант уже куриный суп несет. С пылу с жару, из супницы половничком разливает ароматное варево. На Невском в ресторанах плохих поваров не держали, иначе заведение прогорит. За супом котлеты по-киевски. Затем перерыв – покурить, поговорить, полюбоваться дамами. По случаю выходных в ресторан к вечеру публика собираться стала. В основном лица гражданские, мужчины во фраках, женщины украшениями сверкают, как новогодняя елка игрушками. Видно, не в первый раз в ресторане, завсегдатаи, по отдельным кабинкам парочки разошлись. В углу общего зала стал играть маленький ансамбль – пианист и скрипач.
Офицеры еще выпили, уже за армию, потом за авиацию, ну и за себя любимых. Водка в графинчиках кончилась, штабс-капитан заказал еще. Андрей понял – это надолго, а завтра у всех будут помятые физиономии. Пора делать ноги. Улучив момент, подошел к Вяземскому, так звали штабс-капитана.
– Прошу прощения, мне необходимо покинуть компанию. Назовите сумму.
Штабс-капитан помолчал, явно прикидывая.
– Думаю, рублей двадцать получится.
Андрей достал купюры, отдал.
– Но сумма не окончательная, – предупредил Вяземский.
– Если буду должен, в понедельник отдам.
– Не сомневаюсь. Завидую я вам. Я ведь понял, куда вы собираетесь, поручик.
Штабс-капитан шутливо погрозил пальцем.
Ну да, предполагал – к Насте Андрей направится. А на самом деле пошел он в гостиницу. Надо выспаться, утром в порядок себя привести. А бритвы с собой нет, стало быть, в парикмахерскую идти надо. Вот что хорошо на Невском – все под рукой. Рестораны, магазины, гостиницы, храмы. Но дорого! Потому как центр.
Номер снял, раздевшись, принял ванну. В номерах тепло, электрическое освещение, даже телефоны есть, что по тем временам роскошь. Но все звонки через коммутатор, с барышней-телефонисткой.
По армейской привычке встал в шесть утра. Себя в порядок привел, легкий завтрак в номер заказал. По утрам привык всегда есть, ибо иной раз по службе не получалось пообедать и весь день приходилось быть голодным. Парикмахерская при гостинице открылась в девять. Через полчаса уже покинул гостиницу и в магазин. Заявиться в гости после долгой разлуки с пустыми руками – признак дурного воспитания. А что подарить девушке? Вещи – банально, цветы – недолговечно, да и по морозцу пока донесешь, они пожухнут, почернеют. А как раз мимо ювелирного магазина шел. Решил зайти. По причине раннего времени – всего десять часов, для фешенебельного района рань несусветная, в магазине пусто. Приказчики позевывают, увидев офицера, сразу лица любезные сделали.
– Чего господин офицер желает?
– Подарок для девушки.
– Вы попали по адресу! У нас изделия не хуже, чем у Фаберже, только дешевле.
Андрея проводили к витрине. И это дешевле? Он постарался напустить на себя невозмутимый вид. Изделия красивые, одно на другое не похоже, чувствуется рука мастера, вкус. Но цена! Минимум половина его жалования и далее вверх, до годового жалования. Ну, так он не генерал.
Выбрал брошку. Перстень или кольцо – так размер пальца знать надо, а брошь красивая, даже с намеком, в виде стрекозы. Посмотрел на часы в торговом зале – почти одиннадцать. Надо поторапливаться. На трамвае добрался до Биржи, спрыгнул. Начал прохожих спрашивать, где одиннадцатая линия.
При Петре вместо улиц на Васильевском острове каналы были, жители передвигались на лодках вместо подвод или экипажей. После смерти Петра каналы засыпали, назвали немудрено – линиями, по номерам. До нужной улицы добрался быстро. И неожиданно повезло. На углу стоял полицейский, в темно-синем мундире, с саблей на боку. Почему-то полицейскую саблю прозвали «селедкой». Андрей подошел, в приветствии руку к козырьку фуражки вскинул. Полицейскому приятно, он-то из народа, а не благородных кровей.
– Не поможешь ли, служивый? На этой улице девушка Настя живет.
– О! Да и не одна! Какую надо?
– В Смольном учится, институтка.
– Такая только одна. Свой дом у семьи. Люди крайне порядочные. Папенька – чиновник в городской управе, свой выезд имеют. Семнадцатый дом по левой стороне, извольте.
– Благодарю.
Андрей успел вовремя. Только стукнул подвешенным на двери молоточком по медной табличке, как дверь слуга отворил.
– Вам назначено?
– Приглашен на завтрак. Доложите – поручик Киреев.
– Андрей, входите!
Со второго этажа по лестнице уже сбегала Анастасия. Слуга в сторону отступил, потом прикрыл за Андреем дверь, помог шинель снять, на вешалку определил. Андрей руку Насте поцеловал. Обнять при слуге или даже в щеку поцеловать постеснялся. В каких отношениях тот Андрей с Настей был? Уж лучше как-то нейтрально для начала.
– Пойдем наверх! Ты замерз?
– Настя, я же боевой офицер, а на улице градусов пять.
Настя провела его в свою комнату. Андрей решил сразу подарок вручить. Достал коробочку, обитую малиновым бархатом.
– Это тебе!
– Ты не забыл? Какой ты молодец! У меня сегодня день ангела.
Настя открыла коробочку.
– Какая прелесть! Можно примерить?
– Она твоя, делай что хочешь.
Девушка прицепила брошь к платью, подошла к зеркалу, покрутилась. Видимо, подарок пришелся по вкусу. Подскочила, обняла, прильнула, чмокнула в губы.
– Я на секунду, похвастаться маман! Ты не скучай.
И выбежала из комнаты. Андрей оглядел комнату. Он впервые был у гражданского лица в его комнате, было интересно. В шкафу книги, у трюмо лежат пяльцы с вышивкой. Платяной шкаф Андрей открывать не стал. Кровать с панцирной сеткой по моде тех лет с прикроватной тумбочкой, на полу ковер с толстым ворсом. Никаких излишеств, признаков богатства. Поставь сюда телевизор и ноутбук, и получишь комнату девушки-студентки из его времени. Вошла Настя, вид довольный, щечки порозовели.
– Маман сказала – прелесть, у тебя хороший вкус.
– Я рад.
– Стол уже накрыт, пойдем.
Маму Настя называла на французский манер. Дворянство из иностранных языков предпочитало именно французский. Немецкий груб, для военных команд подходит и для маршей. К тому же почти все царицы были немками и в народе большой любовью не пользовались. Андрей пошел за Настей, держа ее за руку. Дом каменный, в два этажа. На втором – длинный коридор, из него двери в комнаты. Обеденная зала приличного размера с длинным столом, персон на двенадцать. Во главе стола, в торце его, папа Насти сидит, по случаю завтрака с гостем не в домашнем халате, а в сюртуке.
– Добрый день! – склонил голову Андрей.
– Доброе утро скорее. Впрочем, уже первый час. Давненько вы к нам не заходили, давненько. Пожалуйста, садитесь поближе. Федор, подавай.
В залу вошла маман, которую Андрей уже видел в экипаже. Андрей вскочил со стула, подошел, поцеловал ручку.
– Ваш подарок дочери мне понравился, – кивнула мамаша.
Обед растянулся на час. Ели не спеша, под разговоры. Слуга менял блюда по знаку хозяина. Потом Евграф Николаевич, как звали папу Насти, спросил:
– В командировке в Санкт-Петербурге?
– Скорее, на учебе. Авиатором буду, учусь на аэроплане летать.
Настя всплеснула руками, Татьяна Савельевна, мама девушки, нахмурилась:
– Это же очень опасно!
В голове Татьяны Савельевны явно выстроилась мрачная перспектива. Дочь выходит замуж за офицера, да ладно бы за лейб-гвардейца, а то за авиатора. Появится ребенок, а то и два, а муженек разобьется, оставив вдову у разбитого корыта. Мысли эти прямо-таки читались на лице женщины. Андрей ее понимал. Дело новое, рискованное. Авиаторы тогда были редки, как космонавты в шестидесятых годах. Немного позже, уже через десяток лет, на пилотов будут смотреть, как на героев, с придыханием. Такие пилоты, как Уточкин, Нестеров, прославили русскую авиацию, а Громов и Чкалов – советскую.
После того, как присутствующие узнали, что Андрей учится на воздухоплавателя, поздний завтрак или ранний обед как-то быстро завершился. Всех, кто летал, причисляли к воздухоплавателям, буквально через два года летчиков отнесли к авиации, а пилотов дирижаблей, монгольфьеров, воздушных шаров – к воздухоплавателям.
Настя увела Андрея в свою комнату. Только начали разговаривать, заглянула маман с тысячей извинений, на минуточку увела дочь. Минуточка растянулась на полчаса. Вернулась Настя с покрасневшими глазами, разговор уже не клеился. Андрей на часы посмотрел, сославшись на то, что надо идти на вокзал, ехать в Гатчину, раскланялся. Вышел из дома со странным чувством. Девушка ему понравилась, и отношения хотелось бы продолжить, но ее семье он явно не пришелся ко двору. И не сам как личность, а из-за специфики военной специальности. Андрей это понял интуицией. В этом доме ему рады не будут. Жаль, но он докучать не будет, у него своя гордость есть.
На вокзале уже были несколько офицеров из авиа-школы. Все из провинции, в столице родни не имели, идти некуда, решили вернуться до срока, как и Андрей. Столицы к провинциалам не ласковы обычно, как мачеха злая к падчерице.
Несколько дней полетов не было из-за скверной погоды – ветер, снег. Потом потеплело, снег стаял. Все нелетные дни будущие пилоты изучали теорию. Чем больше знаний получали, а еще и летных часов, тем чаще в офицерском общежитии вспыхивали споры о месте и роли авиации в армии. То, на чем сейчас летали курсанты, воевать принципиально не могло. Вооружения не было, максимальная высота и скорость не велики, и сбить такой летательный аппарат опытному стрелку из обычной трехлинейки не составляло труда. Из технических видов вооружения флот, как и полевая артиллерия, уже проявил себя.
Авиация, как и танки, делала первые робкие шаги, и большинство военных не видело за ними перспектив в военном деле. Но уже через год, с появлением аэропланов, более похожих на самолеты, с фюзеляжем, с двигателями большей мощности, почти во всех странах, выпускающих летательные аппараты, стали проводить опыты по вооружению. Так и в Гатчине в 1911 году в присутствии государя императора провели опыты по аэрофотосъемке и испытанию установленного на аэроплане пулемета. Итоги признали положительными. Первые пулеметы в российской авиации массово стали устанавливать с марта 1916 года. Сначала на самолеты с толкающим винтом, ибо тянущий винт на носу аппарата мешал стрельбе. Французы как вариант стали ставить на винты стальные отсекатели, отражавшие пули в стороны, немцы придумали способ лучше – синхронизаторы. Когда винт подходил к оси ствола, простейший механизм блокировал возможность выстрела. Стрельба шла с перерывами, но из-за высокого темпа на слух эти перерывы не воспринимались. Немцы – народ технически грамотный, в отличие от французов. У «лягушатников» и машины в те времена были со странностями, например, радиатор у автомобилей «Рено» стоял между двигателем и кабиной, а не впереди, на носу машины, где поток воздуха лучше обдувает.
А бомбометание началось почти сразу, как только мощность моторов позволила поднимать в воздух не только пилота, но и груз. Бомбы укладывали в корзину в кабину, потом стали подвешивать снаружи фюзеляжа по бокам, позже появились бомбоотсеки, уже на «Илье Муромце», первом четырехмоторном бомбардировщике в мире.
Время пролетело быстро, подошла пора экзаменов. Принимали их начальник авиашколы и аэродрома генерал А. М. Кованько вместе с инструкторами и преподавателями. Несколько вопросов каждому, а полеты не производили. Инструкторы и курсанты прекрасно знали, кто и как летает, бездарей не было. А если и были бы неспособные, отсеялись бы естественным путем, разбившись. Каждому выпускнику был вручен диплом о присвоении квалификации пилота, а также нагрудный знак, представлявший серебряный венок из дубовых листьев, в центре государственный герб в виде двуглавого орла, ниже два перекрещенных меча.
По статуту носили знак на правой половине груди. У летнабов венок был золотистого цвета, а не серебряного. На погоны прикрепляли знак авиации – черный металлический орел, державший в лапах меч и пропеллер.
Поскольку из своих частей офицеры уже были отчислены и приписаны к воздухоплавательному отделу, в провинцию не отправились.
В марте 1911 года в Россию стали поступать разобранные аэропланы «Ньюпор IV» из Франции. Их собирали, облетывали. По сравнению с «Фарманом» это был шаг вперед. Самолет имел фюзеляж, мотор «Гном» располагался впереди, имел тянущий винт. Поскольку был монопланом, скорость имел 110 километров в час, потолок в две тысячи метров, правда, высоту в тысячу метров набирал очень медленно, девять минут. Его начали производить в России. Так, Русско-Балтийский завод в Риге с осени 1912 года по апрель 1914 года произвел 38 аэропланов, завод Щетинина в Санкт-Петербурге – 57, а завод «Дукс» в Москве – 55 штук. За характерную противокапотажную лыжу под мотором самолет получил ироническое прозвище «Ньюпор с ложкой». С 14 по 22 мая в столице проходила авиационная неделя, где публике и специалистам демонстрировали новинки авиастроения, в том числе «Ньюпор IV». А в период с 27 мая по седьмое июля лейтенант Дыбовский совершил перелет Севастополь – Санкт-Петербург, поставив рекорд дальности. Однако из-за непогоды ему пришлось две недели просидеть на промежуточном аэродроме в Москве.
Однако «Ньюпор IV» имел нетрадиционное управление. После начала выпуска аэропланов в России и поставки выпущенных во Франции прошла череда авиакатастроф со смертельными исходами для пилотов. Полковник Демченко в начале 1916 года писал докладную в Генштаб:
«Признать «Ньюпор» годным для снабжения армии было ужасной ошибкой, повлекшей за собой печальные последствия и затруднительное положение в начале войны».
Вроде бы мелочь, но, пересаживаясь на «Ньюпор» с «Блерио», «Фармана» или «Морана», пилот не был готов к особенностям. На всех аэропланах, кроме «Ньюпора», педалями совершался поворот по горизонту, а ручкой «на себя или от себя» аэроплан совершал вертикальный маневр – вверх или вниз. На «Ньюпоре» ручкой управлялось все – повороты отклонением ручки влево или вправо, движением на себя или от себя – набор или снижение высоты, а педалями производилось гоширование, по-иному – перекос крыльев, вместо элеронов, для осуществления кренов.
Когда на аэродроме собирали самолеты, курсанты наблюдали, а французские механики давали пояснения. Пожалуй, только двое из всех пилотов не понимали французского – Андрей и еще один пилот, но товарищи им переводили.
Для освоения начали пробежки по аэродрому. Имея малый самостоятельный налет, пришлось фактически переучиваться. Особенно трудной получилась для Андрея посадка. Когда самолет ветром стал отклоняться от курса уже при пробежке, Андрей дал вперед правую ногу, двинув педаль. Ничего в поведении самолета не изменилось, да и могло бы только в воздухе. Пришлось действовать ручкой.