Каждый посол вручил королю личные дары: князь Голицын — два сорока соболей и другие подарки, думный дьяк Томило Луговской — сорок соболей, лисицу черную, рысь и «два зуба рыбьих». Филарет вручил Сигизмунду всего лишь сорок соболей. Этот факт красноречиво свидетельствовал, что прежних богатств у Романовых уже не было.
Среди членов посольства были опытнейшие дьяки. Предположить, что ойи не вели дневник переговоров, маловероятно. Но переговоры проходили в военном лагере, в обстановке продолжавшейся войны. Нарушение принятых на себя обязательств ставило польских дипломатов в трудное положение, и они не придерживались дипломатической процедуры. Чем дальше, тем больше они обращались с членами посольства как с пленными.
Филарет играл выдающуюся роль в переговорах, но были ли его речи записаны в момент их произнесения, сказать невозможно. Это обстоятельство надо иметь в виду при чтении приведенных ниже выдержек из речей послов.
Все источники — и русские, и польские — подтверждают то, что Филарет твердо и последовательно отстаивал статьи московского договора и не боялся говорить «встрешно» королю.
Через три дня после прибытия послы били челом Сигизмунду, чтобы отпустил на царство сына Владислава. Канцлер Лев Сапега отвечал им уклончиво.
В королевском совете возобладало мнение, что отпускать королевича в Москву нельзя; но говорить об этом с послами, которые теперь у нас, не следует; их выслали из Москвы как людей подозрительных; лучше отправить послов в Москву и там толковать с добрыми людьми.
Добрыми людьми были Мстиславский и его товарищи, угодничавшие перед Сигизмундом. Подозрительными были послы Голицын и в особенности Филарет.
Жолкевский дал знать королю, что Филарет замыслил посадить на трон сына, на стороне которого патриарх и народ. Михаил был главным соперником королевича.
Гетман пытался скомпрометировать также и второго претендента на царский трон. Поляки использовали суд над Андреем Голицыным, чтобы опорочить его брата князя Василия как изменника и пособника калужского «вора». Великий посол отверг обвинения.
В октябре Сигизмунд вновь попытался навязать Смоленску капитуляцию, используя на этот раз переговоры с московскими великими послами. Пугая бояр калужским «вором», королевские чиновники предложили им следующий план: «Когда Смоленск прекратит сопротивление и присягнет Сигизмунду, его величество сам возглавит поход на Калугу, истребив «вора» и успокоив Русское государство, вернется в Польшу на сейм, где и решится вопрос об отпуске на царство Владислава».
Боярин Салтыков не раз советовал Сигизмунду распустить слухи о походе против Лжедмитрия II и под этим предлогом занять Москву крупными силами. Опасаясь подобного исхода дела, послы Василий Голицын и Филарет Романов просили короля не ходить к Калуге и заявили, что сами справятся с «вором» при помощи наемного войска, находящегося в Москве.
Тщетно послы добивались выполнения условий мирного договора и отвода в Польшу отрядов, разорявших русские города и села. Сигизмунд и слышать не хотел об очищении захваченных русских земель, а овладение Смоленском стало для него вопросом личного престижа.
30 октября в королевский лагерь прибыл Жолкевский. Послы уповали на его помощь, но их ждало жестокое разочарование. Вместе с сенаторами гетман категорически настаивал на сдаче Смоленска для почести короля. Тогда послы зачитали текст договора Жолкевского с воеводой Валуевым. В этом документе гетман от имени Сигизмунда обязался отвести войска от Смоленска сразу после того, как смоляне принесут присягу Владиславу. По договору, поляки должны были очистить все занятые порубежные русские города. Послы тщетно взывали к Богу и к чести стоявшего перед ними Жолкевского. О договоре с Валуевым не желали слышать ни сенаторы, ни сам гетман. «Если впредь об этой записке станете говорить, то вам (послам) будет худо», — заявили паны.
Разногласия о будущей границе двух государств и вероисповедании царя оказались непреодолимыми. Улучив момент, Филарет Романов вновь стал толковать с канцлером Львом Сапегой о принятии Владиславом православной веры. Но канцлер посмеялся ему в глаза. «Об этом, преосвященный отец, поговорим в другой раз, как время будет, я к тебе нарочно приеду поговорить; а теперь одно скажу, что королевич крещен и другого крещения нигде не писано».
Доказывая необходимость перехода католического принца в православие, послы говорили: «Никак не может статься, что государю быть одной веры, а подданным другой, и сами вы не терпите, чтоб короли ваши были другой веры».
Жолкевский счел необходимым оправдаться за то, что не выполнил обещания и увез с собой низложенного царя Василия.
Филарет отвечал ему с укором: «Ты на том крест целовал и крестное целование нарушил».
Сокрушение оппозиции внутри Семибоярщины позволило дипломатам короля занять более жесткую позицию на мирных переговорах. 18 ноября они предъявили послам ультиматум насчет немедленной сдачи Смоленска. Голицын просил разрешения посоветоваться с Филаретом Романовым, лежавшим в ту пору больным в своей палатке.
«Того никакими мерами учинить нельзя, — заявил Филарет, — чтоб в Смоленск королевских людей впустить; если раз и не многие королевские люди в Смоленске будут, то нам Смоленска не видать; а если король и возьмет Смоленск приступом мимо крестного целованья, то положиться на судьбы Божии, только б нам своею слабостью не отдать города».
После совета с Романовым Голицын вызвал к себе всех земских представителей — дворян, приказных, духовных лиц, стрельцов и московских посадских людей — и сообщил им об окончательной неудаче мирных переговоров. В вооруженном королевском лагере послы стали заложниками. После совещания члены собора постановили отстаивать почетные условия мира, чего бы им это ни стоило.
Королевские войска хозяйничали в столице России. Великородные бояре покорно выполняли распоряжения Сигиз-мунда. Но король не чувствовал себя хозяином положения, пока Смоленск отказывался признать власть завоевателей.
Чтобы окончательно поставить Россию на колени, надо было сокрушить Смоленск. 21 ноября 1610 года Сигизмунд возобновил штурм непокорной крепости. Едва забрезжил рас свет, взрыв огромной силы потряс окрестности. Осела одна из башен, рухнула часть стены. Трижды неприятель врывался в город и трижды принужден был отступить. Кровопролитная битва за Смоленск возобновилась. Вновь звучали выстрелы, и на голову защитников города падали вражеские ядра. Гром пушек под Смоленском развеял в прах иллюзии русских людей, еще недавно возлагавших свои надежды на московский мирный договор.
Трижды королевские войска бросались на приступ и трижды были отбиты.
СМЕРТЬ ЛЖЕДМИТРИЯ II
Подвергнув гонению подлинных и мнимых сторонников Лжедмитрия II в Москве, войска боярского правительства при поддержке королевских рот предприняли наступление на калужский лагерь. Они изгнали казаков из Серпухова и Тулы и создали угрозу для Калуги. Самозванец потерял надежду удержаться в Калуге и стал готовиться к отступлению в Воронеж, поближе к казачьим окраинам. Он велел укрепить тамошний острог и снабдить его большими запасами продовольствия. Одновременно он послал гонцов в Астрахань на тот случай, если Воронеж окажется для него ненадежным убежищем.
Лжедмитрий рассчитывал найти общий язык с руководителями астраханских повстанцев. Он сообщил им, что намерен вскоре выехать в Астрахань со всей своей семьей.
Боярское окружение, уцелевшее подле «царика», становилось все более ненадежным. Некоторые из его придворных подверглись казни по подозрению в измене. Среди других лишился головы боярин Иван Годунов — романовская родня.
Недалекий и бесхарактерный, Лжедмитрий II был лишь номинальным главой калужского лагеря. Подлинным вершителем дел при нем был атаман Заруцкий.
После бегства самозванца в Калугу один из его любимцев, пан Яниковский, дал знать королю, что он и его друзья готовы отрубить «вору» голову и удержать Калугу до подхода коронных войск. В то время Сигизмунд отклонил его предложение. Гражданская война подрывала силы России, что отвечало целям Речи Посполитой.
Гетман Ружинский затеял собственную интригу против «царика». Через одного поляка он написал капитану Вандт-ману-Скотницкому, чтобы тот вместе с поляками, находившимися в Калуге, захватил «Дмитрия» и привез в Тушино. Гонец передал записку «вору», а тот велел утопить капитана без суда и следствия.
После избрания Владислава на русский трон самозванец стал помехой для осуществления королевских планов. В конце ноября 1610 г. Сигизмунд особым универсалом повелел жителям Калуги схватить Лжедмитрия и прислать его под Смоленск.
Королевский универсал не дал результата. Калужский лагерь все больше втягивался в войну с поляками. У самозван-да было немало тайных врагов, но никто из них не решился возглавить заговор.
Для исполнения универсала нужны были люди, которые располагали средствами для переворота.
Когда Лжедмитрий II появился в Подмосковье, на его сторону перешел служилый касимовский царь Ураз Мухамед с войском. После распада тушинского лагеря он отправился под Смоленск и поступил на королевскую службу.
Ураз объявил, что намерен посетить Калугу, где находилась его семья. Конечно, это был всего лишь предлог. Если бы он приехал открыто, его встретили бы с распростертыми объятиями. Но он пробрался в Калугу тайно. Перед отъездом Ураз Мухамед виделся с королем.
Касимовские татары служили при «воре» телохранителями, и касимовский царь с их помощью легко мог захватить «царика» во исполнение королевского универсала.
В Калуге Ураз Мухамеда опознали и казнили. Пятьдесят татар из охраны «царика» были арестованы. Их предводитель князь Петр Урусов пытался предотвратить казнь касимовского хана и просил за него Лжедмитрия II, но тот велел бить князя «кнутом и посадить в тюрьму». Затем Урусова освободили из-под стражи по ходатайству Марины Мнишек.
Урусов симпатизировал полякам. Любопытное замечание на этот счет обронил в своих записках Жолкевский. «Некоторые думали, — писал он, — что на сие (убийство) навел Урусова гетман, подозревали же его в сем, вероятно, потому, что гетман, после бегства самозванца из-под Москвы, обращался с Урусовым обходительно и ласково». Молва, возможно, имела почву.
Погожим зимним утром 11 декабря 1610 года Лжедмитрий, по обыкновению, поехал на санях на прогулку за город. С ним были тушинский боярин Иван Плещеев, дети боярские, шут Петр Кошелев, татары из его личной охраны. Следом двигался обоз с припасами и вином.
Шкловский бродяга забавлялся охотой на зайцев, которых выпускали подле его саней. Как обычно, он много пил. Когда вся компания отъехала на приличное расстояние от
Калуги, заговорщики осуществили свой план. Часть охраны оттеснила дворян, которые могли прийти на помощь «цари-ку», после чего Петр Урусов остановил царские сани, сбросил возницу и разрядил в «вора» свое ружье, а затем для пущей верности отсек убитому голову и руку.
Мстя Лжедмитрию II, татары изрубили труп саблями. Некоторые из детей боярских были убиты, прочие бежали в Калугу.
Поднялась тревога. По всему городу зазвонили сполош-ные колокола. Посадские люди бросились в поле и за речкой Ячейкой на пригорке у дорожного креста обнаружили нагое тело, «голова отсечена прочь». Труп перевезли в Кремль. Казаки принялись избивать «лучших» татарских мурз, мстя за смерть государя.
Самозванец никому не нужен был мертвым. Труп лежал в нетопленой церкви более месяца, и толпы жителей и приезжих ходили поглядеть на голову, отделенную от тела.
Боярское правительство направило в Калугу князя Юрия Трубецкого. Но жители отказались признать власть Владислава до тех пор, пока тот не прибудет в Москву и все польские войска не будут выведены из России.
Тем временем Марина Мнишек родила в Калуге сына. Даже после смерти мужа она не рассталась с помыслами об основании новой московской династии. После рождения ребенка царица объявила казакам и всему населению Калуги, что отдает им сына, чтобы те крестили его в православную веру и воспитали по-своему. «Воренок-царевич» Иван не оправдал надежд, которые на него возлагали приверженцы.
Смерть Лжедмитрия II вызвала ликование в московских верхах. Но знать радовалась преждевременно. Волнения в столице усилились. Вмешательство иноземных войск придало конфликту новый характер и направление. Движение приобретало национальную окраску. Ненависть против лихих бояр не улеглась, но она все больше заслонялась чувством оскорбленного национального достоинства.
КРАХ ПЕРЕГОВОРОВ
Натолкнувшись на непреклонность главных послов, королевские чиновники постарались подарками и обещаниями склонить на свою сторону представителей московского Земского собора с тем, чтобы разобщить их.
В числе тех, кто поддался уговорам и присягнул на верность Сигизмунду, были троицкий келарь Авраамий Пали-цын и спасский архимандрит, думный дворянин Сукин, дьяк Сыдавный Васильев, многие дворяне и разных чинов люди.
Романов и Голицын пытались отговорить слабодушных, но ничего не смогли поделать. Палицын сказался больным и тут же уехал в Москву. Захар Ляпунов, представлявший дворянство, покинул посольские шатры и перебрался к полякам.
Король попрал московский договор и присвоил себе функции российского самодержца. Далеко не все города присягнули новому царю. Поэтому грамоты в города шли от имени Владислава, к московским боярам — от имени короля.
В королевский лагерь потянулись просители, домогавшиеся чинов и владений. Королевская канцелярия была завалена челобитными грамотами и прошениями.
Мстиславский не претендовал на корону, а потому не был на подозрении у поляков. Он не жалел сил на то, чтобы доказать свою преданность королю.
Сигизмунд лелеял грандиозные планы. Соединив власть над Речью Посполитой и Московией, он получал возможность согнать узурпатора со шведского престола и вернуть себе шведскую корону, на которую имел законные права. Он видел себя главой самой обширной и могущественной монархии Европы.
Сколь бы важным ни был вопрос о Смоленске, еще большее значение имела судьба московской короны. Отпустив сына в Россию, король должен был бы признать крушение своих честолюбивых замыслов.
В конце декабря 1610 года Мстиславский и Салтыков добились того, что послушная дума утвердила приговор о сдаче Смоленска и составила новый наказ для великих послов. Голицыну и Романову предписано было положиться во всем на волю короля.
Когда грамоты были готовы, бояре понесли их на подворье патриарха. Однако Гермоген категорически отказался скрепить боярский приговор своей подписью. По преданию, Салтыков стал бранить патриарха и даже угрожал ему ножом.
Под Смоленском послы Филарет, Василий Голицын и члены Земского собора, ознакомившись с новыми инструкциями думы, заявили о своем несогласии с ними. Послам угрожали расправой. Но они твердо стояли на своем.
Филарет заявил, что без разрешения патриарха и воли Земского собора дума не вправе менять ранее принятые решения. «Отправлены мы от патриарха, всего Священного собора, от бояр, от всех чинов и всей земли, — сказал посол, — а эти грамоты писаны без согласия патриарха и без ведома всей земли: как же нам их слушать?»
Василий Голицын многократно извещал Гермогена, что Сигизмунд сам намерен занять русский трон и ни в коем случае нельзя верить его обещаниям прислать в Москву сына. Разоблачения посла и непреклонная позиция, занятая главой церкви, произвели сильное впечатление на москвичей.
В Москве события развивались своим чередом. Опасаясь возрождения оппозиции в московских верхах, Гонсев-ский потребовал от думы применения самых суровых мер против «бунтовщиков» и немедленного их усмирения. В России, мрачно предрекал полковник, прольются потоки крови. Заканчивая свою речь, Гонсевский обрушился с яростными упреками на патриарха. Членам думы были предъявлены грамоты Гермогена с призывами к мятежу против Владислава.
В критическую минуту патриарх сохранил самообладание. Он не стал отрицать подлинности предъявленных грамот, но твердо заявил, что он абсолютно непричастен к начавшемуся восстанию народа против бояр и Владислава. Патриарх был по-своему прав. Он не поддерживал никаких связей с главными центрами земского движения в Рязани и Калуге. Мстиславский и его окружение получили повод к тому, чтобы низложить Гермогена. Но они не воспользовались этой возможностью. Бояре опасались, что суд над популярным церковным деятелем скомпрометирует их самих в глазах народа. Приняв к сведению оправдания Гермогена, Боярская дума сохранила за ним пост главы церкви.