Московская сокровищница должна была стать после коронации Владислава его собственностью. Но наемное воинство разграбило ее. В письмах Сигизмунду III солдаты намекали, что он не сможет обойтись без царских регалий при коронации сына, и предлагали своему государю «приказать выкупить их у нас уплатой причитающихся нам денег». Такова была цена верности наемников королю.
Обедневшая шляхта, продававшая свое оружие тому, кто больше заплатит, расхитила сокровища, которые прежде она не видела даже издали. Не преданность королю, а алчность удерживала их от капитуляции. Сдача привела бы к мгновенной утрате всех неправедно добытых богатств.
Семья Михаила Романова пережила осадное время в Кремле с первых до последних дней. Испытывали ли они голод? Едва ли. Но нужда постучала и в их двери. Жизнь в ссылке при Борисе теперь должна была показаться им идиллией.
Романовы оставались на своем подворье. Но даже самые прочные стены не могли отгородить их от бедствий, обрушившихся на осадных сидельцев.
Голод в Кремле приобрел катастрофические масштабы к началу сентября 1612 года. Цены на продукты поднялись неслыханно. Воловью шкуру продавали за полтора, а потом за три рубля. Хлебец стоил более трех рублей. Со временем хлеб исчез, и за лепешку с лебедой давали около рубля. Голодающие съели всех собак и кошек.
С 4 сентября начали умирать с голода солдаты, переброшенные в Кремль гетманом. Они прибыли без запасов и без денег и фактически были брошены полковниками на произвол судьбы. По словам очевидцев, новая пехота почти вся вымерла в первые недели голода. В начале октября выпал снег, и сохранившиеся кое-где трава и коренья оказались погребены под снежными сугробами. Даже мышь считалась теперь большим богатством, а за дохлую ворону платили около рубля.
Стремясь предотвратить окончательную гибель гарнизона, полковники прибегли к мерам, поразившим даже видавших виды мародеров. Они распорядились вывести из тюрем всех пленных, забить их насмерть и отдать на съедение гайдукам.
Начав с пленных, солдаты, обезумевшие от голода, стали убивать друг друга. Полковник Будила пометил в своих записках, что в дни ужасного голода его «пехота сама себя съела и ела других, ловя людей». Признание это тем более важно, что оно исходило от одного из командиров осажденного гарнизона.
Пополненный гайдуками польский гарнизон насчитывал около трех тысяч человек. Спустя два месяца в нем осталось не более полутора тысяч человек, но и те утратили боеспособность.
Гонсевский требовал, чтобы патриарх Гермоген отлучил от церкви вождей нижегородского ополчения. Но глава церкви отлучил «окаянных московских изменников». В наказание он был заточен в подземную тюрьму в Чудовом монастыре. Его сторожили приставы. Когда Гермоген умер, повсюду распространились слухи, что первосвященника уморили мученической смертью. Но наибольшего доверия заслуживает версия «Сказания о пресвятейшем Гермогене». Автор Сказания знал точную дату смерти патриарха— 17 февраля 1612 года — и рассказал о его последних днях с наибольшими подробностями. Патриарх умер от голода, хотя ему и не было отказано в пище. Приставы доставляли мученику «на неделю сноп овса и мало воды». Гермогену минуло восемьдесят лет, и его физические силы были истощены. Он не выдержал тюремного заключения.
Смерть Гермогена произвела сильное впечатление на осадных сидельцев. Гибель пастыря нанесла удар честолюбивым замыслам Романовых.
Первоначально командование гарнизона старалось удержать в Кремле членов семей бояр, дворян и гостей в качестве заложников. Но когда в крепости усилился голод, полковник Струсь решил избавиться от лишних ртов.
В операции участвовал сам Струсь с наемными солдатами, а из русских — думный дворянин и казначей Федор Андронов и думный дворянин и ловчий Иван Безобразов.
Они обходили русские дворы в Кремле и Китай-городе и повсюду проводили обыск. Покидая дом, агенты Семибоярщины уводили с собой престарелых мужчин, женщин и детей.
Польское командование объявило о повсеместной реквизиции продовольствия. Дело не ограничилось продовольствием. В обстановке страшного голода те, за кем стояла сила, творили любые беззакония. Лица, проводившие обыски в домах, забирали вместе с продуктами золото, серебро, жемчуг, парчу и прочие ценности.
После смерти Гермогена его преемником стал грек Арсений, служивший при царских гробах в Архангельском соборе в чине архиепископа. Арсений служил Гонсевскому не за страх, а за совесть. Он побуждал к сдаче защитников Смоленска, сыпал проклятия на головы земских людей. Пришел день, когда грек с горечью записал в своем дневнике: «Староста Струсь с воинами и с русскими с Федором Андроновым и Иваном Безобразовым изгнали из Москвы всех немощных — старцев, жен, мальчиков и девочек, отняли у русских всякий провиант, вещи — серебро, золото, одежды золототканые и шелковые, отняли все доходы и у блаженнейшего архиепископа архангельского и немало вещей и денег».
Невзирая на заслуги перед поляками, глава церкви Арсений подвергся насилию и грабежу.
Лишь немногие из русских бояр осмелились протестовать против произвола поляков. Известно, что под стражу был взят член Семибоярщины князь Иван Васильевич Голицын. Но дисциплина в польском гарнизоне давно рухнула, и верные слуги царя Владислава дрожали за свою жизнь.
Мародеры не оставили в покое даже главу Семибоярщины. Двое солдат пробрались в дом Мстиславского и в поисках пищи перевернули там все вверх дном. Боярин принялся усовещивать их, но получил такой удар по голове, что едва не умер. Струсь велел повесить мародеров, которые зашли слишком далеко. Но их казнь уже не поправила дело.
Избивая боярина, грабители, сами того не подозревая, оказали ему неоценимую услугу. Пособник иноземных завоевателей использовал увечья, чтобы предстать перед соотечественниками в качестве жертвы. Прошло совсем немного времени, и боярин объявил Пожарскому, что в Кремле он находился неволею и «литовские люди били его чеканами и голова у него во многих местах избита». Боярин лгал: его ранили не чеканами, а обломком кирпича. Памятный удар вразумил удельного князя и поставил последнюю точку в истории Семибоярщины.
Современники упоминали о притеснении Романовых. Очевидно, они подверглись грабежу наряду с Мстиславским и главой церкви Арсением.
Старица Марфа и Михаил Романов покинули Кремль вместе с другими выселенными семьями.
Снедаемые страхом за своих ближних, Мстиславский, Романов и прочие члены боярского правительства направили особое послание Пожарскому. Бояре умоляли, чтобы земские ратные люди приняли без позора членов их семей.
Еще во времена Ляпунова казаки и московский «черный» люд требовали сурового наказания изменных бояр и членов их семей. И теперь казаки, узнав о предстоящем исходе боярынь из Кремля, предложили отобрать у них все имущество.
Однако Пожарский позаботился о том, чтобы принять боярские семьи с подобающей честью. Он лично выехал к крепостным воротам и провожал толпу женщин и детей в земский лагерь. Там беженцев разобрали к себе земские дворяне и посадские люди по родству и свойству.
Можно предположить с большой долей вероятности, что Марфу забрал к себе ее племянник Борис Салтыков, служивший в земской рати Пожарского.
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Голод в Кремле усиливался, смерть косила гарнизон. Надежды на помощь «царя» Владислава иссякли. Полковникам пришлось подумать о спасении собственной жизни и оставшихся в живых солдат гарнизона.
22 октября 1612 года Семибоярщина и поляки начали мирные переговоры с земскими воеводами. Переговоры не ладились с первых дней. Русские требовали безоговорочной капитуляции. «Рыцарство» еще не окончательно рассталось с прежним гонором и требовало различных уступок.
Кто знает, сколько времени продолжались бы переговоры, если бы в дело не вмешался народ. Казаки первыми потеряли терпение. Они ударили в колокола и, подняв хоругви, пошли «силою великой» к стенам Китай-города. Действия казаков застали врасплох и «литву», и земских воевод. Когда воеводы съехались для переговоров с неприятелем, записал летописец, «и в ту пору некий человек кликнул казаков, стоявших на Кулишках у храма всех Святых на Ивановском лужку». В своих записках полковник Будила подтвердил, что русские пошли на приступ с батарей Трубецкого.
Казаки много раз штурмовали Китай-город. Они пролили много крови на приступах. На этот раз удача сопутствовала им. Приставив лестницы, ратные люди во многих местах взобрались на крепостную стену. Наемники дрогнули и бежали в Кремль.
Поражение окончательно подорвало моральный дух гарнизона. Полковники поторопились завершить переговоры о сдаче. На этот раз делегацию гарнизона возглавил полковник Струсь, а боярское правительство представлял Мстиславский. Они выходили из Кремля в «застенок» для встречи с Пожарским и Трубецким. Забыв о прежней гордости, Мстиславский повинился, бил челом всей земле.
В тупике у закопченной кремлевской стены Пожарский достиг соглашения с боярским правительством, которое определило будущее царского трона. Компромисс казался неизбежным. Земские руководители не могли без примирения со знатью достигнуть давней цели — избрать государя.
Мир с думой не был результатом свободного выбора. Из Речи Посполитой поступали сведения о больших военных приготовлениях. Королевич Владислав поднялся в поход, чтобы занять московский трон. Россия не могла окончательно избавиться от иноземного царя, пока Боярская дума поддерживала его как законного главу государства.
После трехдневных переговоров земские вожди и боярское правительство заключили договор и скрепили его присягой. Бояре получили гарантию того, что им будут сохранены их родовые наследственные земли. Сделав уступку знати, вожди ополчения добились огромного политического выигрыша. Боярская дума, имевшая значение высшего органа монархии, согласилась аннулировать присягу Владиславу и порвать всякие отношения с Сигизмундом III. Земские воеводы молчаливо поддержали ложь, будто «литва» держала бояр в неволе во все время осады Москвы.
По условиям договора бояре, дворяне, дьяки, купцы и прочие люди, сидевшие в Кремле с «литвой», обязались немедленно отдать все деньги и ценности, взятые из государевой казны или из земщины. Пожалования Владислава и Си-гизмунда были объявлены недействительными.
Соглашение с иноземным гарнизоном состояло из одно-го-единственного пункта. «Мы, — писал Будила, — принуждены были войти с русскими в договор, ничего не выговаривая себе, кроме того, чтобы нас оставили живыми». То была безоговорочная капитуляция.
26 октября 1612 года наемники выслали из Кремля бояр и прочее население. На другой день утром земские воеводы приняли капитуляцию от вражеского гарнизона. Солдаты из полка Струся вышли в Китай-город в расположение отрядов Трубецкого и там были разоружены казаками. Будила с полком вышли из Кремля в Белый город и сдались Пожарскому.
В честь победы вожди ополчения устроили парад. Земская рать построилась на Арбате, а оттуда торжественным маршем проследовала в Китай-город. Отряды Трубецкого, собравшиеся за Покровскими воротами, вступили в крепость с другой стороны. Войска сошлись на площади подле Лобного места, откуда двинулись через Спасские ворота в Кремль.
Страшная картина предстала перед глазами москвичей, проникших за кремлевские ворота. Повсюду царила мерзость запустения. Церкви были ограблены и загажены, большинство деревянных построек разобрано на дрова и сожжено.
Летом 1612 года король Сигизмунд III завершил приготовления к новому походу в Россию. В те дни окончательно решилась судьба царя Василия Шуйского, заточенного с братьями в Гостынском замке в Польше.
Царь Василий встретил свой смертный час 12 сентября 1612 года. Его брат Дмитрий был умерщвлен пять дней спустя. Трупы умерших тайно предали земле, чтобы никто не догадался о местонахождении могил.
Завоевательная война несла разорение народам и России, и Речи Посполитой. Сейм все более сдержанно относился к продолжению войны и в особенности к дальнейшим чрезвычайным налогам. Сигизмунду пришлось отказаться от попытки занять московский трон и включить Россию в состав коронных владений по праву завоевателя.
18 августа 1612 года Сигизмунд выступил в московский поход, объявив, что намерен усадить на царский трон сына Владислава. Как и накануне наступления на Смоленск, он побоялся созвать сейм, опасаясь его противодействия.
В конце октября Сигизмунд еще ничего не знал о катастрофе, постигшей его гарнизон в Кремле. Однако и земское правительство не подозревало о появлении неприятельских сил на ближних подступах к столице. Весть об этом повергла русских в замешательство.
Положение Москвы было достаточно трудным. По обыкновению, дворяне «в осенину» стали покидать полки и разъезжаться по поместьям. Чтобы разрешить продовольственные трудности, воеводы не препятствовали разъезду дворян. За считанные недели из четырех тысяч дворян в Москве осталось не более половины.
Роспуск части войск не разрешил трудности. Столица не имела никаких запасов продовольствия на случай осады.
Едва переступив границу, Сигизмунд обратился с воззванием к московскому населению. Он вновь утверждал, что его войска несут России умиротворение и благоденствие. На подходе к Москве король послал Мстиславскому извещение о том, что он отпустит Владислава на царство, как только бояре пришлют к нему послов для договора.
Король предусмотрительно захватил с собой низложенного патриарха грека Игнатия. Ему предстояло короновать Владислава в Успенском соборе в Кремле.
В Москве обращение короля вызвало бурю возмущения. Народ не допустил возобновления переговоров с поляками. Упорно толковали о том, что члены Семибоярщины втайне готовы вновь сдать столицу королю. В руки поляков попал дворянин Философов из рати Пожарского. На допросе он сказал: «На Москве у бояр, которые королю служили, и у лучших людей хотение есть, чтобы просити на королевство великого господаря королевича Владислава Жигимонтови-ча, а именно-де о том говорити не смеют, боясь казаков».
В новой завоевательной войне короля на каждом шагу преследовали неудачи. Его солдаты были отбиты от стен крохотной крепости Погорелое Городище. Местный воевода то ли всерьез, то ли в насмешку посоветовал королю идти прямо к Москве. «Пойди под Москву, — сказал он, — будет Москва за тобою, и мы готовы быть твои». Пока же воевода велел угостить незваных гостей огнем из всех орудий.
Подойдя к Москве, поляки предприняли попытку прорваться в Белый город. Завязался бой, завершившийся отступлением королевских авангардов.
Ходкевич не искал нового генерального сражения. Он пригласил Сигизмунда в свой старый лагерь в селе Федоровском, где сам провел всю предыдущую зиму.
Позиция в Федоровском имела одно уязвимое место. На путях из Федоровского в Москву стояла крепость Волоколамск. Король отдал приказ взять городок любой ценой, но приказ не был выполнен. Казаки, оборонявшие крепость, отбили все приступы.
Народная война грозила захватчикам со всех сторон. Окрестное население прятало хлеб и скрывалось в лесах. Наступили сильные морозы со снегопадами.
27 ноября Сигизмунд отдал приказ об общем отступлении. Переход до Смоленска оказался на редкость тяжелым. Морозы несколько раз сменялись оттепелями, снегопады — проливными дождями. Многочисленные речки и болота стали труднопроходимыми для обозов. Наемная армия бесславно бежала из России, теряя по пути людей, оставляя на дороге повозки и снаряжение.
ТРИУМВИРАТ
Новое правительство оповестило города, что силу имеют только грамоты от двух главных воевод — боярина Дмитрия Трубецкого и стольника Дмитрия Пожарского, а кто из них двух «учнет писать вам о каких делех нибудь грамоты, а имя будет в грамоте одного из них, кого-нибудь, и вам бы, господа, тем грамотам не верить». Сын боярский Философов сообщил полякам, что ныне «делает всякие дела» князь Трубецкой, князь Пожарский, «да Куземка Минин».
По требованию народа власти арестовали предателя Федьку Андронова, думного дворянина Ивана Безобразова и нескольких дьяков. Земские власти взяли на учет все имущество, найденное в Кремле, и принялись за розыск исчезнувшей царской казны. Наконец стало понятно, почему полковники оставались в Кремле в течение суток после сдачи бояр и почему они задержали при себе Андронова и нескольких других доверенных лиц. Избавившись от лишних свидетелей, Струсь и его люди оборудовали тайники, куда и спрятали остатки царской сокровищницы и прочее награбленное добро.