— Здравствуйте!
А сейчас — юбка и сандалии.
— Здравствуйте!
О, мужички подтягиваются: костюм и грубые полуботинки.
— Здравствуйте!
И остановилась.
— Здравствуйте, здравствуйте, — посторонился, пропуская мимо себя, директор школы. Но ноги никуда не двинулись.
— Что это вы делаете?
Завуч стояла над ним и глядела растерянно на грязную спецовку, руки в краске, банку, кисточку, которая уже набила мозоли на двух пальцах.
— Как — что? Ремонт…
— Неудобно же! Учителя идут, а вы — тут!
— Чего же неудобного? Их обязанность — вовремя прийти из отпуска. Моя обязанность — приготовить школу к учебному году. Вот мы все и выполняем свои обязанности, — недовольно пробурчал директор и снова опустил голову.
Впереди были еще три лестницы, а завтра уже надо будет проводить первый педсовет…
Литература в школе… А для чего она?
— … Вот скажите, а какой смысл в требовании выучить именно шесть стихотворений? Я не нашел такого требования ни в одной методичке…, — директор школы искренне пытался разобраться в программе и методике, походив по урокам.
— Ну, как же! Во-первых, это заставляет учеников читать! Читать, понимаете, автора, а не учебник! А во-вторых, это прекрасно тренирует память! — сверкала золотыми очками заслуженная и много проработавшая «русистка».
— Память? — ошарашено переспрашивает директор. — А что, теперь и памятью на уроке литературы заниматься должны?
— Конечно! Это же межпредметные связи! Мы учим запоминать, математики учат логике, а потом они у вас на истории лучше учатся! — победно тряхнула та желтыми кудряшками.
— Хорошо… Лучше на истории — это хорошо. Ну, насчет чтения я спорить с вами не буду, хотя признаюсь, что «Войну и мир» прочитал только в армии, и убежден, что Толстой писал этот роман не для шестнадцатилетних подростков, жизни не нюхавших… Нет-нет, постойте, не перебивайте! И «Обломова» я прочитал только в двадцать лет. И поэтому мне этот роман понравился, в отличие от всего, что мы «проходим» в школе из-под палки. Кстати, об «Обломове». Я как раз на этом уроке у вас сидел.
— Да, тот урок прошел активно, интересно, — выпрямилась учительница.
— …А скажите, это такое указание, да? Чтобы говорить, что Гончаров там развенчал и показал, и поиздевался над «обломовщиной» и так далее?
— Не понимаю, о чем вы?
— Ну, как же… Оценку какую дали вы роману и героям?
— Так это устоявшаяся оценка, вековая, можно сказать!
— И что, Обломов и, правда, отрицательный типаж? А мне казалось, что он — заглавный герой, что Гончаров его описывает с любовью, с нежностью, что Обломов в романе герой исключительно положительный…
— Но ведь, Добролюбов…
— Вот видите! Не Гончаров, а Добролюбов! И выходит, что не роман «Обломов» вы объясняете, а статью Добролюбова об этом романе… А для Гончарова Обломов — хороший человек, положительный герой, имя которого он выносит на обложку романа. Ведь не «Штольц» назван роман!
— Что же мне теперь, объяснять, какой Обломов хороший? И что потом выпускники получат по сочинению, если так напишут?
— Хорошую отметку. Если напишут грамотно и если покажут знание романа. А у вас они знают статью Добролюбова о романе. А сам роман… Хотя, я уже говорил, что лично я роман этот прочитал в двадцать лет, и потом даже перечитывал… Я, поймите, не критикую вас или вашу методику… Я сам разобраться хочу, чтобы понять. А если уж я не понимаю, то что могут понять школьники? Или опять — на заучивание всё? Мне же казалось, что одна из основных задач предмета «литература» — приучить к чтению, научить любить чтение, научить любить родную литературу… Но это уже в дебри… Извините. В общем, урок у вас был хороший, опыт у вас такой, думаю, что вы в любой аудитории его проведете. Моя просьба только одна: поменьше на заучивание, побольше — на понимание. Вот и все. Спасибо.
Учительница вышла, прямая и гордая, а завуч, сидевшая в углу, подняла голову и прошептала:
— Все равно ее уже не переделать. Она вас понимает, умная она, но… Работа такая…
Гражданская оборона
— Сегодня между вторым и третьим уроком у нас будут учения по гражданской обороне, — сообщила директору школы завуч, положив трубку телефона.
— Это еще что за? — удивился тот всем лицом.
— Да, это раз в год всегда бывает. Там надо бумаги подготовить, планы распечатать, а еще устроить учебную «тревогу» и вывести учеников из школы. Но это не долго. Минут на десять, чтобы зафиксировать, что эта «учебная тревога» была.
— Угу. Это и маленьких по лестницам гнать? И среднюю школу? И потом что — домой отпускать? Урок сорвем, настроение «исправим» до невозможности. И следующий урок — не урок будет… Так?
— Да, все так, — согласилась завуч. — Но придется. Там от них проверяющий будет. Ну, вы его знаете, он живет тут по соседству. Вот, к нам придет, проверит, а потом сразу на обед…
— Ну, давайте так сделаем: предупредим старшие классы, и только их выведем. Бегом-бегом по лестнице, во двор школы, там покажем проверяющему — и обратно. А с бумагами даже и не знаю… Некогда мне этим заниматься. А, давайте, так сделаем. Мне в любом случае в Гороно надо будет сходить. Вот я и пойду как раз в это время. А вы проверяющему скажите, что все материалы по гражданской обороне — у директора в сейфе. Не будет же он сидеть тут до вечера?
— Шум будет… Обязательно.
— А вот это уже будут мои проблемы. В общем, решили? Тогда — по урокам. И не забудьте предупредить старшеклассников!
…
Через три дня директора школы пригласили на заседание исполкома, посвященное работе районного штаба гражданской обороны.
На этом заседании отчитывался начальник штаба, который был в структуре исполкома, и в ходе отчета по итогам проверки указал на школу, в которой не показали никаких документов, а по учебной тревоге вывели из школы только старшеклассников.
— Та-а-ак, — краснея на глазах, взвился председатель исполкома. — Чем теперь будете объяснять свое бездействие? А если что случится — вы даже детей из школы не выведете?
— А если что случится, — громко и отчетливо произнес директор школы, — то и выводить никого не придется.
— Это как?
— Вон, смотрите, — кивнул директор на объемный макет центра города, стоящий на столе. — Через овраг от нас мясокомбинат. А вот те блестящие штуки — это аммиачные колонны. Холодильники мясокомбината от них запитываются…Я все правильно говорю? — обернулся он к начальнику штаба ГО.
— Ну, так, да… И что?
— Ваш норматив для выхода всех детей из школы — пятнадцать-двадцать минут. Это бегом, сшибая на лестницах друг друга, калечась… А теперь скажите, сколько минут будет идти до школы облако, если эти колонны вдруг взорвутся?
— Да-да, — заинтересовался предисполкома. — И сколько же?
— Три-пять минут…, — ответил начальник штаба. — Но это ведь не повод!
— Ясно, — прихлопнул по столу «хозяин района». — Еще вопросы к директору школы будут? Нет? Вы свободны. А мы продолжим.
Долина гейзеров
— Что это там за статья в газете про вашу школу? — звонок из Гороно был вполне ожидаем.
— «Долина гейзеров»? А вы еще не читали? Там и фотография есть, — директор школы с довольной улыбкой рассматривал получившийся материал.
Статья и фотография школьников, прыгающих через ручьи и фонтаны, бьющие из трещин в асфальте перед школой, были на первой странице «районки», и, наверное, в Гороно уже позвонили снизу, из приемной председателя исполкома…
— Но почему же сразу — в газету? Вы что, не могли позвонить, с кем надо договориться? Это же, выходит, вы сами себя подставили? Там же школа фигурирует?
— Можно подумать, вы не в курсе, что у нас творится. Ваши работники домой и из дома ходят по нашей территории, и эти фонтаны видят. И исполком в курсе — регулярно им названиваю. А так, может, почешутся хоть немного…
«Долина гейзеров» образовалась сразу после включения в городе отопления. Где-то был прорыв, но где? Коммунальщики брали на себя ответственность только за тот кусок трубы, который находился в подвале школы. Водоканал и теплосеть не могли поделить трассу, что лежала под слоем асфальта перед школой.
Ждать, пока школу смоет в овраг, или когда провалится кто-то из школьников, директор не мог. Он набрал знакомый номер телефона и позвал старых знакомых, газетчиков, с которыми работал, когда еще был в горкоме партии. Те с удовольствием устроили фотосессию с гулянием школьников и прыжками через ручьи, а потом Володька написал яркий фельетон о «Долине гейзеров» и о том, что у «семи нянек»… И попал в цель. Как раз шел разговор о слиянии всех структур в одну организацию.
Наутро, после разгона на планерке, где красный от злости председатель исполкома потрясал газетой и обещал лишение премий и увольнение всем причастным, перед школой съехались три машины, из которых синхронно вышли три не худых мужика.
Они постояли, смотря на ручьи и фонтаны, затем «главный коммунальщик» показал рукой на школу и сделал красноречивый взмах, отрезая трубы по линии фундамента — вот так, мол, мое, а это — ваше. Затем сел в машину и уехал. Представители «Водоканала» и теплосети еще постояли, ругаясь и размахивая руками, пощупали воду, доказывая друг другу, один — что она холодная и к теплосети относиться не может, другой — что теплая она, аж парит, а следовательно, не «Водоканал» должен тут копать. Хлопнули двери легковушек, и все разъехались, ничего не решив.
К вечеру того же дня возле школы появилась черная «Волга» председателя исполкома. Он даже не стал выходить. Только глянул, и машина повернула обратно. А еще через час от «Водоканала» спешно притарахтел бульдозер, со стороны теплосети — небольшой экскаватор, и бригада сварщиков оказалась тут же, выделенная коммунальщиками. Бригада слесарей, пройдясь по трассе, нашла и закрыла задвижки, экскаватор бойко вырыл яму, сварщики, опустившись в нее, долго что-то резали и варили уже в темноте, к ночи бульдозер уже заровнял все, засыпав яму, а утром на этом месте уже стоял самосвал с асфальтом и трое дорожников восстанавливали дорогу.
«Писатель»
— Да, и еще имейте в виду, что у вас там, в коллективе, есть настоящий «писатель», — понизив голос, говорит инспектор Гороно молодому директору школы.
— Писатель? — поднимает тот брови.
— Да, он же пишет во все инстанции. Постоянно пишет. Думаете, только одна жалоба была на предыдущего директора? Вот, мы же вынуждены разбираться по каждому случаю!
Она выволакивает толстую зеленую папку с тесемочками.
— Это — только по нему!
Письма в горсовет, в горком партии, в обком и облсовет, в Совет министров, в ВЦСПС, в министерство образования, в Верховный Совет, на очередной съезд КПСС, письма отдельным депутатам… В каждом письме подчеркнуты жирно жалобы на школу и ее руководство. К каждому письму прикреплен ответ. Каждый ответ — это выход в школу и разбор жалобы инспектора Гороно…
— Да-а-а, — восхищенно кивает головой директор школы. — А уволить его не пытались?
— Да, вы что? Как его уволишь? Он же законы лучше нас знает! Он сам, кого хочешь — уволит! Лучше уж вы его не трогайте…
…
В первый год работы нового директора трижды приходили комиссии разбираться по жалобам.
— Вот, написано, что у вас теплицы заброшены, которые на плане школы есть.
— Пойдемте, посмотрим.
Директор вел комиссию, и они смотрели на фундаментные блоки в том месте, где по плану — теплица.
— Так. То есть, он все верно жалуется… А если теплицы нет, то зачем блоки? С этого фундамента ребенок может упасть и покалечиться…
Директор терпел, а после ухода комиссии звонил шефам. Приезжал бульдозер и засыпал-заравнивал площадку, на которой должна была стоять теплица.
Новая комиссия смотрела уже состояние туалетов и интересовалась, почему туалет для учителей не закрывается на замок.
Очередная комиссия спрашивала о принципах распределения кабинетов и часов…
При этом «писатель» боролся не за себя лично. И даже не за коллектив была его борьба. Он принципиально боролся против администрации школы, раз за разом доказывая, что может найти повод для жалобы.
…
— Посмотрите газету, — директор со счастливой улыбкой подсунул листок под локоть завуча. — Посмотрите, посмотрите.
— А что там?
— А там, возможно, решение еще одной проблемы…
Были опубликованы поправки и изменения в КЗОТ, позволяющие увольнять пенсионеров по возрасту.
— Вы что, думаете «писателя» уволить? Да он же вас просто съест и не поперхнется! Он же законы знает!
— А мы тоже будем действовать по закону.
Уже на другой день учитель был в письменной форме извещен о том, что директор ставит вопрос о его увольнении по возрасту. Второй экземпляр уведомления с росписью учителя был спрятан в сейф.
Через обусловленное время заявление с просьбой рассмотреть вопрос об увольнении члена профсоюза по возрасту было направлено в профком школы. Председатель профкома был приглашен к директору школы и ознакомлен с новыми законами и правилами.
В нужный срок директор и «писатель» получили письменное извещение о том, что в пятницу после уроков пройдет заседание профкома по указанному вопросу.
Ровно в два часа директор школы и учитель стояли перед профкомом. Пять пожилых женщин, учителей с огромным стажем, испуганно поглядывали то на одного, то на другого.
Директор четко изложил основные пункты нового закона, упирая особо, что лично к учителю он претензий не имеет, а увольняет его «по возрасту». Учитель был вынужден подтвердить, что ничего личного тут нет.
— Хорошо, посидите в коридоре, — предложил председатель профкома.
Они вышли, таща за собой по стулу, и молча сели у дверей учительской. Минуты тянулись долго. Уже и полчаса прошло. За дверями жужжал разговор, иногда прерываемый длинными паузами. А директор и его учитель сидели бок о бок в пустом пыльном школьном коридоре и ждали решения, которое могло решить судьбу одного из них.
Час, целый час шумел профком за закрытыми дверями, пока, раскрасневшиеся и вспотевшие, не пригласили обратно ожидавших решения.
— В общем, так…, — председатель профкома помялась, не поднимая глаз от написанного уже протокола. — Мы отказываем директору школы в увольнении учителя по возрасту.
— …Это ваше право, — спокойно подтвердил директор. — Прошу копию протокола мне в дело.
…
Полгода. Прошло еще полгода. Ни единой жалобы, ни одного письма…
…
Через год в ходе выпускного вечера, крепко подвыпив, «музыкант» привязался к «писателю»:
— Что-то ты писать совсем перестал? Или наш директор тебе нравится? Что, боишься его, что ли?
— Нет, ты понимаешь… Он со мной — ПО ЗАКОНУ, — выделил тот уважительной интонацией. — Я теперь, если напишу что-то против него, то это будет — личная неприязнь. Мне теперь просто нельзя…
И больше он не написал ни одной жалобы до увольнения этого директора школы.
«Зачет»
— А почему у меня «четверка» за полугодие по истории?
Весь класс, в котором вел историю директор школы, уже вышел, а эта ученица осталась. И теперь стояла перед ним в позе и с выражением лица богини справедливости и правосудия.
В классе эту девочку немного недолюбливали за постоянно недовольное выражение лица. Она смотрела вокруг как-то слегка высокомерно. И говорила со всеми как-то нехотя, «через губу». Когда говорила о школе, учителях, предметах, одноклассниках, так и слышалось, что все время подразумевается «ЭТА школа», «ЭТИ одноклассники», «ЭТИ учителя», теперь вот «ЭТА история»…
— У тебя «четверка», потому что ты не отвечала темы, а тесты сдала на «четверку», — спокойно ответил директор школы. Он всегда старался говорить спокойно. И с учениками, и с учителями.
— А вы меня не спрашивали!
— Как же мне тебя спрашивать, если ты руку не поднимаешь и желанием не горишь? Вон, кто знал — руку поднимали. И кому надо было — тоже руку поднимали. Ты или не знала, или тебе не надо было…