Отсюда следует, что превосходство гитлеровцев в численности, безусловно, важный фактор, но это не решающая причина поражений Красной Армии в начальный период войны.
ПРЕВОСХОДСТВО ВРАГА В ТЕХНИКЕ И ОРУЖИИ
То, что в начале войны мы уступали немцам в качестве оружия и боевой техники, — несомненно, как и то, что этим Красная Армия обязана своим довоенным «стратегам» и «гениям», в первую очередь предателям типа Тухачевского, хотя в данном случае слабость РККА определялась не столько их предательством, сколько их военным кретинизмом и безграмотностью.
Давайте смотреть на Тухачевского не как на предателя, а как на собственно военного специалиста, хотя это, по большому счету, и невозможно. С 1931 по 1936 г. он был заместителем наркома обороны по вооружению Красной Армии, а на начало 1937 г. — первым заместителем. Как блеснул его «военный талант» за довольно большой срок на этой ответственнейшей должности? Вопросов тут много практически по каждому виду оружия и техники, говорить об этом можно очень долго, но я коснусь всего нескольких моментов.
Для любой страны становится огромной трагедией, если она вынуждена вести войну не тем оружием, которое накопила до ее начала. Это означает, что огромный человеческий труд и усилия были потрачены зря, это означает, что сотни тысяч, миллионы людей были убиты в боях из-за несовершенства вооружения.
Немцы начали и закончили войну тем оружием и той техникой, которые они разработали в период, когда и Тухачевский заказывал советским конструкторам, что проектировать, а советским заводам — что и сколько выпускать для Красной Армии.
Немецкий основной средний танкТ-1У, сравнимый с нашим Т-34 и провоевавший всю войну, был заказан конструкторам в 1935 г. Истребитель «Мессершмитт-109» — по мнению некоторых, лучший истребитель войны — был начат конструированием и испытаниями в
1934 г. Пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87» — в 1935-м, бомбардировщик «Юнкерс-88» — в 1936-м, «Хейнкель-111» — в
1935 г. Даже истребитель «Фокке-Вульф-190» и тот в 1938 г. То есть к началу войны немцы имели на вооружении отработанные и освоенные образцы военной техники, которая была настолько совершенна, что не устаревала до самого конца войны. Достаточно сказать, что Сирия применяла немецкие танки Т-IVдаже в «шестидневной войне» 1967 г.
А вот из оружия и техники, которые заказал для Красной Армии «выдающийся военный профессионал» Маршал Тухачевский, к концу 1941 г. практически ничего не производилось — ни легкие танки серии БТ, ни средние Т-28, ни тяжелые Т-35, ни истребители И-16 и И-153, ни тяжелые бомбардировщики ТБ-3, летавшие со скоростью мотоцикла, ни «скоростные» бомбардировщики СБ. По широко известному замечанию конструктора артиллерийских орудий Грабина, задержись Тухачевский на посту замнаркома еще немного, — и у Красной Армии не было бы и артиллерии.
Та наша техника и оружие, которые сделали войну (танки Т-34 и КВ, штурмовик Ил-2, бомбардировщик Пе-2, истребители Як, МиГ, ЛаГГ, зенитные орудия, минометы, «катюши» и многое другое), были заказаны без Тухачевского.
Его действия на посту замнаркома по вооружению привели к столь тяжелым последствиям для Красной Армии, что только за это его следует считать либо отъявленным мерзавцем и негодяем, либо дураком, случайно попавшим на военную службу.
Военный человек, особенно руководитель, не может не обладать образным мышлением. Абстрактное мышление в военном деле губительно. Если Тухачевский не был мерзавцем и честно хотел сделать как лучше, то тогда он начисто лишен образного мышления — он не способен был представить себе ни будущих боев, ни способа применения в боях заказываемой им техники. Троцкистская прослойка генералитета Красной Армии организовала Тухачевскому мощную рекламу, хотя по сути своей он не тянул на звание выше поручика, и, уж во всяком случае, его и близко нельзя было подпускать к вооружению Красной Армии.
Что интересно, Сталин, похоже, видел неспособность Тухачевского образно мыслить, но, сам не будучи военным, Иосиф Виссарионович тушевался перед дутым военным авторитетом этого мар-шала-стратега. К примеру, в 1930 г. Сталин весьма скептически и очень точно отозвался об одном из военных проектов Тухачевского, написав Ворошилову, что осуществить эти планы — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Но в 1932 г., когда будущий маршал затеял очередную склоку с Ворошиловым и с обидой напомнил Сталину об этом письме, Сталин перед Тухачевским письменно извинился:
«В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о Вашей «записке» резко отрицательно, признав ее плодом «канцелярского максимализма», результатом «игры в цифры» и т.п. Так было дело два года назад.
...Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова, — продолжает Сталин, — не было столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда этот спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием.
С ком. приветом, И. Сталин».
Здесь характерно даже не то, что вождь просит прощения за слова «канцелярский максимализм» и «игра в цифры», а то, что Сталин правильно распознал абстрактный характер мышления Тухачевского, но никак не связал это с его профессиональной пригодностью.
У поражений начала войны много составляющих: это и неспособность нашего Генштаба распознать планы немцев, и острейшая нехватка младшего и среднего комсостава, и необученность войск, и несовершенство техники, и недостатки организации. Но, думаю, ни одна из этих причин не вызвала столь катастрофических последствий, как отсутствие в Красной Армии радиосвязи. Формально радиостанции существовали, но их было так мало и качество их оказалось настолько низким, что можно считать, мы начали войну без радиосвязи. И вина за это лежит на Тухачевском — именно он не развил радиосвязь, а после него для этого уже не хватило времени.
Почему я начал говорить об отсутствии у Тухачевского образного мышления? Потому что он, изнуряя молодую промышленность СССР, заказывал для армии огромное количество танков, он организовывал танковые корпуса (соединения, на вооружении которых находился 1031 танк!), — но без радиосвязи и танки, и их соединения были фактически бесполезны.
Тут надо было образно представить реальный бой. Вот, скажем, атакует наш передний край немецкая танковая рота. Все 10—15 ее танков связаны рациями. Танки приближаются к переднему краю, и тут по ним открывает огонь наш противотанковый артиллерийский дивизион. Командир роты по рации немедленно дает роте команду отойти, одновременно по рации сообщает об этом в штаб. Штаб по радио посылает к месту боя артиллерийских наблюдателей, и те по радио вызывают и корректируют огонь гаубичных батарей по позициям нашего дивизиона. Одновременно штаб связывается по рации со станциями наведения Люфтваффе, а те по рации вызывают пикирующие бомбардировщики. Дивизион подавлен, немецкая танковая рота вновь атакует и прорывает оборону без потерь.
А наша танковая рота? Командир на исходной позиции вылезает из башенного люка и машет флажками: «Делай как я». Рация есть только у него. Он идет в атаку впереди всех, его танки натыкаются на такую же противотанковую оборону, но вовремя остановить их без радиосвязи невозможно, и они вынуждены, исполняя приказ, идти на расстрел. Чтобы спасти роту, командир, если он еще не убит, вынужден снова вылезти из танка и махать флажками, и это на виду пехоты противника, ее снайперов и пулеметчиков.
В армии один в поле не воин. Сила ее подразделений, частей, соединений и объединений в том, что на противника наваливаются все сразу. Для этого надо, чтобы сведения об обстановке непрерывно поступали командиру, а его приказы — подчиненным. Все это обеспечивает связь. Нет связи — нет подразделений, частей, соединений и объединений. Есть отдельные солдаты, отдельные танки, отдельные орудия. Их много, но их будет бить поодиночке даже очень слабый, но объединенный связью враг. Как Тухачевский мог этого не понимать?! За его слепоту пришлось расплачиваться миллионами жизней.
А в мемуарах выживших читаем, что к 22 июня немцы забросили к нам в тыл неимоверное количество диверсантов, главной задачей которых было резать провода и убивать посыльных. Все! Без телефонной связи никаких армий, корпусов, дивизий и полков у нас в западных округах не стало. Осталось несколько тысяч рот и батальонов, которые действовали без единого плана и приказов. А штабные радиостанции армий, корпусов и дивизий были смонтированы в автобусах — легко распознаваемой цели для немецкой авиации. Через несколько дней не стало и этих радиостанций.
Чтобы реально представить, что значит «иметь радиосвязь», давайте сравним насыщенность рациями наших и немецких войск.
Командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г. Павлов объединял своим штабом 3, 4, 10-ю и 13-ю армии. Всего 50 дивизий всех родов войск, или, в пересчете на подразделения, равнозначные батальону, примерно по 400 батальонов, дивизионов и эскадрилий па одну общевойсковую армию. Так вот, к середине дня 22 июня командующий 3-й армией донес, что из имеющихся у него трех радиостанций две уже разбиты, а третья повреждена. Павлов запросил три радиостанции из Москвы. Ему пообещали прислать самолетом, но не прислали. Фактически с этого дня все усилия даже честных работников штаба Западного фронта (сам Павлов предал) сводились не к планированию обороны, а к тому, чтобы узнать, где находятся войска п что делают. Никакой устойчивой связи с ними не было. Фронт развалился на отдельно действующие части.
А немецкий мотопехотный батальон, помимо ультракоротковолновой радиостанции на каждом бронетранспортере с радиусом приема-передачи 3 км, имел на таких же бронетранспортерах еще и радиостанции для связи с командованием. Этих бронетранспортеров с рациями, защищенных броней, как наши танки, и неотличимых от других типов машин, в штате немецкого мотопехотного батальона по расписанию на 01.02.1941 г. полагалось иметь 12 единиц! Вот и сравните — в нашей общевойсковой армии, объединяющей около 400 таких подразделений, как немецкий батальон, было всего 3 радиостанции на незащищенных автобусах, а у немцев — по 12 на БТРах в каждом батальоне, не считая ультракоротковолновой рации на каждой единице боевой техники.
У немцев даже командиры артиллерийских взводов имели свой БТР с рацией, а в нашей армии и в 1945 г. командиры танковых бригад возили командиров дивизионов приданных им артиллерийских полков с уже появившимися рациями снаружи, на броне своих командирских танков.
Так какой нам был прок при такой связи от 10 тысяч танков в западных округах на начало войны? Что толку от 50 тысяч танков, которые Тухачевский хотел заказать у промышленности, но без радиостанций?
Почти бесполезными становились без связи и многочисленные самолеты западных округов. То есть когда наши летчики знали, куда лететь и с кем драться, то дрались они неплохо даже на слабой технике. Вот пример боев 22 июня из немецкого источника:
«Наибольших успехов достиг 12-й ИАП, командир — П. Коробков, базировавшийся на аэродроме в Боушеве, около Станислава. Во время утреннего налета ди-88 из КС 51 полк потерял 36 И-153 из 66 имеющихся в наличии. Однако уцелевшие машины поднялись в воздух и достойно ответили немецким бомбардировщикам. В длительном бою советские пилоты, потеряв три И-153, сбили восемь ди-88. В действительности летчикам удалось сбить семь ди-88, из них пять из 9-й эскадрильи III./КО 51. Это был полный разгром. На этом злоключения III./КО 51 не завершились. В тот же день эта группа столкнулась с истребителями МиГ-3 из 149-го ИАП. Потеряв на аэродроме 21 машину, летчики подняли оставшиеся МиГи в воздух и сбили восемь (по данным Люфтваффе, шесть) 4и-88 из III./КО 51. Следует отметить, что результаты, объявленные советскими пилотами, практически полностью соответствуют немецким данным о потерях».
По этим же данным, советская авиация 22 июня в воздухе и на аэродромах потеряла 1000 самолетов, а за первые две недели войны — 3500. Ну и что? В западных округах было 33 авиадивизии с более чем 10 тыс. самолетов. Давайте посчитаем. Немцы напали на нас с 4 тыс. боевых самолетов, а у нас и через две недели осталось еще
6,5 тысячи — полное численное превосходство! Почему же наши войска все время были без авиационного прикрытия и поддержки? А потому, что для прикрытия и поддержки сухопутных войск летчики должны были знать, кто именно в их помощи нуждается. А как об этом узнать без связи?
Теперь посмотрим, как обстояли дела у немцев.
Еще в 1939 г. на 4 тыс. самолетов всех немецких ВВС приходилось 16 полков и 59 батальонов связи, то есть примерно 15 связистов на один самолет. Командир 3-й танковой группы Г. Гот так описывает второй день войны с СССР:
«Два обстоятельства особенно затрудняли продвижение 57-го танкового корпуса: 2000 машин 8-го авиационного корпуса (в том числе тяжелые грузовики с телеграфными столбами) шли за походной колонной 19-й танковой дивизии, которая, совершив ночной марш и пройдя через Сувалки и Сейны, рано утром пересекла государственную границу и остановилась вдоль дороги на привал. Этим воспользовались подразделения авиационных частей, их автомашины обогнали колонну 19-й дивизии и стали переправляться по мосту на противоположный берег Немана. Вскоре эти машины попали на плохой участок дороги, застряли и тем самым остановили продвижение боевых частей».
Заметьте, Геринг заставлял связистов Люфтваффе наступать чуть ли не впереди танков. А как же иначе? Если не связать аэродромы со станциями наведения самолетов в пехотных и танковых частях, то как же летчики узнают, где бомбить и кого защищать от бомбежек советской авиации?
Вот как, к примеру, немецкий летчик описывает обычный боевой вылет:
«Мы летели над Черным морем на высоте примерно 1000 метров, когда наземный пост наблюдения передал: «Индейцы в гавани Сева, ханни 3—4» (Русские истребители в районе Севастопольской гавани, высота 3000—4000 метров).
Мой ведущий продолжал набирать высоту, а я прикрывал его сзади и внимательно высматривал русские самолеты. Вскоре мы набрали высоту 4000 метров и с запада вышли к Севастополю. Вдруг мы заметили истребители противника, они были чуть ниже нас. В моем шлемофоне раздался голос ведущего: «Ату их!»
Мы снизились и атаковали противника. Это были «яки», мы кружили вокруг них минут десять, но не смогли сбить ни одного истребителя. Вскоре противник отступил. Наземный пост наблюдения передал новый приказ: «Направляйтесь к Балаклаве, там большая группа Ил-2 и истребителей».
В/ 109 сбавил скорость, и его пилот показал мне, чтобы дальше пару вел я. Теперь я шел впереди, а «Мессершмитт» прикрывал мой хвост. Вскоре мы добрались до Балаклавы и увидели в воздухе разрывы снарядов нашей зенитной артиллерии. Начался новый бой с «яками», на этот раз мне удалось сбить одного. Объятый пламенем истребитель противника врезался в землю».
Поскольку немцев все время наводили с земли на наши самолеты, их асы всегда начинали бой с выгодной позиции — со стороны солнца — и внезапно для наших.
Ф. Гальдер в своем дневнике так оценил связь Военно-воздушных сил РККА (выделено мною. — Ю.М.): «Наземная организация, войска связи ВВС: войск связи ВВС в нашем смысле нет. Наземная организация русских ВВС не отделена от боевых частей, поэтому громоздка, работает с трудом и, будучи однажды нарушена, не может быть быстро восстановлена».
У нас даже в 1942 г. командующий ВВС отмечал в приказе, что 75% вылетов советской авиации совершается без использования радиостанций. Они, кстати, в это время были только на командирских самолетах, у остальных — приемники. А командные пункты авиации появились лишь к концу войны, да и то, судя по всему, не выдерживали сравнения с немецкими.
Когда говорят о величии и гениальности Тухачевского как полководца, когда стонут о его отсутствии на фронтах Великой Отечественной войны, то в качестве примера его исключительного дара военного предвидения приводят только одно — он, дескать, ратовал за создание в Красной Армии танковых корпусов. Эти поклонники Тухачевского либо совершенно не способны уразуметь, что стоит за магическим словосочетанием «танковый корпус», либо не хотят понять, какие именно танковые корпуса реально создавал их «стратег».