Так началась наша жизнь – жизнь родственников «врагов народа».
В этот мучительный период я работал в Центральном Комитете партии.
В 1933 г. я окончил Институт красной профессуры, затем в течение двух лет работал начальником политотдела крупного животноводческого совхоза в Западной Сибири. Это была великая полоса социалистического переустройства деревни. Здесь, в Сибири, на краевой партийной конференции я впервые в жизни избран был в состав краевого комитета партии, первым секретарем которого был Роберт Индрикович Эйхе. Рабочий-слесарь по профессии, он вступил в большевистскую партию в 1905 г. Эйхе прошел большую школу политической закалки в царских и белолатышских ссылках, тюрьмах, концлагерях. После революции много лет своей жизни отдал он организации продовольственного дела в стране и благородной миссии социалистического переустройства Сибири.
С преобразованием политотделов в деревне в обычные партийные органы я был назначен заместителем заведующего сектором науки Сельхозотдела ЦК КПСС. Отделом заведовал талантливый большевистский организатор и пропагандист, член партии с 1913 г. Яков Аркадьевич Яковлев. Он начал свою большевистскую организаторскую и пропагандистскую деятельность в студенческом кружке Петербургского политехнического института, а затем в рабочих кружках за Невской заставой. В феврале 1917 г. Яков Аркадьевич был арестован. После Февральской революции он организовывал рабочую милицию и солдатские комитеты. На нелегальной работе в Киеве и Харькове в качестве председателя подпольного революционного комитета и одного из руководителей противопетлюровского восстания он ковал победу социалистической революции на Украине.
В суровые годы Гражданской войны Яковлев – начальник политотдела армии. Неоценим вклад Якова Аркадьевича в дело организации большевистской пропаганды и особенно социалистического преобразования деревни. Он – один из руководящих работников Главполитпросвета, заведующий Отделом печати ЦК, редактор популярной газеты «Беднота», затем «Крестьянской газеты», председатель Всесоюзного Совета колхозов, затем заместитель наркома РКИ СССР и нарком земледелия СССР.
В 1935 г. мне в качестве работника Сельскохозяйственного отдела ЦК довелось обслуживать работу проходившего в Кремле II съезда колхозников-ударников, принявшего Примерный устав сельскохозяйственной артели. Я. Яковлев был докладчиком по этому основному вопросу. Мне приходилось повседневно соприкасаться с ним: блестящий оратор, автор многочисленных работ по аграрному вопросу, Яковлев вносил в великое дело колхозного движения весь свой талант и мастерство большевистского массовика.
Вскоре сектор сельскохозяйственной науки, в котором я работал, был передан в Отдел науки ЦК. Заведующим отделом стал тоже старый большевик, член партии с 1907 г. Карл Янович Бауман. Это был человек огромной эрудиции, настоящий революционный романтик. И этот дух революционного романтизма, большевистского новаторства, неустанного горения Бауман вносил во всю свою деятельность на трудных постах секретаря Московского комитета партии, секретаря ЦК ВКП(б), заведующего Отделом науки верховного органа партии.
Когда я вспоминаю свои встречи, беседы, свои деловые отношения с такими людьми, как Г. Крумин, Я. Яковлев, Р. Эйхе, К. Бауман, и многими, многими другими из старой большевистской гвардии, я думаю: никакие революции, никакие полосы подъема во всемирной истории человечества не выдвигали столько талантливейших профессиональных революционеров, народных трибунов, блестящих ученых, дипломатов, хозяйственников, полководцев, литераторов, инженеров, конструкторов, как великая русская революция. Эти кадры – самый драгоценный фонд партии и народа, их неоценимый идейный капитал. Это та животворящая сила, которая сцементировала энергию и волю десятков миллионов людей из класса угнетенных и гонимых и вывела их на столбовую дорогу истории.
И великая трагедия последующего развития революции состояла в том, что большинство этой прославленной гвардии знаменосцев революции было затем истреблено в ежовско-бериевских застенках.
Наступили политически зачумленные 1937–1938 гг. Член Политбюро ЦК и народный комиссар земледелия Р. Эйхе был оклеветан и казнен. Полное трагизма предсмертное письмо его Сталину, показывающее всю кристальную чистоту души этого революционера, оглашено было впоследствии на ХХ съезде партии. Передавали, что К. Бауман умер от разрыва сердца, когда к нему на квартиру явились для ареста агенты НКВД. Я. Яковлев расстрелян был в 1939 г.
Нас всех, рядовых исполнителей Отдела науки, сняли с работы в ЦК и разбросали по разным местам. Я, как научный работник, был назначен ученым секретарем Института экономики Академии наук СССР, заменив на этом посту будущего дипломата А. Громыко.
А опустошительные смерчи арестов все проносились по высшим правительственным и партийным учреждениям, научным центрам, воинским частям, фабрикам и заводам, конструкторским бюро и селам.
За время работы в Отделе науки мне пришлось однажды быть в ЦК в кабинете Ежова и разговаривать с ним. Об этом кровавом выродке давно уже нет упоминаний ни в каких энциклопедиях и исторических справочниках. В этой связи, может быть, имеет смысл сказать несколько слов о том впечатлении, которое оставила у меня эта встреча и этот человек.
Если исходить из формальных данных, то биография Ежова совсем не плохая. Она выгодно отличается от биографии Н. Хрущева, в которой немало белых пятен. И только будущие историки и психологи, перед которыми раскроются все архивы, способны будут разобраться, как же могло случиться, что бывший рабочий, прошедший большой революционный путь, мог скатиться до такого политического и морального вырождения, которое нашло свое отражение в одном слове – ежовщина. Это слово с ужасом и омерзением произносится любым человеком.
Итак, Николай Ежов родился в 1895 г. в Петербурге. С 14 лет началась его жизнь рабочего на различных петербургских заводах. В марте 1917 года он вступил в коммунистическую партию и принимал активное участие в Октябрьской революции. В качестве военного комиссара различных частей прошел он боевую закалку в пламенные годы Гражданской войны.
С 1922 г. началась большая партийная работа Ежова. Он секретарь Семипалатинского губкома и Казахстанского крайкома партии. В 1929–1930 гг. Ежов работает заместителем наркома земледелия СССР. С 1930 г. Ежов переходит на работу в ЦК ВКП(б), он становится заведующим Распредотделом и Отделом кадров ЦК. На XVII партсъезде Ежов избирается членом ЦК ВКП(б) и членом Комиссии партийного контроля одновременно.
С этого периода начинается молниеносное и невероятное возвышение Ежова. Он назначается заведующим Промышленным отделом ЦК. Избирается членом российского и союзного парламентов – ВЦИК РСФСР и ЦИК СССР. С 1935 г. он становится одновременно секретарем ЦК, членом Оргбюро ЦК, председателем Комиссии партийного контроля, членом Исполкома Коминтерна и, наконец, наркомом внутренних дел СССР. Таким образом, в руках одного человека оказалась сосредоточенна колоссальная власть: расстановка всех кадров во всей стране и партии, вся система государственного и партийного контроля, войска НКВД, все дело охраны государственных границ и общественной безопасности, в том числе охраны правительства, весь механизм политической информации.
При таком положении у Ежова создавалась реальная и абсолютно монопольная возможность обрисовывать по собственному разумению или измышлениям политическое положение в стране и в партии и предлагать «адекватные» организационные меры и меры репрессий.
При патологической подозрительности Сталина самые фантастические измышления о якобы грозящих ему и партии опасностях и, соответственно этому, самые широкие и крайние меры репрессий воспринимались Сталиным с наибольшей благожелательностью. И Ежов действовал на потребу этой страшной патологии Сталина. Он бросал в пасть ненасытного Молоха все новые и новые жертвы и на этой основе заслуживал все большего прославления и почестей.
Я писал уже о блестящей плеяде вождей из рабочего класса, выдвинутых русскими революциями, таких как Бабушкин, Калинин и многих других. Ежов не принадлежал к их числу. Он не имел никакого образования. И в отличие от других рабочих-соратников Ленина он не прошел школы марксистского просвещения и воспитания в политической эмиграции, тюрьмах и ссылках. Это был малокультурный и в теоретическом отношении совершенно невежественный человек.
Но Ежов, по отзывам хорошо знавших его людей, обладал большими организаторскими способностями и железной рукой. Он был беспредельно предан Сталину и во имя безукоризненного выполнения его замыслов и заданий готов был сломить любые препятствия и принести любые жертвы. Сталин использовал эти качества Ежова до конца.
В полосу наибольшего расцвета благожелательства Сталина к своему фавориту все больше увеличивалась и стала безграничной власть Ежова. Он попал даже в «Краткий курс истории партии» и милостиво зачислен был услужливыми историками в руководящее «ленинское ядро» партии. Про него слагались стихи и песни. Знаменитые художники рисовали его портреты, на которых «ежовые рукавицы» со стальными шипами раздавливали «врагов народа».
Опьяненный славой, сталинским доверием и милостями, Ежов все расширял масштабы своей кровавой деятельности и уже не мог остановиться. Так камень, брошенный с вершины по заснеженному склону горы, все убыстряет свое движение, наволакивая на себя все большие снежные массы, вовлекает в свой стремительный оборот сначала валуны, затем все большие горные глыбы. И все это несет с собой разрушения, смерть и неотвратимо мчится в пропасть.
Так все усиливающийся разгул ежовщины создал положение потенциально грозное для судеб социалистического государства.
В самом деле. В ноябре 1936 г. в докладе о проекте Конституции СССР Сталин заявил, что все эксплуататорские классы в СССР ликвидированы и что «у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма – социализм». А в 1937 г. оказывается, что вся страна усеяна «вражескими гнездами». Начинает усиленно пропагандироваться выдуманный «закон»: чем ближе к социализму, тем классовая борьба будто бы все больше обостряется.
Тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей бросают в тюрьмы и лагеря, они подвергаются невероятным мучениям и истребляются. Истребляется цвет нации, что имело неисчислимые последствия для всего будущего партии и государства. И тогда Сталин на полном ходу останавливает движение кровавой ежовской мясорубки, приносит в жертву своего фаворита и выступает как спаситель партии и отечества от ежовского произвола.
Ежов предан анафеме. Но тайно, без огласки. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.
Я не знаю, в какой мере сам Ежов верил в то, что те, кого он отправлял на плаху, являются «врагами народа». Но не подлежит сомнению, что Ежов сам лично принимал непосредственное участие в тех страшных действах человекоистребления, которые совершались на уединенных таинственных задворках государственной машины.
Н. Хрущев рассказывал нам несколько раз после смерти Сталина, что как-то раз он зашел в кабинет к Ежову в ЦК и увидел на полах и обшлагах гимнастерки Ежова пятна запекшейся крови. Он спросил – в чем дело. Ежов ответил с оттенком экстаза:
– Такими пятнами можно гордиться. Это кровь врагов революции.
Грядущие поколения на всех континентах земного шара благоговейно склонят головы перед мужественным пролетариатом России, перед ее героической партией Ленина, которые дерзновенно бросили вызов всему обветшалому старому миру и первыми проложили человечеству дорогу к новой жизни. Но они занесут в летописи вечного позора перерожденцев и карьеристов типа Ежова, Берии, Хрущева – этих выродков в великой семье народов. Они оскверняли и втаптывали в грязь самые возвышенные идеалы людей труда всего земного шара, ставя свои корыстные и властолюбивые интересы превыше всего.
Здесь, естественно, возникает вопрос: как могла сложиться ежовщина (а позже разновидности ее: бериевщина и хрущевщина) в условиях советской жизни, при наличии многомиллионной марксистско-ленинской партии и всей системы партийного и государственного контроля?
Я уже указывал выше, что на этот вопрос ответят когда-нибудь историки, которые будут располагать всеми необходимыми материалами. Здесь же я хотел бы отметить лишь одну (из очень многих) причин возникновения ежовщины.
Ленин учил, что всякая монополия ведет к загниванию. Это указание Ленина относится не только к экономике, но, пожалуй, в еще большей мере к сфере политики. Теперь, когда мы отошли на некоторое историческое расстояние от описываемых событий, можно безоговорочно сказать, что вся система руководства Сталина строилась на началах его монополии на власть.
Ленин прозорливо предвидел эту грозную опасность и пытался предотвратить ее. В своем предсмертном политическом завещании он писал:
«Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».
Ленин писал далее:
«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека… Это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».
Таким образом, Ленин рассматривал грубость не только и не столько в морально-этическом плане. Он оценивал эти качества политически и в этом качестве Сталина видел возможность величайших бедствий для страны и партии – возможность ее раскола, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Именно поэтому Ленин писал:
«Я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места».
Ленин завещал партии и целостную программу практических мер по дальнейшему развертыванию внутрипартийной и советской демократии, все большему вовлечению масс в дело государственного управления.
Увы, партия тогда не вняла этим предостережениям и советам Ленина. И она жестоко поплатилась за это.
При Ленине, даже в условиях хозяйственной разрухи, обостренной классовой борьбы, гражданской войны и империалистической интервенции, генеральная линия политического развития шла в направлении все большего развертывания внутрипартийной демократии, политических прав и свобод, самодеятельности масс, рабоче-крестьянского контроля снизу над всеми звеньями государственного аппарата.
При Сталине генеральная линия политического развития пошла в ином направлении: от внутрипартийной демократии, самодеятельности масс и всенародного контроля снизу над всеми звеньями государственного и партийного аппарата к системе единоличной власти.
А партия, ее съезды, пленумы, собрания первичных организаций, печать, критика? А съезды советов, сессии депутатов, система партийного и государственного контроля? А профсоюзы? А комсомол? Все массово-политические институты, рычаги, приводные ремни, юридические права и свободы, порожденные гением Ленина, Великой Октябрьской социалистической революцией, остались. Но они после смерти Ленина постепенно все в большей мере приобретали формальный характер, парализовывались и обездвиживались нарастающей сталинской монополией личной власти.
Так бывает при заболевании сердца, именуемом в медицине каменным перикардитом. Человек молод, здоров, полон жизненных сил, перед ним все будущее. И вот в результате нарушений в организме сердце начинает обызвествляться. В конце концов сердце как бы оказывается заключенным в скорлупу или известковый панцирь. Образуется панцирное сердце – и нарушается процесс кровообращения и многие жизненные функции. Тогда наступает абсолютная необходимость хирургического рассечения панциря. Сердце, освобожденное от сдавливающих его оков, начинает функционировать нормально. Восстанавливаются все жизненные функции организма.
Монополия личной власти Сталина была таким панцирем на сердце партии.
Но Сталин мог осуществлять и осуществлял эту монополию власти через доверенных лиц-фаворитов, которые периодически менялись. Фаворит, всегда нагруженный большим количеством высших постов и облеченный полным доверием, сам на определенное время становился монополистиком. Таким монополистиком в описываемое время был Ежов.