Между тем отметил, что девушка, в отличии от меня, одета в белый комбинезон, с каким-то шевроном на рукаве. Шеврон меня мало заинтересовал, потому что на высокой груди девушки было написано имя: Василиса.
- Закрой рот, и иди в душ! – бросила мне Василиса, что-то делая с пультом. Как только я вошёл в кабинку, на меня обрушился поток тёплой воды, я нашёл нормальную мочалку с мылом, и хорошо помылся, думая о том, хорошо мне в новом теле, или плохо.
С одной стороны, наверное, хорошо снова стать мальчиком, а с другой… Вот эта милая девушка сейчас может сделать со мной всё, что захочет. Какая сильная! Взяла меня на руки, и перенесла в этот, как его… Неважно! Изолятор какой-то. Я что, заразный? Шлем. Я снял шлем. Какой шлем? Зачем снял? С кого? Шлем Александра Македонского?
Помыться я помылся, что дальше? Как отключить воду? Подумать? Подумал. Льётся, зараза!
- Эй, Василиса! – крикнул я. Вода перестала литься. Так, подумал я, слышит, значит, и видит. Давно видит! Я скрипнул зубами: мышка под стеклом. Она что, догадывается, что я – чужак?
Ага, полотенце, можно вытереться… Вытерся, хотел завернуться в него, а оно растаяло. Вот блин!
Я вышел из душевой и решительно направился к своей «кровати», надеясь что-нибудь найти.
- Эй, Василиса, дай хоть трусы! – крикнул я, не найдя ни клочка материи.
- Не положено тебе одежды, - ответила Василиса из невидимого динамика, - вдруг ты начнёшь меняться под одеждой?!
Я припух, не зная, что сказать.
- Что ты себе позволяешь?! – оскорбился я, - Я тебе не какое-нибудь существо непонятного происхождения! Я человек, Хомо Сапиенс!
- Никакой ты не Сапиенс! – издевалась Василиса, - Ты в туалет без посторонней помощи сходить не можешь, а ещё «Сапиенс»!
Я опять заскрипел зубами.
- Не скрипи зубами, лечить не буду.
- А что мне делать?! – взорвался я.
- Ложись в бокс, буду тебя исследовать.
- Ты меня вчера исследовала!
- Вчера я ничего не поняла. Вчера ты был нормальный.
- Я и сегодня нормальный, - разозлился я.
- Сегодня ты не Тонька, кто-то другой. Ложись, или я приду, сама уложу.
- Фиг поймаешь, - буркнул я.
- Я – тебя? Как нечего делать, уже бегу! – я нырнул в бокс и закрыл крышку. Вбежавшая Василиса разочарованно вздохнула и ушла.
На этот раз усыплять меня не стали, стали задавать вопросы.
- Ты кто? – спросила меня Василиса.
- Что значит «кто»? – удивился я.
- Как тебя зовут? – я задумался. Если ответить правдиво, она подумает, что я сошёл с ума, и навеки останусь в этом изоляторе, или в сумасшедший дом меня отправят.
- Что молчишь? – рассердилась Василиса.
- А что отвечать?
- Я спрашиваю твоё имя.
- Ты забыла моё имя? – «удивился» я.
- Или ты отвечаешь, или я приду, и выколочу его из тебя! Всё-таки ты, наверно, чужой… - вздохнула она, - надо тебя в крио камеру…
- Не надо меня в камеру! – испугался я, - А почему я лежал на операционном столе? – вспомнил я, - Ты меня хотела вскрыть?!
- Хотела, - вздохнула Василиса, - и сейчас хочу.
- Меня?!
- Что «меня»?
- Меня хочешь? – молчание. Слышно, как скрипят девичьи мозги.
- Что ты имеешь ввиду? – вкрадчиво спросила Василиса, и от её голоса у меня всё сжалось.
Сейчас придёт, покажет мне шуточки, или вскроет брюшину, в поисках чужого… Ведь я не знаю ещё, куда попал. Может, здесь опыты проводят над детьми?
- Я маме скажу… - пропищал я. Тишина.
- Ты помнишь свою маму? У тебя была мама?
- А у кого её не было? – в крайнем удивлении спросил я, но ответа не дождался.
Пока думал, что бы это значило, заснул.
- Вставай! Спит тут… Есть тебе принесла.
- Дай, хоть умоюсь, и мне неудобно, голым!
- Неудобно на потолке спать… - я разинул рот.
- Закрой рот и иди, умойся.
Я встал, и пошёл в ванную. Здесь опять всё поменялось. Большой красивый умывальник, зеркало над ним… Зеркало! Я внимательно себя разглядел. Глазищи по пять копеек, лицо круглое, уши оттопырены, рот приоткрыт. Какой-то дебил. Ручки-ножки, ребристая грудь. Короткий ёжик на голове.
Хорошо хоть, не рыжий.
Хм, если я в будущем, почему такой хиляк? Здесь все должны быть накачанными, с мышцами. А тут какой-то ботаник, и эта, ненормальная, наверняка маньячка, не даёт это тельце прикрыть. Тьфу!
Я сплёвываю в раковину и подношу к рожку руки. Вода послушно побежала. Я перевёл дух.
Сейчас бы пришла Васька, начала бы умывать… Вспомни чёрта!
Василиса пришла, встала у меня за спиной, посмотрела, как я умываюсь, и стала сама меня умывать!
Я не брыкался особо. Попробовал, она мне шею сдавила, у меня ноги подкосились. Нет, пусть умывает, ей виднее, как это здесь делается. Только умывание плавно перешло в общую помывку.
Я ей показался грязным? Или она получает удовольствие, когда моет мальчиков? Интересно, сколько мне лет?
- Вася, Вась, - ласково говорю я, - расскажи мне обо мне, кто я…
В ответ на мою ласковость я получаю жестокую оплеуху, отлетаю к стене, закрываю руками самое дорогое.
Васька снова замахивается.
- Меня нельзя бить! – кричу я фальцетом.
- Почему это? – удивляется Васька.
- Я взрослый, уважаемый человек, мне два года до пенсии, у меня внуки… - кричу я, и осекаюсь. Какую чушь я порю! Надо же так проколоться!
- Как тебя зовут? – Моя мучительница пытается взять меня за шкирку, но пальцы соскальзывают с моей мокрой шеи.
- Александр… - выдавливаю я из себя.
- Сашка, значит, - ухмыляется Васька, - девочка!
- Какая я тебе девочка?! – приседаю я, но Васька уже схватила меня двумя руками за шею, и тянет вверх. Пришлось схватиться за её руки, чтобы не оторвалась голова.
- Что ты делаешь?! – пытаюсь возмутиться я.
- Стой смирно, не ползай! И не ври мне!
- Что я опять соврал?!
- Что ты взрослый! Какой ты взрослый? Щенок! Девочка!
- Я не девочка! И никогда ею не был! – у меня слёзы на глазах, а Васька швыряет меня к умывальнику. Хорошие здесь умывальники. Впечатываюсь в край лицом, а он принимает форму моей головы, и мне не больно. Ну, почти. Васька опять меня умывает и вытирает полотенцем. Исчезающим. Всего.
- Умылся? Пошли обедать.
Я уже не возражаю. Лучше молчать. Ага!
- Ты что любишь есть? – спрашивает меня Васька.
- Я всё ем, - отвечаю я, почувствовав урчание в животе. Василиса открывает крышки с тарелок.
Ёлки-палки! Борщ! Макароны с подливкой, салат! Ещё и какой-то сок.
И вилки с ложками есть. Я сажусь, уже не обращая внимания на свой вид, и с урчанием набрасываюсь на еду.
- А ты что не ешь? – с набитым ртом спрашиваю я девушку. И замираю, видя, с какой брезгливостью
она смотрит на меня.
- Ты чего? – спросил я, проглотив кусок.
- Ты жрёшь, как свинья, - сказала мне Васька.
- Не нравится, не смотри… - тут же получаю в лоб.
- Васька! Дай поесть! Потом будешь драться!
- Ещё раз назовёшь меня Васькой, я тебе кое-что сломаю!
- Разве кое-что можно сломать? – спрашиваю я, с опаской глядя вниз.
- Ещё как! – злорадно говорит Васька. – Потом не будешь мне врать, что помнишь маму, папу…
- Про папу я не говорил! - быстро соображаю я, - Ты сама!
- Жри, давай, не заставляй меня тебя наказывать! – я замолкаю и торопливо ем, пока не отняли.
- Вася, - жалобно говорю я, - научи меня пользоваться туалетом…
Васька с недоверием смотрит на меня, берёт за руку и ведёт в ванную комнату.
Всё оказывается очень просто. Обыкновенные пиктограммы, обыкновенный виртуальный пульт, обыкновенное биде для мужчин. Так же и душ. Всё просто и функционально. Всё изучив, удивился, почему у нас не додумались до такого.
Думаете, я благодарен Ваське? Я её боюсь. Как-то радость обретения молодости поблекла.
- Вася, - подлизываюсь я, - я правда, всё забыл. Помоги вспомнить…
Я презирал себя. Всегда считал себя выше и умнее девчонок, а тут чуть ли не в ногах валяюсь.
Не люблю девчонок. Особенно с садистскими замашками. Вот вырасту!..
- Я ещё не поняла, ты свой, или чужой, - отвечает Вася, - немного погожу учить тебя. А то узнаешь всё о нас, притворишься своим, потом съешь всех.
Я поперхнулся собственной слюной.
- Ты что? Начиталась всякой дряни? Ты же видишь, что я ем?!
- Ты только что говорил, что ешь всё! – с садистской улыбочкой отвечает девушка, - Может девичьего мясца отведать пожелаешь.
- Не девичьего мясца, а комиссарского тела… Ой, больно!! Вась прости, не буду больше, да и где они, девчонки эти?!
- Ага! Сознался! – выворачивая мне ухо, ликует Вася, - До них тебе не добраться, мы в изоляторе, и переход разобран!
- А там что, вакуум? – кривясь от боли, спросил я. Васька даже ухо моё отпустила.
- Правда! Тонька, ты же можешь дышать местным воздухом! Я тебя буду на ночь наручниками пристёгивать!
- Какими ещё наручниками? – вскочил я, держась за опухшее ухо, - Ты садистка!
Васька бросается на меня, я от неё. Долго не бегал, поскользнувшись на полу, проехал, на заднице, до ванны, и влип в неё. Пока вылезал, был пойман преследовательницей. Она взяла меня под мышку, чувствительно шлёпнула по заду и понесла куда-то. Я притворился мёртвым.
Принесла опять в бокс, пристегнула руку. Оказывается, здесь были штатные крепления для рук и ног, наверно, для самых буйных.
- Вась, я в туалет захочу…
- Меня позовёшь.
- Ты опять меня побьёшь.
- Если разбудишь, не знаю, что с тобой сделаю! - я обиженно засопел.
- И не сопи тут! У меня двенадцать девочек на станции. Ты же мальчиками побрезгуешь?
- Конечно побрезгую, что я, голубой, что ли?!
- Вот видишь! Не зря я тебя зафиксировала!
- Ну, погоди, коза! Когда-нибудь я тебя зафиксирую! – прошипел я сквозь зубы.
- Что ты сказал? – оскалилась Васька.
- Пожелал спокойной ночи, – ответил я.
- Смотри у меня. Думаю, напрасно я с тобой время теряю. Надо замораживать.
- Не надо меня замораживать, я тебе ещё тёплый пригожусь.
- Посмотрим, - Василиса, с гордо поднятой головой, удалилась вместе с тележкой.
Зачем она со мной так? – ломал я голову. Никаких дельных мыслей не приходило. Хоть бы какие осколки памяти остались от этого Тоника! Что-то совсем ничего нет, кроме инстинктов: поспать, поесть, попить, в туалет сходить. А вот что представлял из себя хозяин этого тела, не имею представления, ещё, к тому же, наставница что-то мутит. Ничего не говорит, где мы, почему меня держат в изоляторе, что за станция? Почему там девочки и мальчики, которых я могу съесть?
На ум пришли фильмы «Нечто» и «Чужой». Что, Васька ждёт, когда из меня вылупится Чужой?
Вполне вероятно, наверно ждёт, когда пройдёт инкубационный период…
А почему она сама не боится? Может быть, наоборот, боится, что тоже заражена? Ведь она близко общалась со мной, когда я «воскресал»! Тогда всё сходится! Даже то, почему издевается надо мной.
Хочет вывести меня из себя! Чтобы я показал своё мерзкое лицо. Я улыбнулся: жаль, что у меня нет этого лица! С удовольствием бы рыкнул! Вспомнил детскую мордашку в зеркале, и скривился: таким «зверским» ликом и старушку не напугаешь, только развеселишь.
Поворочался. Как неудобно! Без простыни ещё туда-сюда, но с пристёгнутой рукой! Лежать можно только на спине и на правом боку. Попробовал вытянуть кисть из захвата. Проще перегрызть руку.
Эта змеюка, небось, смотрит, как я мучаюсь, думает, сейчас рука у меня обратится в щупальце, я освобожусь, устрою за дверью засаду…
Я вперил взгляд в руку, представив, как она превращается в щупальце, смотрел, смотрел, и расхохотался.
А ведь вещи подчиняются мысли, подумал я. Наручник заставить растаять или расстегнуться?
Аж вспотел! Нет, здесь всё простое, не до удобств, это лечебная капсула. Если больной начнёт в ней фантазировать, мало не покажется никому! Особенно больному.
Что же мне делать? Смириться надо с этой мегерой, притвориться, что просто потерял память, что никакой не я вселенец. Потому что такого не бывает! Надо проснуться.
Вместо того, чтобы проснуться, уснул, и видел сны, как проснулся ночью, в своей квартире, поплёлся на кухню, искать снотворное, а оно кончилось. Опять ворочаться до утра! – подумал я и проснулся.
Васька освободила мою руку, посмотрела на кисть, буркнула, что больше не будет пристёгивать, а то посинела, и пригласила к завтраку.
- Вася, не ходи за мной в туалет, ну, пожалуйста! – зевнул я.
- Ты спросонок утонешь в унитазе, - пробурчала Васька, но больше не стала издеваться, не пошла умывать меня.
Завтракал я молча, думая над своим положением.
Надоело всё! Попрошусь в крио камеру. Может, умерев здесь, проснусь там, у себя?
Да даже если не проснусь, всё лучше, чем всю жизнь прожить в изоляторе. Кстати, сколько мне осталось жить? Если мне лет двенадцать – тринадцать, то даже по нашим меркам, не меньше пятидесяти.
- Вась, а сколько вы живёте? – спросил я, запивая вкусную запеканку вишнёвым соком.
- Сто двадцать лет, примерно, - задумчиво ответила Васька, - а тебе зачем?
- Не хочу жить здесь сто лет, хочу в крио камеру, - ответил я.
- Ты же вчера не хотел?
- Сегодня хочу. Сколько можно? Издеваешься надо мной, не даёшь одежды, унижаешь. Потом, скучно здесь: ни телевизора, ни радио, ни книг. Если я ещё не свихнулся, свихнусь обязательно. Сначала было интересно, но теперь эта игра мне надоела. Возвращай меня обратно.
Я лёг в капсулу и закрыл глаза.
- Куда это – обратно? – удивилась Васька.
- На Землю. Хочу домой.
- И как я это сделаю? – ещё больше удивилась моя мучительница.
- Наверно, надо сделать меня опять мёртвым, - пожал я плечами. Воцарилась тишина. Сердце у меня застучало сильнее: тело хотело жить! Но я упрямо молчал, не открывая глаз. Вот я представил, что снова дома, пусть мне осталось жить лет десять… пять, но прожить уважаемым человеком, дедом, а не униженным мальчишкой, на которого смотрят, как на подопытную крысу.
Ждал я долго, но ничего не происходило.
- Прости, Тоник, но ты сам виноват, - вздохнула Васька, - не надо было снимать шлем…
Я почувствовал дурноту. Сейчас она меня убьёт! Сердце подскочило к горлу, я судорожно сглотнул, и открыл один глаз.
Васька не собиралась меня убивать. Она сидела, сгорбившись, на стуле, и не смотрела на меня.
- Как я понял, Тонику и тогда доставалось, - предположил я.
- Доставалось, - кивнула девушка, - пойми, ты правильно говоришь, здесь мало развлечений, только работа. Все фильмы пересмотрели, во все игры переиграли, что остаётся делать? Подшутить над товарищем, посмотреть, как он переживает, вот и развлечение, целое кино!
А ты, мямля такая, даже слова не мог сказать. Даже сейчас ты смелее, чем был. Но, кажется, лечить тебя придётся!
- Почему?! – вскочил я, - Я же попросил вернуть меня!
- Я поняла, почему ты снял шлем. Какая я дура! – шмыгнула девушка носом. – Тебя просто затравили, и ты решил покончить с собой! Когда ты попросил меня сейчас тебя убить, я поняла, в чём дело!
- Я не самоубийца! – вскочил я на ноги в своей капсуле, - Не надо меня лечить! Меня надо… Ай! – я спрыгнул с постели и бросился в ванную комнату, попросив дверь запереться.
К моему удивлению, дверь заросла. Снаружи забарабанили:
- Тонька, открой, убью!
- Если не больно, открою! – ответил я.
- Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю! – страшным голосом ответили мне из-за двери.
- Поэтому не открою. Помру от голода, или утоплюсь!
- Ты только что говорил, что не самоубийца!
- Выйти к тебе – вот самоубийство! – парировал я. – Не хочу тебя больше видеть!
Домомучительница!
- Я что, такая страшная? – со странным выражением в голосе спросила Васька.
- Ещё какая! – весело ответил я, торжествуя. – При виде тебя у меня все мужские желания пропадают начисто!
- Ну, Тонька! – прошипела Васька, - Ты ещё пожалеешь об этом!