Попутно освободив какую-то девицу. Толи, американку. Толи европейку. Но, кто она он не узнал. Она быстро исчезла. Может, она из подобной инфернальной охоты или разведки. Только откуда? Она, просто исчезла, растворившись в воздухе, как только он русский солдат снял с нее наручники. Он Валерий мельком видел ее лицо. Симпатичное миленькое лицо. И она исчезла. Она была не из мира мертвых. И это точно. А, Хусаим попросту сбежал и спрятался, весь дрожа от страха. Удивительно, как ему передали в сохранность эту в его руках теперь сумку. Как и кто? И из мира живых в мир мертвых? Еще до его появления среди мертвых и призраков. Может, вот такая же девица. Он попросту пропал и исчез, тогда куда-то. Валерий простил мальчишку мученика за этот поступок. Ему живому пришлось перенести жуткую казнь. Собственную казнь. И это смягчало его поступок в глазах Валерия. Он нашел его потом далеко уже за демоническим блокпостом черных.
В тени городских руин. Стоящего в одиночку. И трясущегося от страха.
— Ты поможешь мне, Хусаим? — произнес русский солдат. Хусаим отошел назад и молчал. В его глазах стоял дикий страх.
Страх в глазах призрака. Ледяной страх смертника. Итак, уже мертвого и прикованного к этой местности. Но, жуткий страх. Непреодолимый страх сирийского шестнадцатилетнего мальчишки пожертвовавшего жизнью за правление Башара Асада. И Хусаим, просто прирос ногами призрака к земле. За оградой в глубине сада демонов за полуразрушенной каменной стеной гремела, не переставая, восточная музыка. По-прежнему не умолкая стучали барабаны и играли флейты. Эта музыка лилась, прямо из самого кровоточащего кровью ползущего под ногами тумана и казалось, звучала отовсюду. Она была порождением души спящего в реальном мире Рахмада Куиб Дель Рахаба. И все, что там происходило в том демоническом саду. Где была настоящая кровавая жертвенная черная вакханалия. И там, похоже не подозревали о надвигающейся для всех кто там скорой смерти.
— Хусаим, я понимаю тебе страшно — произнес российский солдат сирийскому призраку мальчишке — Мне тоже, признаюсь не весело здесь в вашем мире, среди мертвецов призраков и демонов. Но, нельзя отступать Хусаим. Нельзя. Вспомни, Хусаим тех палачей, что отрезали тебе голову. Вспомни сирот и калек этой жуткой войны. Вспомни эту войну, длящуюся, уже пять лет в твоей стране. Там в живом мире.
Вспомни убитых горем сирийских матерей. Сирийских погибших солдат.
Хусаим мы должны это сделать. Призрак мальчишка бросился в объятья, вторгшегося в их мир призраков Алеппо инфернальный живой дух Русского солдата. Он прижался к нему, обняв его. И заплакал снова. И он прижал его к себе. Прижал к горячему своему живому ментальному призраку живого внешнего мира, призрак ледяного инфернального мира. Мира духов демонов и мертвецов. Он прижал его, как будто, он был его родным сыном. Как родитель и сам заплакал, но взял быстро себя в руки.
— Я прощаю тебе Хусаим твою трусость — произнес он — Трусость перед демонами и темными этого мира. Прощаю, тот побег на том блокпосту демонов, где ты бросил меня. Прощаю. Но, не прощу, если сейчас ты, сделаешь, тоже, Хусаим. Не прощую Он оторвал от себя прилипший к нему ледяной сгусток инфернальной энергии. То, что было шестнадцатилетним сирийским мальчишкой Хусаимом.
— Ты не убежишь, как тогда, Хусаим — произнес солдат — Я знаю, нет пути назад. И мы вдвоем сделаем это. Только вдвоем Хусаим. Мы убьем тех, кто убивал. И убивает. И будет убивать ваш народ под одобрение Запада. Если мы их не остановим. Этих тварей из этого черного ислама. Этих религиозных чернокнижников, приносящих там в том саду жертвы дьяволу. В своих снах. Даже здесь в этом мире призраков. Они убивают, там, наверху в живом мире. В вашем Алеппо, когда не спят и убивают здесь. Они дьяволопоклонники, Хусаим. И заслуживают то, что в этой сумке. Ты сам этого хочешь, Хусаим. И я это знаю.
Иначе, зачем, ты меня тогда остановил на улице инфернального города мертвецов. Среди мертвецов. Хусаим. Даже сейчас, там, среди живых до сих пор идет война, и падают бомбы. Но, скоро мы все уничтожим их всех Хусаим. Всех в этой проклятой войне и твоя душа Хусаим найдет покой, как и души других погибших в этой кровавой войне. Нам нельзя отступить, Хусаим, нельзя. Вот, возьми — произнес он, и протянул сумку с инфернальной бомбой.
— Я включил ее — сказал Валерий — Отсчет пошел. И я знаю, ты сделать, тоже это сможешь. И Призрак мальчишка взял, снова в руки сумку. Он, так и не расспросил его, кто ему ее дал. Да, и, теперь уже это было не важно. Хусаим, снова, подскочив, прижался головой к нему и обнял охотника. Но, вскоре, почувствовал, что обнимает женщину. Он отпрянул в сторону и увидел ее. Невероятно красивую женщину.
Молодую, и невероятно красивую, что стояла перед ним. С черными, как ночь красивыми широко открытыми глазами. В белой, полупрозрачной из белого в кружевах шелка, закрывающего ее с головы, до ног накидке. Он Хусаим увидел очень молодую женщину на месте русского солдата.
И она смотрела на него, очаровывая мертвеца мальчишку живыми как у городских сириек глазами. Хусаим остолбенел и не мог понять, кто теперь это перед ним. И откуда она взялась на месте стоящего русского солдата. Невероятной сногсшибательной красоты девица. Восточная девица.
Такая, какими бывают арабки или сирийки. Каких, он видел там, в живом Алеппо. На улицах своего еще мирного когда-то города. Это была танцовщица. Такая танцовщица, он еще помнил, когда был живым мальчишкой, была на каждом празднике или свадьбе. И сейчас она стояла перед призраком Хусаимом. Стояла буквально в двух шагах. В полупрозрачной шелковой в кружевах накидке. Из-под которой просвечивалась ее, почти обнаженная смуглая, как и ее девичье молодое миловидное лицо безумной красоты женская фигура. Гибкая в узкой талии. И, почти нагая. Только в одном обвешенном золотыми обвесками узком на тонких лямочках лифчике. Туго стянувшим ее плечи, спину и подтягивая красиво вверх пышную полную девичью грудь. И в таких же, узких золоченых плавках. Практически врезавшихся вырезами в ее женские широкие задницы ягодицы. И на ее бедрах. И стягивая узким пояском те ее ноги под обнаженным чудесной красоты девичьим танцовщицы животом. В круглом глубоком пупке, которого торчала бриллиантовая брошка. С золоченым в обвесках поясом вокруг широкого женского таза и длинной такой же, как и накидка полупрозрачной из белого шелка юбкой вуалью. Спадающей с двух сторон ее того пояса.
Лишь, прикрывая спереди и сзади ее безумной и идеальной красоты полноты с аккуратными маленькими ступнями в золоченых на высокой шпильке туфлях голые полностью ноги. Оголяя с боков ее крутые в вырезах бедра. А ее девичьи черные как смоль блестящие, вьющиеся длинными змеями волосы, спадали из-под золоченого надетого плотно на голову венца в сверкающих бриллиантах.
Перекрывая девичий лоб над ее черными изогнутыми узкими бровями. И рассыпались по груди и плечам теми локонами. И спине восточной красавицы до самой ее гибкой узкой той талии под той шелковой наброшенной поверх ее длинной в кружевах накидкой. Среди ее волос и черных вьющихся змеями локонов сверкали, такие же, как и венец, бриллиантовые большие сережки. А, на изящных руках девичьих блестели тонкие золотые браслеты. На пальцах были надеты чашечками сагаты.
Специально, для пляски и аккомпанемента и подыгрывания себе самой в ритм бьющихся барабанов и звучанию флейты. Именно тем, что звучали там за полуразрушенной каменной стеной. Где в медленно ползущим по земле сочащимся кровью тумане, слышен был дикий смех. Многоголосый смех. Перемешивающийся со звериным таким же диким неудержимым ревом. И, чтобы не смущать молодого призрака мальчишку красавица девица, держала одной рукой накидку на груди, прикрываясь от его ледяных, но очарованных не моргающих теперь глаз.
— Красивая, да? — пролепетал он, нет, пролепетала она ему женским нежным тонким голоском.
— Невероятно! — пролепетал ей в ответ призрак мальчишка, держа сумку в своих холодных мертвеца руках — Такому в школе Корнилова не учат? — спросил ошеломленный и смущенный появлением красавицы девицы призрак Хусаим.
— Нет, не учат — ответила нежным певучим голосом очень молодая, прелестная восточная танцовщица — Это я придумал, вернее, придумала сама.
— Ты просто безумно, красивая — произнес Хусаим — Ты просто, божественна.
— Нет, я более, чем, Божественна Хусаим — ответила молодая восточная красавица танцовщица ему — Я пришла из других миров за этой мразью из глубин Ада. У нас с ними давняя война. Также как и у вас тут. С выродками из черной Сатанинской тени моего родного Божественного брата. И он будет рад моему появлению Хусаим. Вот увидишь. Она сверкнула черными как уголь под изогнутыми черными тонкими бровями и золотым бриллиантовым на ее голове венцом глазами. И произнесла — Мир на пути первого человекоубийцы Каина Хусаим. Что за мир ты создал? О, мой родной брат, золотой дракон Хаоса? — взмолилась, вверх глядя, восточная молодая танцовщица красавица. И снова сверкнув уже резко черными своими обворожительными девичьими красавицы очами, произнесла, обращаясь к призраку мальчишки — Ну, ты готов теперь, мой мальчик Хусаим?
— Да, готов — ответил тот, крепко сжимая в своих мальчишки призрака руках сумку с инфернальной бомбой.
— Тогда, держись за мной. И идем, мальчик мой любимый — проговорила красивая восточная танцовщица — Время пошло, Хусаим. Мы должны выполнить свой долг и спасти еще многих, кто может погибнуть завтра. Жены, мужья дети, Хусаим. Держись за мной, за моей спиной.
Эта тварь не должна проснуться живой завтра Хусаим. Как и его подручные бандиты. Я прикрою тебя и ты проскочешь незамеченным стороной и вдоль забора, прячась в тень за их спинами. Я отвлеку их всех на себя, ты внесешь эту бомбу внутрь этого дьявольского сада. Главное, внести сумку Хусаим. В этот сад. Главное, только теперь это. Что ты должен сделать, мой мальчик. Мой мученик, Хусаим. Я отвлеку их всех на себя, а ты бросишь ее там как можно ближе к главарю банды и сразу беги, что есть уноси ноги, Хусаим. Беги отсюда и не оглядывайся. Понял? Хусаим качнул ей головой, понимая ее. И красавица танцовщица повернувшись ко входу к воротам заполненным кровоточащим ползущим медленно у ее уже ног туманом, распахнула свою почти невесомую из белого полупрозрачного шелка накидку. Расставив девичьи в золотых тонких браслетах и на ее тонких девичьих пальчиках сагатах руки. И открыв свое убийственной красоты гибкое полногрудое с голым животом смуглое тело. Сверкая голыми девичьими по краям широкой длинной до ее золоченых на высоком каблуке шпильке туфель свисающей вниз с золотого на поясе юбке широкими бедрами ног. Девица, встряхнув своей чернявой головой в золоченом бриллиантовом венце и зазвенев большими в ушах под завитушками височных волос такими же бриллиантовыми серьгами.
Разметав по плечам груди и голой узкой и гибкой восточной танцовщицы спине до самой задницы, вьющиеся длинными, как змеи локонами густых черных как смоль волосы произнесла — Бойтесь господа мусульмане юных дев в Раю вас ублажающих. Алах Акбар Хусаим. Алах Акбар. Смуглая, похожая на арабку или сирийку убийственной красоты девица танцовщица вихляя крутыми голыми в разрезах шелковой белоснежной полупрозрачной юбки на золотом, похожем как на ее лифчике и узких туго натянутых на бедра и девичью широкую женскую задницу плавках змеиную чешую поясе. Гремя золочеными обвесками в ритм барабанов и под звук флейт. Трепыхая пышной женской полной грудью. В тугом, на тоненьких обхвативших ее голую узкую смуглую спину и плечи лямочках золоченом лифчике. Почти бегом, щелкая громко и специально, привлекая к себе внимание, шпильками золочоных туфлей по камням в кровоточащем кровью липком тумане, ворвалась в наполненный черными демонами и тенями сад. Она ворвалась в мир спящего Рахмада Куиб Дель Рахиба. В полумраке в окружении летающих по саду черных теней. Она летела почти бегом на звуки льющейся где-то недалеко в глубине сада восточной музыке. И за ее спиной прячась и раскрытой вуалью, бежал, догоняя ее и, пригибаясь, молодой шестнадцатилетний мальчишка. В руках, которого была большая сумка. И работал взведенный часовой механизм инфернальной бомбы. Бомбы способной разрушить тут все и превратить место в черный полностью безжизненный хаос. Без любой жизни. Уничтожая всех демонов и призраков любого вида и породы.
Превращая это место просто в пустоту между мирами реальности и нереальности просто в пустоту без чего-либо.
* * *
Она полетела как белоснежный мотылек, распахнув свои белоснежные из шелковой ткани крылья. В кровоточащем кровью вверх подымающемся в саду демонов тумане. Среди таких же кровоточащих, корявых низкорослых таких же кровью сочащихся деревьев. Среди больших таких же кровоточащих кровью камней по каменной тропинке на гул барабанов и заунывный звук свирелей и флейт. Она была уже не тем, кем была до этого. Уже не была тем русским солдатом. И, хоть, чем-то напоминающим мужчину. И внешне и внутренне. Она не помнила уже своего того земного имени. И не принадлежала, теперь никаким мирам. И, она хотела только одного. Хотела есть. Есть и танцевать. Ее завораживала эта громкая льющаяся из самого кровавого мокрого сочащегося кровью ползущего и свивающегося клубами тумана музыка. Ее, змею. Огромную змею в этом девичьем молодом гибком обворожительной красоты теле. Огромного змея левиафана.
Жителя междумирья и далеких запредельных просторов. Мира, где только дикая такая же кровожадная страсть и вечный голод. Где много таких же, как и она ее братьев и сестер. И она ненавидела их демонов. Этих отщепенцев отморозков. Мусор, порожденный злом инфернального мира самого человека. Этих выродков и мутантов темноты. Мусора и отбросов, порожденных не Богом. А, чем-то, вообще инородным. Не свойственным самому Богу. Этот мусор, вышедший из творения ее родного брата золотого левиафана. Бога создавшего этот загробный и реальный мир. Мир людей, ангелов и бесов. Мир, погрязший в дележке и войне. И, идущий к закату и к своей полной неизбежной гибели. Она его любила и ненавидела как своего брата. Как и положено левиафанам. Она дочь своей матери Тиамат. Великого дракона Хаоса. И она здесь посланная ею, чтобы следить за этим и внешним миром. Миром своего отбившегося от рук матери сына. В образе прекрасной восточной красавицы танцовщицы, она сразу же ворвалась в круг кружащихся перед ее теперь личным врагом, таких же красавиц танцовщиц. Таких же, почти голых. В одних золоченых гремящих обвесками лифчиках и плавках и с золотыми поясами на самих бедрах. С развевающимися длинными разноцветными из почти невесомого шелка юбками. Кружащихся вокруг горящего костра посредине самого сада в самом мраке и в самом месте жуткого кошмара. Извиваясь в танце живота, они как дикие змеи кружились перед ним, перед главным демоном Рахмадом Куиб Дель Рахибом. Который сидел в высоком из человеческих костей сложенном троне в окружении своих подчиненных военачальников и командиров подразделений. Черных душ тех, кто сейчас там в том реальном мире спал и видел это все. И пировал на кровавом пиру, возле горящего в саду демонов костра. Они были все здесь. И чеченец Мехмед Джафаров и араб Вагиз Мемильхан. Отморозки те еще и убийцы, отличившиеся зверствами еще в самой Чечне. Потом в Ливии, Ираке. А, теперь еще и здесь. И еще многие из отряд Эгил и Джабхад ан-Нусры. И так, называемых, умеренных. И даже, тех, кто был здесь с самого запада. И она ворвалась в этот круг восточных демонических красавиц танцовщиц. И она была красивее всех. Красивее всех демониц танцовщиц этого кровавого жуткого места. Места, где вокруг летали черные тени и глотали налету текущую с кровоточащих кривых низкорослых черных деревьев кровь. И по кустам сада шарахались мерзкие горбатые черные твари с горящими огнем глазами. И вокруг этого места, где горел яркий инфернальный синим пламенем костер, валялись кучами обезглавленные трупы человеческих голых тел. И их пожирали эти горбатые черные с острыми клыками и оскаленными ртами твари. Которые делили добычу и вырывали ее из когтистых лап друг у друга. А вокруг костра, где кружились в танце живота голые, почти молодые танцовщицы торчали колья. И на них были отрезанные человеческие еще живые головы. С моргающими вытаращенными в ужасе глазами и шевелящими широко открытыми в оскале зубов ртами. Они что-то кричали, но их не было слышно под гром барабанов и звук флейт и свирелей. Который, лился ото всюду из самого тумана и из сознания самого спящего где-то там, в реальном мире боевика и командира отряда Эгил Рахмада Куиб Дель Рахиба, немца по происхождению и той еще твари. Лично убивший многих сирийцев, как солдат, так и гражданских в самом Алеппо. Этой твари, как и его подчиненным ничего не стоило отрезать любому сирийцу голову. Хоть мужчине, хоть женщине. Хоть, даже ребенку. Эта тварь в миру, был порождением черного ислама. И приверженец черных сект. Еще в Германии он этот немец отрастив длинную седую бороду, дал сам себе это арабское имя. И теперь работал на запад.