«Я должна быть сильной, не сетовать более на судьбу, – прошептал ее внутренний голос из глубин израненной души. – Императрица спасла меня от бесчестья. Она помогла мне сбежать из Вены, тем самым проявила неслыханную щедрость. Я никогда не забуду, чем обязана ей».
При мысли о столь почитаемой ею госпоже баронессу Амелию фон Файрлик накрыла горячая волна любви к ней.
«Как настрадалась малышка Сисси из Поссенхофена! – подумала она. – Я оплакиваю моего жениха, однако ее величество потеряла своего первенца, девочку Софи, в самом нежном возрасте. Я знаю также, что на нее очень повлияла ужасная гибель ее кузины Матильды: та умерла от страшных ожогов в результате того, что спрятала за спину сигарету, которую курила, и ее пропитанное глицерином платье загорелось. А два года назад горячо любимого кузена императрицы, короля Людвига II Баварского, нашли утонувшим в Штарнбергском озере».
До этого дня Амелия ни за что не осмелилась бы с такой нежностью думать об императрице как о женщине. Находясь вдали от Австрии, она представляла себя подругой блистательной Елизаветы Виттельсбах, в шестнадцать с половиной лет вступившей в брак с Францем Иосифом. Она даже находила удовольствие в том, чтобы мысленно называть Сисси прозвищем, придуманным самой императрицей в присутствии Амелии, – «малышка Сисси из Поссенхофена» – и представлять, как она скачет на лошади во весь опор и ее роскошные волосы развеваются на ветру.
Мария Валерия рассказала Амелии несколько забавных историй о юности своей матери и фантазиях баварского дедушки, герцога Максимилиана. Они были очень близки, оба увлекались верховой ездой и превыше всего ставили независимость. Случалось так, что они, решив следовать за странствующим цирком, на несколько дней отлучались из Поссенхофена.
«Сисси не была счастлива при дворе. Она чувствовала себя изолированной, оторванной от семьи, а ее свекровь, эрцгерцогиня София, препятствовала тому, чтобы Сисси самостоятельно занималась воспитанием своих детей, во всяком случае, первых троих. Именно поэтому госпожа так искренне и нежно любит Марию Валерию…»
Фиакр остановился перед отелем «Ле Мерис», положив конец размышлениям Амелии. Впечатляющий вид этого заведения и роскошный интерьер вновь привели баронессу фон Файрлик в замешательство.
– Я не заслуживаю ничего из этого, – сказала она Марии Фештетич. – Все мое состояние – это драгоценности матери, четыре платья и одно манто. Признаюсь, мне очень неловко.
– Я выполняю указания ее величества, мое дорогое дитя.
– В таком случае я вынуждена повиноваться, – пошутила Амелия. – Откровенно говоря, я хотела бы сразу же лечь в постель. Путешествие утомило меня, и у меня совсем нет аппетита.
– Делайте так, как посчитаете нужным. Могу ли я поделиться с вами своим наблюдением, баронесса?
– Естественно.
– Отсутствие у вас любопытства удивляет меня. Вы не задали мне ни единого вопроса, ни о том, куда мы направляемся, ни о том, кто будет заботиться о вас.
– Я полностью полагаюсь на выбор императрицы. И я уверена в том, что она все устроила наилучшим образом. Завтра у нас будет время это обсудить.
– Хорошо, отдыхайте. Мне не терпится прогуляться с вами по Парижу, Амелия. Мы далеко от императорского двора, поэтому… могу ли я вас так называть?
– Я буду очень этому рада.
Женщины попрощались, склонившись в легком реверансе. Очутившись наконец в одиночестве в своем номере, который, однако, был соединен с номером Марии Фештетич, молодая женщина присела на край кровати и дала волю слезам.
Несмотря на облегчение, которое она испытала, избежав позора и порицания двора, где все обязаны были следовать строжайшим правилам, Амелия отдала бы десять лет жизни, чтобы вновь увидеть Карла, прикоснуться к его щеке, сжать его руки. Ей было больно вспоминать, каким он был при жизни, со свежим цветом лица и ослепительной улыбкой. Ее мучило неотступное отвратительное видение: его стройное, обездвиженное смертью тело, его невозмутимое восковое лицо.
– Боже мой, Карл, любовь моя, почему я потеряла тебя, почему? Я ношу твоего ребенка, но, увы, у меня, несомненно, не будет права ни воспитать его, ни обрести в нем тебя.
Амелия долго плакала. Будущее ребенка, которого она произведет на свет грядущей зимой, представлялось ей весьма туманным.
2
На пути в край виноградников
На следующий день, сад Тюильри
Мария Фештетич и Амелия спокойным шагом прогуливались вдоль берега одного из водоемов в саду Тюильри. Ласковое апрельское солнышко расцвечивало воду фонтана всеми цветами радуги, воздух был свеж, слышались детский смех и щебетание птиц. Молодые женщины любовались многочисленными статуями, украшающими газоны, элегантной архитектурой оранжереи.
– Вам нравится Париж? – любезно поинтересовалась Мария.
– В Париже нет ничего, чему могла бы позавидовать Вена: у нас есть великолепные сады, столь же величественные дворцы. Но признаю: в этом городе царит особая атмосфера, ему присущ какой-то иной шарм, – ответила Амелия.
– Ваши красивые глаза все еще покрасневшие, баронесса. Вы плакали…
– Да, часть ночи я проплакала, у меня нет причин скрывать это от вас. Однако этим утром я чувствую себя лучше, не беспокойтесь. Я должна быть мужественной, тем самым выражая свою благодарность ее величеству. И, безусловно, вам.
– Императрица будет довольна, когда я передам ей ваши слова. А сейчас пойдемте завтракать. Сегодня во второй половине дня мы наймем фиакр, чтобы вблизи полюбоваться знаменитой башней господина Эйфеля.
– Завтра мне придется попрощаться с вами. Дальше мне предстоит путешествовать самостоятельно. Вы сказали, что мой поезд отходит от Орлеанского вокзала…
– Совершенно верно. Я запишу вам название станции, на которой вам нужно будет выйти. Маркиза де Латур лично будет встречать вас на вокзале. Она так счастлива принять вас!
Терзаемая сильным беспокойством, Амелия присела на скамейку. Она, сжав руки в черных кружевных перчатках, вцепилась пальцами в ручку зонтика.
– Настало время дать волю моему любопытству, – сказала она. – Проснувшись, я стала задаваться вопросами. Каким образом ее величество завязала знакомства во Франции? Мне известно, что наша императрица часто путешествует, но когда нам случалось поболтать с Марией Валерией, она рассказывала мне о поездках в Париж, главным образом о нескольких неделях, проведенных в одном из поместий Нормандии, когда ей было семь лет. Врачи рекомендовали ей дышать морским воздухом.
Мария Фештетич с удовлетворенным видом присела рядом с юной баронессой.
– Тогда императрица и познакомилась с маркизой Софи де Латур. Это произошло во дворце Сассто. Маркиза была очаровательной молодой женщиной, очень светловолосой. На тот момент она только что вышла замуж. Ее величество попросила у Софи ее фотографический портрет для своей коллекции и умоляла высылать ей при случае снимки прелестных француженок.
На лице Амелии появилась задорная улыбка, впервые с тех пор, как умер Карл. Близкие Сисси знали о пристрастии императрицы к коллекционированию женских портретов. С этой целью Елизавета вела обширную переписку с многочисленными корреспондентами из Европы.
– Так вот в чем дело! – сказала она.
– Есть еще кое-что, – продолжила Мария. – Отец Эдмона де Латура, супруга Софи, был виноделом. Он занимался производством коньяка, спиртного напитка, который очень ценится во всем мире, даже при королевских дворах. Его дело продолжил сын, и теперь в коллекции спиртных напитков семьи Габсбургов числится о-де-ви из поместья Бельвю. Ее величество угостила меня этим напитком в королевском дворце Гёдёллё. Заказами и поставками занимается месье Мишель Косм, управляющий поместья семьи Латур. Вы окажетесь в сокровищнице виноградарства, в «стране золотого янтаря», как пишет маркиза. Климат там мягкий благодаря близости океана.
– Боже мой, я робею при мысли о том, что буду жить у посторонних людей. Узнав, в какой ситуации я оказалась, они посчитают, что я легкомысленная особа.
– Не думайте об этом, доверьтесь императрице. Она бы никогда не поручила заботиться о вас бессердечным, черствым людям. Ах, я чуть было не забыла об одном из наставлений ее величества: у Латуров вам следует представляться вдовой. Правда будет известна только им, лучше, чтобы их знакомые, да и слуги тоже, не знали о случившемся. К тому же так вам не придется скрывать ваше положение.
– Теперь, когда я об этом узнала, мне стало легче, графиня. Ее величество определенно продумала каждую деталь, и вы еще раз поблагодарите ее от моего имени.
– Бесспорно. А теперь пойдемте. Пора обедать, я проголодалась.
– Я тоже, – призналась Амелия, удивляясь тому, что к ней понемногу возвращается аппетит. – Я с волнением думаю о том, что завтра мы расстанемся, графиня. Пока вы рядом, мне кажется, что я все еще в Австрии, в Вене…
– У вас не было выбора, баронесса. Остался один совместный вечер… Так давайте же проведем это время с удовольствием!
Орлеанский вокзал, на следующее утро, вторник, 10 апреля 1888 года
Выходя из фиакра, баронесса Амелия фон Файрлик оступилась. Мария Фештетич протянула ей руку, чтобы поддержать.
– К счастью, кринолин вышел из моды, – с лукавой улыбкой заметила она. – В нем передвигаться было еще тяжелее.
– И все же я была бы не прочь его носить, – призналась Амелия. – Я помню, как на одном из вечерних балов мама была в кринолине из розового тюля. Я хотела спрятаться под ее юбками, чтобы пойти на бал вместе с ней. Простите меня, графиня, конечно же, не стоит говорить о подобных пустяках в минуту расставания.
– Иногда пустяки помогают нам развеять печаль, Амелия. Надеюсь, вы немного успокоились. Вчера вечером ваши слезы разбили мне сердце.
– Я еду в неизвестность, поэтому так тревожусь. Вы, пожалуйста, не рассказывайте об этом ее величеству. Нам удалось подойти к башне месье Эйфеля: я до сих пор под впечатлением. Какое выдающееся творение! Думаю, что, как вы и утверждали, это диковинное сооружение поразит посетителей Всемирной выставки.
Оказавшись в скором времени в толпе пассажиров и носильщиков, женщины вынуждены были прервать беседу. Мария Фештетич проследила за тем, чтобы с дорожной сумкой Амелии обошлись как следует, затем провела баронессу по перрону к вагону. Огромный стеклянный купол пропускал солнечный свет, но было душно, неприятно пахло смолой, железом и гарью.
– Поднимайтесь скорее, в вагоне вам будет легче дышать, – со вздохом произнесла заботливая венгерка.
Едва Амелия устроилась в купе первого класса, как, несмотря на теплые слова попечительницы, ее охватила дрожь.
– Смогу ли я написать вам, графиня? Или же ее величеству? – спросила она тоненьким детским голоском, выглядывая из открытого окна.
– Вам придется это сделать: мы хотим, чтобы вы давали о себе знать.
– А ребенок? Что его ждет? Во Франции я никого не знаю… Когда я смогу вернуться ко двору?
Бледная, испуганная, молодая женщина путалась в словах. Растроганная Мария Фештетич погладила ее по щеке:
– Императрица не оставит вас, Амелия. Думаю, что, когда придет время, она предложит наилучший выход из ситуации. А пока этого не произошло, мое несчастное дорогое дитя, носите траур, отдыхайте вдали от всех тех, кто, несомненно, стал бы вас порицать. И последнее: во Франции называйтесь баронессой Файрлик или же де Файрлик. До свидания, Амелия, ведь мы скоро увидимся, я в этом уверена…
– Надеюсь, графиня.
В дороге Амелия не раз повторяла про себя последние слова Марии, столь многообещающие. Убаюканная движением поезда, она погрузилась в созерцание пейзажей: широкие долины чередовались с лесистыми холмами. Во время остановок она пыталась отвлечься, рассматривая лица людей на перроне. Ей казалось, что французы любят шуметь, веселиться и активно жестикулировать.
Когда, посмотрев на часы, Амелия поняла, что на следующей остановке ей пора выходить, ее сковал страх, да так, что из глаз потекли слезы.
«Моя жизнь меняется, она больше никогда не будет прежней! – подумала молодая женщина. – Мне предстоит столкнуться с неизвестностью, плыть по течению, словно хрупкая лодочка по бурной реке. Но я не знаю, куда плывет мой челн, не знаю, могу ли я заблудиться или утонуть по пути».
Мария Фештетич заверила Амелию в том, что маркиза Софи де Латур будет ждать ее в Сенте. Когда пришло время покинуть купе, баронесса, печалясь и иронизируя, подумала: «Вот и конечная остановка. Так объявил начальник станции, когда мы прибыли в Париж!»
У нее не было времени поразмышлять над этим. Когда она вышла на перрон, какая-то женщина в зеленом шелковом наряде, очень хорошенькая, бросилась к Амелии и сжала ее руку. Ее светлые волосы были искусно причесаны; на голове красовалась шляпка из органди, украшенная цветами из той же ткани, что и платье. Амелия знала, что ей тридцать четыре, однако выглядела она моложе своих лет.
– Баронесса фон Файрлик? Амелия фон Файрлик?
– Да, мадам… мадам де Латур?
– Слава Богу! Я боялась ошибиться, но по вашему очаровательному акценту я понимаю, что моя драгоценная гостья – это вы!
Столь восторженное приветствие вызвало у Амелии сильные эмоции. Она хотела вежливо ответить, но не находила слов.
– Пойдемте, мой кучер займется вашей сумкой. Давайте поскорее покинем это место, дорогая моя баронесса, – произнесла Софи де Латур своим высоким певучим голосом. – Если бы вы знали, какая это честь для меня – принимать вас, заботиться о вас. Императрица не могла более убедительно засвидетельствовать свое дружеское расположение ко мне. Скажите же скорее, как она?
– Ее величество не жалуется на здоровье, однако после смерти ее кузена, короля Баварии, ее терзают душевные страдания. И я ваша должница, так что называйте меня просто Амелией.
– Боже, как вы милы! И как красивы! – восхищенно вздохнула ее будущая хозяйка.
Софи де Латур увлекла ее за собой из вестибюля вокзала к внушительного вида карете с широкими, наполовину опущенными окнами. Карета была запряжена четверкой сильных белых лошадей. Какой-то подросток держал одну из них за уздечку.
– Садитесь скорее, Амелия. Я, чтобы не опоздать к прибытию поезда, приехала на час раньше. Должно быть, я кажусь вам несдержанной, но я по-настоящему счастлива, да, по-настоящему. Ох… счастлива и бестактна. Я забыла о постигшем вас горе.
– Вы не должны винить себя в этом, мадам. Я хочу, чтобы вы знали: ваша радость придает мне сил.
– Это очень мило с вашей стороны, Амелия. Я чувствую, что мы с вами найдем общий язык. Но, главное, повторюсь: не обижайтесь на меня за то, что я такая взбалмошная. Если бы меня сопровождал мой супруг, он наверняка посмеялся бы надо мной. Получив телеграмму от ее светлости, я едва не потеряла сознание. Ведь ее так следует называть? Поверьте, душа моя: наиболее ценны для меня воспоминания о мгновениях визитов к императрице во время ее пребывания в Нормандии. Я в подробностях опишу вам, при каких обстоятельствах меня представили императрице. Ах да, ваше путешествие прошло благополучно?
Оглушенная обрушившимся на нее потоком слов, Амелия довольствовалась сдержанным кивком. Даже если бы у нее возникло желание ответить Софи де Латур, у нее не было бы такой возможности.
Двадцать минут спустя карета катилась по мостовой, сопровождаемая хором скрипов колес и стуков подкованных железом копыт. Одна из лошадей пронзительно заржала и, ударив копытом о землю, пустилась крупной рысью, увлекая за собой своих сородичей. Сумку Амелии кучер привязал к запяткам кареты.
Наконец маркиза замолчала, удовлетворенно вздохнув: красота баронессы фон Файрлик превзошла все ее ожидания. К тому же она бегло говорила по-французски, и это было еще одним ее достоинством. Софи представляла ее более заурядной, но теперь, увидев, что Амелия очень красивая и утонченная женщина, маркиза ликовала. Лишь об одном она сожалела.