Затем мимо них к Горе помчался ветер, распушив перья на крыльях. Он становился все сильнее и возник сначала шорох, который быстро перерос в пронзительный вой. Их понесло в Горе, беспомощных, гонимых вихрем. Керн сильнее прижал к себе Бирну и боролся, не давая ветру вывернуть ему крылья, а впереди, точно твердое облако, возвышался утес.
Керн успел смутно уловить открытое отверстие, как его занесло внутрь. Ошеломленный, удивленный, он падал, гонимый ветром внутрь Горы, полуослепленный переливающимся вокруг туманом, заполнявшим туннель. Туман был неощутимым материально, и на глаз ничем не отличался от того, из чего состояла сама Гора.
Свет позади все тускнел, пока они, беспомощные, неслись все глубже и глубже внутрь облака — Гора уже явно была неподходящим названием для того, через что они летели.
Затем несущий их ветер стал замедляться. Его оглушительный вой стих, превратился еле слышимый в наступившей тишине шепоток. На мгновение они, задыхаясь, повисли в переливающемся небытие. Затем сладостно прозвучал в тишине голос Куа:
— Взгляните назад, назад! Я вижу путь, которым мы пришли. Я вижу, как он закрывается. Точно смыкается текущая вода... Нет, скорее, как песок.
Керн вдруг перестал ее слышать. Внезапно он ощутил что-то плотное в тумане вокруг них. Что-то невидимое, но висящее в пустоте точно так же, как они с Бирной висели на крыльях Керна. Нечто, опирающееся на сам воздух.
И Керн понял, что не может двигаться.
Глава VII. Бой
ИТАК, ГОРА открылась, чтобы затащить их внутрь, и снова закрылась, тихо и бесшумно. Небольшая группа пленников застыла, точно вмороженная в воздух, в тех же позах, в которых они летели, с распростертыми крыльями, разметанными ветром волосами, которые больше не шевелились. Они словно застыли в вечном СЕЙЧАС, словно время прекратило свой бег, а вместе с ним прекратились и все движения.
А затем, в переливающемся облаке Горы перед ними, замерцала тонкая спираль света.
Постепенно она становилась все ярче. И Керн физически увидел то, что прежде видел лишь мысленно. Он почувствовал удар злобы еще до того, как пламя сфокусировалось, полное ненависти, но при этом странно безличное. Это была ненависть Горы, облака, но никак не ненависть человека.
Лениво вращающаяся спираль света устремилась сквозь твердую завесу, туманное материальное стекло, к пленникам. Расстояния здесь было невозможно определить, но спираль была достаточно близка, чтобы ее можно было разглядеть во всех деталях. Она вращалась медленно, бесконечно, неторопливо. Она испускала жар, обжигающий глаза и жгущий ненавистью разум, куда старалась проникнуть.
И что-то было в изгибах спирали, что-то, что старалась натянуть на себя ее изгибы. Но они еще не видели, что именно...
Пару мгновений большая, медленно вращающаяся, пылающая спираль плыла перед ними, слепая, безразличная и одновременно ненавидящая. Затем что-то опять изменилось. И Оно посмотрело на пленников.
Через витки спирали поплыли пятна яркой темноты. Они появлялись и исчезали. И всякий раз, когда спираль поворачивалась, эти пятна тут же уплывали за край, снова исчезая.
Оно смотрело. Оно ждало, ненавидело и... молчало.
И Оно, крывшееся в спирали, прячущееся в ее витках, начало перемещаться. Спираль почти совсем остановилась, оставив Его на виду. И Керн испытал шок, от которого все расплылось перед глазами. Когда же он проморгался и глянул снова, Оно ясно покоилось на виду. Точнее, не Оно.
На витках спирали, поддерживающей его, лежал Брюс Халлэм, и глаза его открылись, такие же безличные, как взгляд огненной спирали.
— Это мой мир, — ясно и четко сказал Брюс Халлэм.
Слова пришли к ним словно из пустоты, с холодной ясностью, не допускающей и намека на ошибку. Потому что говорил это не совсем Брюс Халлэм. Это говорила также и огненная спираль. Ненависть и ослепительный свет окутывали его слова, так же, как туман окутывал спираль у них перед глазами. Два существа говорили единым голосом, два существа, слившиеся теперь воедино.
Внезапно в голове Керна пронеслись воспоминания. И он снова увидел ту далекую теперь комнату, откуда группа мутантов шагнула из одной Вселенной в другую. Он видел, как Брюс открыл стальную дверь, ведущую в ждущий мир, мгновенно повел глазами и снова закрыл дверь. Теперь Керн понял. Брюс знал все заранее. Каким-то образом, бросая единственный взгляд на чужой мир, он мог понять, какой мир близок ему самому, а какой — нет.
Брюс, пользуясь своей странной способностью мутанта, создал машину, которая выполняла его указания, ища подходящий для него мир. Керн вспомнил, с каким потрясением слушал Элию, которая рассказывала, что рабы Горы, под ее руководством, могли работать с любыми веществами и материалами... вспомнил, как, когда они еще подозревали Керна в том, что он работает на врага, то убрали из его комнаты все, из чего он мог сделать оружие...
Да, этот мир был миром Брюса Халлэма — но никак не миром Керна. Это был мир крылатых, но не они являлись в нем главными. Главным здесь был Брюс.
Все это пронеслось у Керна в голове, стремительно, как единая мысль, в то время, как горящие холодным огнем слова Брюса еще звучали у него в ушах. Керн вспомнил, каким безличным всегда был Брюс, каким далеким от любых человеческих чувств, и тут снова услышал холодный голос:
— В моем мире нет места для вас, — спокойно заявил им Брюс. — Здесь есть место лишь для крылатых — и для Меня. Вы состоите из изменчивой плоти и изменчивой наследственности. Я не могу доверять вам. Мое появление в этом мире создало в Горе настоящий циклон, и оставило Меня совершенно без сил. Долгое время Я был беспомощен. И не мог восстановиться, пока не оказался вне вашей досягаемости. Но вот настало время уничтожить последние остатки тех, кто не подчиняется мне. И вы, мутанты, которыми Я не могу управлять, должны исчезнуть вместе с ними.
Он не шевельнулся, но огненные языки спирали внезапно закружились быстрее и внезапно перетекли сквозь стекло в тюрьму, так жестоко держащую людей. И Керн понял, что Брюс был только голосом этого ужасного дуэта. А телом его был огненный язык.
Длинная спираль медленно двинулась вперед, паря, как падающая в воздухе шелковая лента. За ней следовали огненные языки, переплетаясь в ее витках, словно лаская друг друга, а так же тело Брюса Халлэма, который тоже плыл на витках спирали, не шевельнув ни мышцей собственных конечностей.
КЕРН НАБЛЮДАЛ за их приближением. Он понятия не имел, что будет, когда пытающие витки коснутся первого человека, но чувствовал раскаленный поток злобы и ненависти, летящий впереди них. Беспомощный, безмолвный во власти почти невидимого стекла, Керн отчаянно напрягал все силы, стремясь сделать... что? Он не знал. Ему лишь хотелось освободиться, чтобы вступить в борьбу, пусть даже и бесполезную, с надвигающимся врагом.
И тут мысли в его голове внезапно разделились пополам. Он уже испытывал подобное состояние, но чрезвычайная его странность на мгновение ошеломила Керна, так что в мыслях возник пробел, во время которого что-то, — Что-то! — зашевелилось в его теле.
Трижды он испытывал это чувство с тех пор, как прошел в мир крылатых. И трижды он подавлял его, боясь и ненавидя за угрозу сделать его снова посторонним чужаком для крылатого народа, который, как он надеялся, станет его народом. Но на сей раз Керн не стал сопротивляться. На этот раз, в неимоверных усилиях обрести свободу, он вместо этого разрушил барьер, сдерживающий в нем это что-то, которое расцветало с тех пор, как он впервые увидел Гору.
Стеклянные стены, удерживающие его словно замороженным во льду, потускнели и вдруг исчезли. Его сотоварищи, пригвожденные к позорному столбу в стекле рядом с ним, канули куда-то во тьму. Керн больше не чувствовал тепла Бирны, застывшей в его руках. Не было ничего. Остались лишь потемневшие, медленно поворачивающиеся языки спирали, спокойно плывущие к нему через стекло.
А затем в наступившей тьме вспыхнул свет. И все оказались на этом свету. Керну понадобилась долгая секунда, чтобы понять, что он видит этот свет отнюдь не глазами. Он видел его — это было невозможно, но это было! — всем телом. Он видел одновременно все вокруг.
Таким образом видит Гора, подумал он с внезапной уверенностью. Керн не знал, с чего взял этот, это было знание, которое пришло с его новым видением. Он и Гора — они вместе использовали общую способность.
Какое-то далекое движение привлекло внимание Керна, он взглянул сквозь Гору и увидел так ясно, словно стоял совсем рядом, летящие шеренги крылатых людей, которые следовали за беглецами от самого Гнезда. Они были уже совсем рядом, приближаясь к чудовищной Горе вслепую, словно собирались разбиться об нее.
Тем же всеобъемлющим зрением Керн видел одновременно вмороженных в стекло рядом с ним людей, и огненную спираль, плывущую к ним, и Брюса Халлэма, неподвижного, точно каменное изваяние, который плыл на витках этой спирали.
Но теперь они выглядели совсем иначе — люди.
Ему были знакомы их лица, их тела, но новым зрением Керн видел тела их насквозь. И самым ужасным при этом были не скелет, мышцы и нервы — это зрелище было ожидаемым для его разума. Но все это являлось лишь бледной тенью на фоне другого.
Люди были плоскими, яркими кольцами, дисками, наложенными на диски, и в каждом из них эти диски были своего образца и цвета. Не было двух одинаковых людей. И Керн понял, что людям известны лишь кости, мускулы и нервная система, но это лишь часть их. Только часть, причем часть, не важная для Горы. Гора управляет другим.
Вот у крылатых людей, летящих к Горе, была одна общая черта. Каждый из них состоял из разноцветных колец, блестящих дуг и полумесяцев лежащих один на другом и постоянно, чуть уловимо смещающемся. Но в каждом летуне, сквозь кольца медленно перемещался круг ярчайшей темноты. Эти же черные пятна, точно глаза, плавали сквозь витки спирали, обхватившей Брюса Халлэма. Глаза — глаза Горы.
Именно это и использовала в людях Гора, передавая свои приказы. Точка контакта в каждом человеке, делавшая его рабом, тупо исполняющим волю Горы.
Но таких глаз не было у тех, кто был заморожен рядом с Керном, ни у кого из них. Новым видением Керн видел и свое тело с кольцами и цветными дисками, как и у своих товарищей, и в нем тоже не было черных пятен, которые бы означали, что Гора владеет им.
Гора — создание из стекла, сказал он себе. Ее тело — переливающийся материал, который может быть твердым или газообразным, как того захочет Гора. Гора может проделывать в себе туннели и пещеры, открывать и закрывать их, точно рты. А ее мозг, ее движущая сила и есть эта огненная лента, бесконечная, вращающаяся вокруг своей оси в центре Горы. Гора обладает многими странными чувствами. И одним из таких я теперь завладел.
Когда мы пришли в этот мир, подумал Керн, то каким-то образом навлекли на себя циклон жестоких сил, посланных самой Горой. Потому что у Брюса Халлэма есть некое бесчеловечное родство с объектом, обитающим здесь. Но этот объект был настолько сильный, настолько привыкший прессовать разумы своих жертв и использовать их в качестве инструментов, что мы и сами были изменены, даже не подозревая об этом. Во мне начали формироваться странные новые способности. В Куа тоже, как и в Бирне. А в Сэме? Не знаю. Но Сэма больше нет. Что же касается меня, то я изменился.
Что-то странно зашевелилось внутри него, и Керну не было нужды опускать взгляд, поскольку новое сферическое видение подсказало ему, что в нем вспыхнул огонь — длинные, вращающиеся витки пламени, которые с невероятной гибкостью простерлись сквозь прочное стекло его тюрьмы.
СПИРАЛЬ, ПОДДЕРЖИВАЮЩАЯ тело Брюса, приостановилась, замерла и даже чуть отступила. Керн смутно осознал свое удивление и свою странную, бесчеловечную ненависть. Но всего лишь смутно. Он был настолько ошеломлен своей новой способностью, что почти не замечал никаких других чувств.
Слишком покорная, в отчаянии подумал Керн, плоть слишком покорная и ковкая, чтобы удерживать свою форму под непреодолимым давлением Горы. И вот теперь, сквозь ледяное стекло, державшее в плену тех, кто не покорился, две огненные спирали многократно обернули человеческое тело и светящуюся враждебность. Керн был слишком ошарашен, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции, но его новые огненные конечности давали ему новые, причем необходимые возможности, потому что спираль с Брюсом посылала к нему все новые языки огня, и их не только нужно было отражать, было необходимо наступать самому.
Ненависть, словно удар испепеляющего жара, поразил эту новую сущность Керна и вытряхнул его из умственного ступора. Ненависть и страх. Керн почувствовал, что на него надвигается уничтожение, в голове стало пусто и что-то подсказывало ему, что нужно бежать. Но он тут же испытал такую же жгучую ненависть, какая надвигалась на него, и вслед за этой ненавистью не тянулся страх. Напротив, на этот раз Керн приветствовал бой.
Теперь мы равны... мы равновелики, сказал он себе и понял даже в момент опасности, что мысли его удивительно изменившегося разума перемещается столь же ясно и медленно, как его новые конечности сквозь твердое стекло. Если он когда-то и владел телом из плоти и крови, то больше этого не было. Если его разум когда-то и жил в черепной коробке и образовывал свои мысли в извилинах мозга, то это теперь изменилось. И все это стало теперь новым, ужасным и замечательным вне всякого человеческого понимания.
Постепенно в Керне вспыхнуло ликование, пока он протягивал крутящиеся языки пламени, ставшие его телом, к тому, что жило здесь до сих пор одно. Теперь у Горы был двойной разум — если огненная спираль действительно была разумом этой сущности, — но находились и действовали они внутри оного гигантского тела из переливающегося стекла. И в этом огромном теле двойной разум начал сам с собой самоубийственную битву.
Ненависть стала целой ванной огня, охватившего все самые дальние витки их спиралей, и витки принялись бороться друг против друга. Теперь Керн не боялся и не хотел отступать. С нарастающей мощью он проверял сопротивление силы в той форме, которая была его близнецом. Спирали корчились и напрягались. Затем они одновременно, словно по согласию, отступили. И также одновременно, словно управляемые единой волей, снова ринулись друг на друга.
На этот раз огненные конечности переплелись друг с другом так тесно, что скрутились в единый узел неистового огня, кипящий непрерывным движением. Ненависть кипела и пузырилась вокруг Керна, пока он боролся витками своей спирали против витков спирали врага. Но все это его как-то не касалось. Он не чувствовал страха. И даже когда начал понимать, что ему не победить одной только силой, даже тогда страх не пришел. В нем словно выгорели все эмоции. Виток за витком прощупывал он врага, боролся с ним и обнаруживал, что он пытается остановить непреодолимую силу, наваливавшуюся на него. И он не мог уклониться от оборачивающейся вокруг него огненной петли.
Не мог уклониться, потому что они, эти огненные конечности как его самого, так и врага, слишком тесно сплелись в битве, так что было невозможно никакое движение. Напрягаясь, они застыли в рискованном равновесии, не допускающем никаких движений.
Затем, очень изящно, сущность, которая была Керном, сумела протянуться мыслями, единственным, чем он, в известном смысле, в этот момент и обладал, протянуться и коснуться застывшего тела Брюса Халлэма. Потому что теперь Керн знал, что он и его враг были слишком равны и не могли преодолеть друг друга, если только кто-то из них не отыщет какой-то рычаг, которым свергнет своего противника.
Может, таким рычагом был Брюс? Осторожно, но с усиливающимся давлением, Керн попробовал твердое, неподатливое тело, которое когда-то было человеческим. И не произошло ничего — вообще ничего. Брюс являлся цельной, недвижимой формой небытия, и никакие мысли не могли коснуться его. Нет, не Брюс был источником, через который можно истощить силы врага.