Этого сделать было нельзя, мы оба знали это.
— Прости, — сказала я более спокойно, слыша в голосе холод. — Я веду себя глупо.
Джек вздохнул.
— Я бы тоже хотел уйти.
— Чем ее убили?
— Не пистолетом. Ножевое ранение, я думаю.
Я вздрогнула. Я ненавидела ножи.
— Это мы навлекли, Джек? — прошептала я.
— Нет, — сказал он. — Это началось до того, как мы приехали. Но когда я уеду, это закончится. — Когда Джек впивался зубами во что-то, он не отпускал, даже когда кусал не там.
— Завтра, — сказала я ему тихо. — Мы поговорим завтра.
— Да.
Я забрала Верену ночевать домой. Она не могла заснуть в этом доме. Она стояла и смотрела в боковое окно на освещенный задний двор, на фигуры, перемещающиеся по нему. Я попыталась вывернуться. Но отойдя от Джека, снова протянула руку, чтобы схватить его за запястье. Кажется, я не смогу отпустить его. Я посмотрела вниз на ноги, борясь с собой.
— Лили? — Под вопросительным тоном его голос был хриплым.
Я сильно прикусила губу.
— Я ухожу, — сказала я, отпуская его. — Увидимся утром, в восемь. В мотеле. — Я заглянула ему в лицо.
Он кивнул.
— Запри дом, когда полиция разрешит уехать, хорошо?
Верена, казалось, не слышала нас. Она стояла как статуя у того окна, ее сумка лежала на полу рядом.
— Конечно, — сказал он, все еще пристально глядя на меня.
— Тогда увидимся завтра, — я повернулась к нему спиной и вышла, поманив сестру за собой.
Я сделала много тяжелых вещей, но это была одной из самых трудных.
Когда мы добрались до дома родителей, на часах было девять, но по ощущениям будто настала полночь. Я не хотела никого видеть и ни с кем говорить, и все же так или иначе моим родителям нужно было сообщить, с ними нужно было поговорить. К счастью для меня, Верена вернула свое равновесие к тому времени, когда увидела мать, и хотя она немного плакала, ей удалось рассказать об ужасной смерти Мередит Осборн.
— Должна ли я просто взять и отменить свадьбу? — спросила она со слезами на глазах.
Я знала, что моя мать отговорит ее от этого. Мне было невмоготу нахождение с людьми в этот момент. Я пошла в свою комнату и плотно закрыла дверь. Отец встал под дверью; я узнала его шаги.
— Ты в порядке, тыковка? — позвал он.
— Да.
— Хочешь побыть одна?
Я сжала кулаки, пока короткие ногти не впились в ладони.
— Да, пожалуйста.
— Хорошо, — он ушел, слава Богу.
Я лежала на жесткой постели, сложив руки на животе, и думала.
Я не могла представить, как разузнать больше информации о трех девочках, которые могли быть Саммер Дон. Но я была убеждена, что Мередит Осборн была убита, потому что она знала, какая девочка не была той, за кого себя выдавала. Я попыталась представить Лу О’Ши или преподобного О’Ши, нападающих на Мередит на леденящем холоде на заднем дворе, но не получалось. Еще меньше я могла представить мягкого Дила Кинджери, забивающего Мередит в тишине. Мать Дилла, конечно, была не в себе, но я никогда не видела тенденции к насилию. Миссис Кинджери казалась просто чокнутой.
Я думала о Мередит Осборн, заботящейся о Кристе О’Ши и Анне Кинджери. Она, возможно, увидела или услышала то, что заставило ее подумать, что одна из девочек родилась под другой личностью?
У меня никогда не было детей, я не знала, что происходит в бюрократическом плане, когда рождается ребенок. Некоторые больницы делали небольшие слепки ножек, я видела их на стенах семьи Альтхаус, когда убиралась у них. И конечно же свидетельство о рождении. И фотографии. Многие больницы делали снимки для родителей. Для меня все младенцы в значительной степени выглядели одинаково: красные и пищащие, или коричневые и пищащие. То, что у некоторых были волосы, а у некоторых нет, было единственным очевидным различием, которое я видела.
Я узнала намного больше о бюрократических процедурах от Кэрол Алтос, что полицейские искали по отпечаткам пальцев или собирали добровольцев по объявлениям в торговом центре, и те были не слишком полезными, зачастую из-за низкой квалификации. Я не знала, так ли это было, но мне казалось разумным. Готова поспорить, что по тем же самым причинам любые существующие детские приметы Саммер Дон будут непригодны для использования.
Таким образом, отпечатки пальцев и следы не подходят. Анализ ДНК мог подтвердить личность Саммер Дон, я была уверена, но конечно нужно было знать, кого проверять. Я не могла представить, что Джек потребовал бы, чтобы эти три девочки прошли анализ ДНК. Я видела, как он требовал, но я также могла представить все три пары родителей, встречающих его с холодом.
Я уставилась на потолок, пока не поняла, что мой ум уже прокручивал эти мысли, и это было не более продуктивно, чем когда думала об этом в первый раз.
Я вспомнила, когда раздевалась и надевала длинную ночную рубашку, что, когда Джек впервые оказался в моей постели, следующим утром я дала себе обещание: никогда ничего не просить у Джека.
Мне было трудно сдержать такое обещание.
Когда я легла на кровать, в которой спала как девственница, мне приходилось напоминать себе снова и снова, что было следствием этого обещания: не предлагать того, чего не просили.
Я слышала свою сестру в соседней комнате, она ворочалась, как и я. Я была уверена, что ей было больно, и уверена, что она страдала вдвойне, так как эта кровь и ужас происходили в то время, которое, как предполагалось, было самым счастливым в ее жизни.
Я чувствовала себя беспомощной.
Это было самое раздражающее чувство в мире.
Я проснулась и вышла из дома на следующее утро до того, как мои родители зашевелились. Я не могла ждать восьми часов. Я поднялась, наскоро приняла душ, влезла в повседневную одежду, не особо беспокоясь, сколько раз я ее надевала, главное, что она была теплой.
Я завела автомобиль и с некоторыми затруднениями поехала по морозным улицам. У мотеля стояло еще несколько машин, я тихо постучалась Джеку в дверь.
Он открыл ее через секунду, и я шагнула внутрь. Джек быстро закрыл за мной дверь, без рубашки и дрожа от порыва холодного воздуха, ворвавшегося со мной.
Что я собиралась сделать, так это сесть на неудобный, покрытый винилом стул, один из двух имеющихся. Джек сел бы на другой, и мы бы обсудили его планы и то, как я могла бы помочь.
Однако в ту минуту, когда закрылась дверь, мы набросились друг на друга как голодные волки. Когда я коснулась его, мои руки радовались всему, с чем они столкнулись. Поцеловав, я тут же захотела его. Я настолько сильно дрожала от желания, что не могла справиться со своей одеждой, и он стянул мою толстовку через голову и сдернул вниз джинсы и нижнее белье, помогая мне выйти из них и таща меня к кровати в еще не остывшее гнездышко.
Позже мы лежали, обхватив друг друга руками. Мне было все равно, что левая рука онемела, он, казалось, не возражал, чтобы его правая нога лежала не совсем удобно.
Он на ухо шептал мое имя. Я убрала его волосы от лица, спутанные и распущенные. Провела пальцами по щетине на его подбородке. У меня на губах были наготове слова, который я не скажу. Я сжала зубы и продолжила гладить его. Та глупая, хрупкая, смехотворная опухоль в моей груди должна была остаться под контролем.
Его руки тоже были заняты, и через несколько минут мы снова занимались любовью, но не так отчаянно. Я ничего не хотела так сильно, как остаться в этой жалкой кровати в номере мотеля, пока Джек был в ней.
Я оделась (снова) после еще одного душа на скорую руку.
— Что ты собираешься делать дальше? — спросила я, услышав нежелание в своем голосе.
— Выяснить, которая из девочек недавно виделась с доктором Лемеем.
— И я подумала, что это имело какое-то отношение. В конце концов, бомж сидел в тюрьме, когда Мередит Осборн убили.
— Ее, в отличие от доктора и его медсестры, не забили. — Джек зачесывал волосы назад в конский хвост. Теперь он с любопытством посмотрел на меня. Он надел длинную рубашку-поло в ржаво-коричневую полоску, и шрам, сбегающий по щеке к челюсти, показался светлее из-за контраста. Он продел пояс через петли на штанах хаки. — Возможно, это был другой убийца.
— Хм-м-м, — сказала я скептически. — Внезапно Бартли заполонили жестокие убийства. А ты пытаешься найти пропавшего ребенка. Это просто совпадение.
Он посмотрел на меня взглядом, означающим, что он обдумывает эту мысль: то был косой взгляд, глаза блеснули, оценивая мое настроение.
— Имя бездомного — Кристофер Дэрби Симс.
— Ладно, я буду кусаться. Откуда ты это знаешь?
— У меня есть здесь связи в полицейском управлении.
Я тревожно задумалась, был ли это один из старых приятелей Джека, или Джек подразумевал, что подкупил полицейского. Или возможны оба варианта.
— Так эти связи могут показать записи врача?
— Я не могу просить так много. Прощупываю почву. Ты все еще брезгаешь лягушками? — спросил Джек, слегка улыбаясь уголками рта.
— Чендлер Макадо.
Джек поднял уголок занавески, всмотрелся в холодный день и удручающий двор мотеля.
— Вчера я зашел в полицейский участок. Как только упомянул твое имя и довольно толсто намекнул, что мы с тобой достаточно близки, Чендлер разговорился со мной. Он поведал мне захватывающие истории о ваших подростковых годах. — Он старался улыбаться не слишком широко.
Пока Чендлер не рассказал ему о более поздних.
— Я не могу даже вспомнить, какой я была тогда. — И я говорила буквальную правду. — Я могу вспомнить какие-то затеи, в которых мы участвовали, — сказала я, слегка улыбаясь. — Но ни за что в жизни не могу вспомнить, что я тогда чувствовала. Думаю, слишком много воды утекло. — Похоже на просмотр немого фильм про свою жизнь, не слыша звука или ничего не чувствуя. Я пожала плечами. Что было, то прошло.
— Я запомнил некоторые истории, — предупредил меня Джек. — И когда ты меньше всего ожидаешь…
Я затянула шнурки, по-прежнему улыбаясь, и поцеловала Джека на прощание.
— Позвони мне, когда что-нибудь узнаешь или захочешь, чтобы я помогла, — сказала я ему. Я почувствовала, что улыбка снова появилась у меня на губах. — Я хочу, чтобы это закончилось.
Джек кивнул.
— Я тоже этого хочу, — это слышалось в его голосе. — И потом я больше никогда не хочу видеть Терезу и Саймона Маклесби.
Я посмотрела на него, читая по лицу. Прикоснулась к щеке.
— У тебя получится.
— Да, я должен сделать это, — его голос был мрачным и пустым.
— Какая программа на утро? — спросила я.
— Я помогаю Дилу переложить пол на чердаке.
— Что?
— Я оказался в аптеке вчера после обеда, мы разговорились, и он рассказал мне, чем собирается заняться утром, как бы ни было холодно. Он хочет завершить эту работу до свадьбы. Поэтому я сказал, что ничем не занят, так как ты полностью погружена в свадебные планы, и что буду рад помочь ему.
— А заодно и задать пару вопросов?
— Возможно. — Джек улыбнулся мне в ответ той очаровательной улыбкой, выманивающей информацию у граждан.
Я поехала домой, пытаясь вспомнить свой путь через лабиринт.
Моя семья проснулась, Верена все еще дрожала, но ей было намного лучше. Пока меня не было, они провели собрание и решили довести свадьбу до конца независимо от происходящего. Я была рада, что пропустила его и решение приняли без меня. Если бы Верена отложила свадьбу, времени на расследование стало бы больше, но у меня имелось беспокойство, которое я не могла разделить с Джеком.
Я боялась, что если убийца доктора Лемей, миссис Армстронг и Мередит Осборн был одним и тем же человеком, то этот преступник не в себе. А человек, отчаянно пытающийся скрыть преступление, вероятно, убьет самое сильное связующее между собой и преступлением.
В этом случае Саммер Дон Макклесби.
С одной стороны, вероятным не казалось, что кто бы то ни было пошел на такие чрезвычайные меры, чтобы скрыть изначальное преступление — похищение, даже рассматривая убийство девочки. Но с другой стороны, это казалось даже очевидным.
Я не знала ничего, что могло помочь раскрыть это преступление. Что же я умею делать? Я знала, как убирать и как бороться.
Я также знала, где люди скорее всего спрячут вещи. Уборка, конечно, научила меня этому. Предметы могли лежать где угодно (хотя у меня был на примете список мест, где я бы проверила сначала, особенно когда работодатели просили, чтобы я не разыскивала тщательно какие-то потери), но спрятанные… это был другой разговор.
Так? Спросила я себя саркастично. Как это мне поможет?
— Сможешь, милая? — сказала моя мать.
— Что? — спросила я, мой голос был резким и отрывистым. Она застала меня врасплох.
— Прости, — сказала мама, ее голос ясно давал понять, что я должна была ответить на ее вопрос. — Я спросила, ты не возражаешь против того, чтобы сходить к Верене и закончить собирать вещи?
Я не знала, почему меня просили сделать это. Верена была слишком напугана, чтобы справиться сама? И это, как предполагалось, совсем не коснулось меня? Возможно, я витала в облаках, в то время как они обстоятельно раскладывали это на составляющие.
Верене, похоже, необходимы сон и отдых. И это незадолго до самого счастливого дня в жизни.
— Конечно, — сказала я. — А что насчет свадебного платья?
— О, мой Бог! — воскликнула мама. — Мы должны были забрать его сразу! — Бледное лицо мамы зарумянилось. Как-никак, свадебное платье находилось в опасности в той квартире. Оживленная этой внезапной срочностью, мама выставила меня в автомобиль и привела себя в порядок в рекордно короткие сроки.
Она последовала за мной к дому Верены и забрала платье лично, занося его в машину, как корону и скипетр королевской особы.
Я осталась одна в доме Верены со странным тревожным чувством. Будто я тайно копаюсь у нее в ящиках. Я пожала плечами. Я приехала сюда выполнить работу. Эта мысль была совершенно обычной, очень надежной, после всего, что мы видели в последнее время.
Я пересчитала коробки, уже лежащие у меня в багажнике и помеченные черным маркером Верены.
— Марта Стюарт, это — я, — пробормотала я и закрыла другую коробку, поставив у ближайшего шкафа. Шкаф с раздвижными дверями в крошечном зале Верены был почти пуст. Там лежал только комплект постельного белья и полотенца. Я предположила, что Верена уже вывезла остальное.
Как только я взяла первую стопку, стараясь не трясти простыни и сворачивая их, раздался стук в дверь. Я посмотрела в глазок на двери. Стучащий оказался блондином небольшого роста, красивым, с покрасневшими голубыми глазами. Он выглядел мягким и грустным. Я была уверена, что догадалась, кто это.
— Эмори Осборн, — сказал он, когда я открыла дверь. Я пожала ему руку. Он был из того сорта людей, которые мягко, бесхарактерно пожимают руку женщине, как будто боятся, что если пожмут со всей мужской силой, то сломают ей тонкие пальцы. По ощущениям как рукопожатие с тестом. У Эмори Осборна и Джесса О’Ши было что-то общее.
— Заходите, — сказала я. В конце концов, он владел домом.
Эмори Осборн шагнул через порог. Вдовец ростом где-то пять футов и семь дюймов [прим. пер. примерно 170 см], не намного выше меня. Очень красивый, голубоглазый. У него была самая безупречная кожа, которую я когда-либо видела у человека. В данный момент она порозовела от холода.
— Соболезную вашей потере, — сказала я ему.
Он посмотрел прямо на меня.
— Вчера вечером вы были в коттедже?
— Да, была.
— Вы видели ее?
— Да.
— Она была жива.
Я заерзала на месте.
— Да, — ответила я неохотно.
— Что она сказала?
— Она спрашивала о детях.
— О детях?
— Это все.
Он закрыл глаза, и на один ужасный момент я подумала, что он собирается плакать.
— Садитесь, — сказала я резко. Я направила его в ближайшее кресло, которое, должно быть, Верена очень любила, судя по тому, как оно стояло.
— Давайте я принесу вам горячего шоколада. — Я пошла в кухню, не дожидаясь ответа. Он остался с прошлой ночи, когда его мне предлагала Верена. Вот и он, на стойке, лежит вместе с двумя кружками. К счастью, микроволновая печь тут имелась, так что я была в состоянии вскипятить в ней воды. Я высыпала порошок. Не лучшего качества, но напиток получался горячим и сладким, а по виду Осборна можно сказать, что он нуждался в сахаре и тепле.