Елизаров нажал тревожную кнопку и ждал - вот-вот ворвутся сюда его бойцы и Бонд растворится, исчезнет в промышленной зоне его учреждения. Наркотики помогут расколоть его, а потом он сгорит заживо в кочегарке или станет фасовать наркотики вместе с другими зэками, но пожизненно.
Мужчины смотрели друг на друга пока ничего не предпринимая, каждый уверенный в своей правоте и физической силе. Тайм-аут затягивался и Елизаров начал волноваться. Он решил встать и выглянуть в окно, не понимая, почему до сих пор нет в кабинете бойцов караула. Но почему-то не смог подняться.
Мужчина, назвавшийся Джеймсом Бондом и похожий на него как две капли воды, пояснил:
- Никто не придет и не услышит вас, если захотите потренировать горло. У вас сейчас начнутся боли и будут продолжатся до тех пор, пока вы не станете писать правдивое чистосердечное признание. Попытаетесь что-либо утаить - боли возникнут с новой силой. А я прощаюсь с вами, полковник, очень нехорошо и некрасиво, когда от ваших наркотиков умирают молодые люди, когда ломаются их судьбы. Вас бы определить в тот самый таинственный цех, но наркотики - зло, поэтому вас будут судить. Станете рачком-полосатиком, это вам больше подходит.
Мужчина вышел из кабинета и Елизаров рванулся к двери. Но кто-то приковал его невидимыми цепями или наручниками к креслу, сдавливая суставы и мошонку. От боли он дико закричал, но никто не вбегал в кабинет на его крики, никто не реагировал на тревожную кнопку, словно все исчезли вокруг. Боли усилились и Елизаров инстинктивно схватился за авторучку - боль заметно ослабла. Он повертел ее в руках и положил на стол. Дикий крик потряс кабинет, и полковник немедленно схватился вновь за авторучку. Боль стихла, и он начал писать на листе обыкновенную ерунду, но новая волна атаковала с невиданной силой. Елизаров понял, что Джеймс Бонд оказался прав и начал писать. Он останавливался иногда в раздумьях - боль не торопила его, но когда он решил немного соврать, то долго корчился в судорожных приступообразных схватках. Писал он долго и правдиво, а потом сам позвонил в ФСБ. Его увезли, в промышленной зоне обнаружили тайное помещение с большой партией наркотиков и четырех осужденных, которые по документам скончались от взрыва четыре года назад...
Позже Елизаров все отрицал и пояснял, что был вынужден написать это липовое признание под воздействием непреодолимой болевой силы, которую организовал Джеймс Бонд. Но склад наркотиков обнаружили именно там, где он написал, зэки его опознали, а врачебно-психиатрическая экспертиза признала вменяемым. Ему посоветовали не ссылаться на Бонда, но так и не добились правды о мужчине, который посетил и вынудил к признанию полковника. Все посчитали это очередным неудачным бредом и попыткой симулировать психическое заболевание. Позже Елизаров получит пожизненный срок, а пока шло следствие, выявляя новых и новых людей, замешанных в наркоторговле.
* * *
Месяц пролетел в неустанной борьбе за жизнь, за здоровье, прибавляющееся с каждым днем. Дима стал шевелить пальцами, потом поднимать руки и начал садиться на кровати. Чуть позднее кушал самостоятельно и опускал ноги на пол. Первый раз он встал с помощью матери и медицинской сестры, но сразу же рухнул на кровать, как только его отпустили, ноги не держали совсем. Но постепенно он научился держаться устойчиво и даже делал неуверенный шаги. К концу месяца мальчик, поддерживаемый мамой, уже мог немного ходить по коридору.
Лечащий врач принял решение о выписке, и мама помчалась к Борисову. Упав на колени, целовала руки, прижимаясь мокрыми щеками, шептала что-то, понятное ей одной. Борисов взял ее за плечи, поднял на ноги и пожелал долгой, счастливой жизни, легонько подтолкнув к двери.
Десяток метров от крыльца до машины Дима прошел сам. Налетевшие журналисты щелкали фотоаппаратами и водили кинокамерами, задавая кучу вопросов. Они хорошо помнили состояние мальчика, когда он попал в эту клинику. Вышедший к журналистам главный врач пояснил только одно:
- Вы помните состояние мальчика месяц назад и видите его сейчас. Идите, бегите, мчитесь к своим импотентным профессорам, они вновь наврут что-нибудь о неправильно установленном диагнозе, что мальчик вовсе и не болел этим заболеванием. Они напрочь забудут свои слова о неизлечимости именно этого мальчика, а не какого-то другого. И запомните одно - Борисов свое слово держит всегда. Ваши консультативные профессора утверждают, что такая болезнь, как сирингомиелия, не излечима. Так пусть именно они направят к нам больного с таким диагнозом, чтобы не завыть потом от бессилия и зависти, увидя после операции абсолютно здорового человека, которого считали потерянным для здоровья. Радоваться надо новому светиле в медицине, а не поносить его домыслами и клеветой о какой-либо невозможности. Да, Борисов не профессор, он намного выше их и такого звания еще не придумали.
Главный врач повернулся и ушел, а журналисты действительно помчались к профессорам, ранее заявлявшим о невозможности подобного лечения. Но ни один из них общаться не захотел. Они собрались своим узким кругом, где признали, что незаслуженно, скорее не разобравшись, давали опрометчивое интервью ранее. Одиннадцатилетнего мальчика Диму профессора знали прекрасно, он прошел практически через руки каждого из них. Различают три формы этого синдрома: врожденную, раннюю (до шести месяцев) и позднюю (до двух лет). Дети с врожденной формой умирали быстро, с ранней формой доживали до десяти лет, а поздний синдром мог длиться до двадцати-тридцати годков. Сколько времени мог бы еще прожить Дима на искусственном вскармливании через зонд, когда отказал бы даже глотательный рефлекс? И что это за жизнь, когда мозг работает ясно, а тело тебе не принадлежит?
Профессора долго спорили о методики операции Борисова, выдвигая и тут же отбрасывая одну версию за другой. По-всякому выходило, что тут использована какая-то другая методика, не связанная с операционной техникой в обычном понимании этого слова - ничего там не отрежешь и не пришьешь.
Им предложили через журналистов направить в клинику больного сирингомиелией, с заболеванием, которое во всем мире признается неизлечимым. Причиной заболевания может служить травма, инфекция и чаще всего наследственность. В продолговатом или спинном мозге усиленно, можно сказать патологически разрастается глия, которая потом сама по себе умирает от переизбытка, образуя полости, заполняемые жидкостью. При этом нервные клетки чувствительных и двигательных нейронов сдавливаются и отмирают. Болезнь прогрессирует с соответствующей симптоматикой, например, отказом чувствительной и двигательной функций ног. Глия или нейроглия - это вспомогательные клетки нервной ткани. Все нервные клетки, нейроны, в привычном обывателю понимании, как раз и находятся в полном окружении этой глии, которая выполняет опорную, трофическую, секреторную, разграничительную и защитную функции. Один из профессоров наблюдал больного с аномалией Киари и как следствие возникшей сирингомиелией.
Спинной мозг переходит в головной через затылочное отверстие. Чуть выше этого отверстия находится задняя черепная ямка, в которой расположены мост, продолговатый мозг и мозжечок. При расширенном отверстии эти участки проваливаются в просвет, происходит их сдавление, нарушение оттока спинномозговой жидкости, приводящее к гидроцефалии, в простонародье водянке головного мозга. Спинномозговой канал расширяется и развивается сирингомиелия. Один из профессоров произнес:
- Вы все прекрасно знаете больного Иванчука, ему двадцать пять лет, синдром Киари, гидроцефалия и сирингомиелия. Кроме параличей появились небольшие признаки деменции. Если Борисов поставит на ноги этого больного, то я не то, что признать, я молиться на него стану.
Других слов не требовалось и "волю" профессоров объявили журналистам во всей красочной аранжировке возможных и невозможных событий. Но уже никто из докторов наук не сказал вслух, что лечение невозможно, они ограничивались более мягкими фразами - никто еще не вылечивал таких больных.
* * *
Борисов в своем кабинете выслушивал лечащего врача - кардиохирурга. Тот докладывал неуверенно и с непониманием.
- Больной Каратаев Иван Ильич, пятьдесят лет, кардиомиопатия с четко выраженной структурной перестройкой волокон миокарда и образованием рубцовой ткани. Хроническая сердечная недостаточность медикаментозному лечению уже практически не поддается. Не понимаю, честно сказать, Илья Николаевич, зачем вы приказали взять этого больного. Ему только пересадка сердца может помочь, но мы не трансплантологи и сердца у нас донорского нет. Ему бы в клинику Мешалкина в Новосибирске - клиент богатый, может оплатить пятьсот тысяч долларов США за пересадку.
- Вот и предложите ему оплатить, а сами готовьте больного к операции, как только пройдет оплата.
- К пересадке сердца?! Но у нас нет донорского сердца и даже аппарата искусственного кровообращения... Это невозможно!..
- Возможно-невозможно... Вы делайте, что вам говорят и готовьтесь ассистировать, почитайте литературку, освежите память, - возразил Борисов, - психологически готовьте больного к операции по пересадке искусственного сердца. Все будет прелестно, идите.
Доктор вышел из кабинета ошеломленный. "Это же сердце, а не спинной мозг", - произнес он у себя в ординаторской. "Вот именно, - подколупнули его нейрохирурги, - это сердце, которое можно и давно пересаживают. А спинной мозг еще никто и никогда, это святое". "А-а-а", - махнул кардиохирург рукой и ушел к больному в палату.
Через несколько дней на еще одно небывалое зрелище пришли посмотреть все свободные доктора клиники Борисова. Но смотреть пришлось через окна предоперационной, чтобы не заносить количеством людей лишние микробы.
Илья сделал разрез, вскрыл грудную клетку и начал работу с большим кругом кровообращения. Он пережал аорту у левого желудочка, между двумя зажимами произвел рассечение и подшил к основной артерии коротенький кончик подобного сосуда биологического протеза. Коллеги смотрели на биопротез сердца с огромнейшим изумлением. Вырастить искусственное сердце еще не удавалось никому. Это сразу решало массу вопросов таких, как поиски донора, биологическую совместимость, срок службы и много других. Пальцы оперирующего хирурга мелькали, как заведенные отточенными движениями, и ассистенты еле успевали сушить рану, перехватывать нити и держать крючки. Борисов пережал, отсек и сразу же подшил верхнюю полую вену, а за ней нижнюю. Следом перевязал венечные артерии на аорте, которые питали естественное сердце - новое не требовало внутримышечного кровообращения.
Илья спешил, зная, что время операции тоже является своеобразным травмирующим фактором для пациента. Он пересек легочной ствол, подшивая его к соответствующему отростку на биопротезе и поочередно скреплял швом четыре легочных вены. Новое искусственное сердце заработало, равномерно гоняя кровь по обеим кругам кровообращения. На всю операцию у него ушло два часа вместо восьми обычных при пересадке сердца. Грудную клетку скрепили скобами и наложили швы на кожу уже ассистенты Борисова.
Блестяще технически проведенная операция произвела фурор среди кардиохирургов не только своим исполнением. Скорее самим предметом пересадки - искусственным сердцем из биоволокна. Непосредственную пересадку мог выполнить не один хирург, в каждом городе таковые нашлись бы без труда. Намного сложнее создать само сердце, работающее многие десятилетия в организме с любой группой крови и не требующее постоянного или длительного применения иммунодепрессантов, снижающих риски отторжения чужеродной организму ткани. Заведующий кардиохирургическим отделением клиники подвел итог обсуждению операции в ординаторской.
- Во сколько сотен лет рождаются такие хирурги - я не знаю, возможно, он такой первый. Вы все видели технику проведения операции. Точные, аккуратные движения, убыстренные в несколько раз, словно прокрученная кинопленка в ускоренном режиме. В душе возникает мгновенный страх - сейчас брызнет кровью перерезанный сосуд, а он уже перевязан и не успевает кровоточить. Тут нет слов, как и само произведение искусств - сердце. Ной-хау в кардиохирургии... Эта сенсация облетит весь мир - создано, пересажено и успешно работает искусственной сердце. Великолепно! Этому больному Каратаеву невероятно повезло, как и всем нам, работающим у гениального изобретателя и хирурга.
Пятидесятилетний мужчина выписался из клиники Борисова через две недели после своеобразной пересадки сердца. Ранее боявшийся любых физических нагрузок Каратаев, приплясывал с удовольствием, демонстрируя журналистам свое состояние.
Если местные профессора успокоились и были уже готовы носить Борисова на руках, если он успешно прооперирует еще одного подобранного человека, то в ближайшем кардиотрансплантологическом центре позволить подобное не могли. Профильные специалисты не верили в возможность такого лечения. Во-первых, за два часа сердце не пересадить, в во-вторых - подобных биопротезов еще никто не изобрел. Сердце из искусственного волокна вместо мышечной ткани в будущем предполагалось, но пока наука еще была далека даже от разработки этой идеи.
Минздрав Н-ской области рассмотрел письмо трансплантологического центра с просьбой о лишении лицензии частной клиники Борисова. В областном минздраве отлично знали персонал клиники и не сомневались в его компетентности. Трансплантологи получили соответствующий ответ: "Клиника Борисова имеет соответствующее помещение, оборудование и персонал с действующими сертификатами. Основания для лишения лицензии нет".
Но трансплантологи, на свой взгляд, выбрали наиболее правильный путь. Если больной с пересаженным сердцем умрет, то они первые забили тревогу о том, что хирургическую операцию проводили не специалисты, а хирурги без соответствующего сертификата. Если на самом деле Борисов гений, больной с пересаженным сердцем станет жить, то необходимо задавить эту проблему на самом этапе ее рождения. Иначе центр останется без работы. Хирурги, естественно, работу себе найдут, но получать такую высокую зарплату уже не будут. Банальная тема, когда вопрос упирается в деньги и славу. Они обратились с заявлением в прокуратуру.
Борисов принял сотрудника прокуратуры без внешних эмоций. Ознакомившись с поступившим заявлением, он усмехнулся.
- Как все это банально и пошло, - произнес Илья, - в советское время такого бы себе не позволил никто.
- Что вы имеете ввиду? - решил уточнить прокурор.
- У людей совесть присутствовала, а сейчас присутствуют деньги, отсутствие идеологии и безнаказанность, - ответил Борисов. - Почему трансплантологи другой области обратились к вам с заявлением? Нарушение закона? Это только повод, на закон им плевать. Если в моей клинике станут делать такие операции, то они останутся без работы - без денег. Вот в чем главная причина... Но, однако, все это беллетристика. Вам необходимо провести проверку и принять решение. В заявлении верно написано, что пересадку сердца могут производить только кардиотрансплантологи. В России всего три таких центра - в Москве, Санкт-Петербурге и Новосибирске. У нас в области нет ни центров, ни врачей с соответствующими сертификатами. Закон принят с правильной целью - чтобы пересадкой занимались подготовленные хирурги. Все на пользу больному, на его выздоровление. Больной Каратаев, которого я оперировал, чувствует себя прекрасно. Ранее при любой физической нагрузке, при быстрой или длительной ходьбе у него развивалась одышка, появлялись боли в сердце и так далее. Здоровый с виду мужчина в полном расцвете сил мог только сидеть или лежать. Он даже сексом не мог заниматься по-настоящему. Сейчас Каратаев занимается спортом, бегает, прыгает и работает. Так что я плохого сделал, прооперировав его? Дал ему новую жизнь вместо того, чтобы смотреть на его муки и ждать смерти? Но, по мнению некоторых коллег, я нарушил главное - Закон. И получается интересная штука - я могу вылечить больного, но нарушаю закон, трансплантологи ничего не могут, даже закон нарушить, - Борисов рассмеялся.