В общем, сетку — в карман. Так надежнее. И тогда можно спокойно идти, будто по своим делам, будто не в магазин, а погулять вышел. А когда погулять, тогда никто не пристает, потому что карманных денег ни у кого не было.
И еще никто не налетал, если идешь за молоком с белым эмалированным бидончиком или с трехлитровой банкой в сетке. Если за таким — тут никто не подойдет. Потому что тут все ясно — парня послали в магазин, у него в кармане ровно рубль. Молоко стоило двадцать восемь копеек за литр. На рубль, желтый бумажный или металлический юбилейный с Лениным, давали сдачу — монету по пятнадцать копеек и копейку. И все. Что тут с парня стрясешь?
И если он просто за хлебом идет, пусть даже помахивая сеткой — то только для проверки позовут мелкого. Ну, просто, проверить.
— Ну-ка, попрыгай! Попрыгай, попрыгай, позвени! Ого! Сколько там у тебя? А ну, покажь!
А сколько? Если просто за хлебом, то давали двадцать копеек. Больше-то зачем? Буханка черного, ржаного, стоила четырнадцать. Буханка серого — восемнадцать. Бывал еще так называемый «солдатский», белый-белый, но тоже буханкой — тот как раз двадцать стоил. А если у пацана гремит-звенит горсть мелочи, а сам он плачется, что только за хлебом послали, то врет, получается. А врать нехорошо. За вранье надо наказывать.
— На хлеб — вот. А это — нам. Иди, иди… И не думай жаловаться!
Ну, с Сашкой такого не было никогда. Потому что у него карманных денег не было. Вот и не звенело ничего лишнего.
Он иногда даже думал, что никакие карманные деньги и не нужны, потому что из карманов, когда бегаешь весь день, что угодно может вывалиться. Один ключ сколько раз терял! И вот даже если одна монета, копеек пятнадцать скажем, все равно может потеряться — как перед кино было — и что тогда делать? Нет, правильно, что нет у него карманных.
С одной стороны — правильно. А с другой, выходит, чтобы купить даже простейшую мороженку за двенадцать копеек, или просто даже стакан сока из высоких стеклянных конусов, густой, почти сиреневый сливовый сок, или густой томатный, в который надо положить и размешать чуть-чуть соли из стоящего на прилавке бумажного стаканчика, или прозрачный кислый-кислый яблочный — все по десять, или просто стакан газировки из автомата за три копейки с сиропом — надо было дожидаться родителей и просить. А просить Сашка не умел и не любил.
Мама иногда сама совала ему копеек десять, на булочку и стакан газировки. По семь копеек были «московские», витые, обсыпанные сахаром. И газировка с сиропом. Это для того, чтобы можно было бегать весь день по улице.
Вообще Сашка мог весь день просидеть дома. Он читать любил, а книг было много. И газет, и журналов было много. Пока все прочитаешь — день и прошел. А родители считали, что это вредно, и гнали гулять, гнали к Ваське. К Ваське — это здорово. У Васьки сарай, там верстак и доски, и можно выпиливать пистолеты пулечные и гнуть пульки и болтать обо всем. А потом бегать до ночи по улицам.
Вот тогда деньги были бы кстати. Но это только летом и не каждый день.
А зимой вовсе не надо было денег. И совать их было некуда, и перекусить или там мороженку… Да мороженое просто не продавалось зимой! Только летом приезжал на машине маленький киоск и стоял у магазина до осени. А потом его снова увозили. И зимой мороженого не было. Зимой и без него холодно потому что.
А летом, когда каникулы, и тепло, и солнечно, и здорово бегать весь день, раз уж все равно выгнали гулять или если Васька зашел…
Возле магазина на сером асфальте блеснула монета. Две копейки! Купить на них можно два стакана газировки без сиропа. Или сохранить и накопить. Еще в кино показывали, что на две копейки можно позвонить по телефону. Но здесь у них на улицах телефонов не было. Сашка пришел из магазина, выложил буханку серого и четыре копейки сдачи, а найденную двушку не показал никому, убрал поглубже в карман.
Но в кармане не поносишь — тоже выронишь, и потом другой найдет.
У Сашки была такая удобная узкая длинная коробочка от градусника. Он там в вате лежал. Градусник старый Сашка разбил, когда проверял, сколько покажет, если к батарее прислонить. Стукнул слегка — а он сразу и рассыпался. И ртуть побежала мелкими серебристыми каплями по неровному полу. Потом долго находили тонкие острые стеклышки и ма-аленькие блескучки от ртути между половицами. Купили новый, и сказали, чтобы не баловался. А коробочку Сашка забрал себе. Он любил разные коробочки и футлярчики.
В коробочку легла монета. Крышка накрыла ее. А потом Сашка открыл самый нижний ящик книжного шкафа и положил коробочку на самое дно в самый дальний угол, за те книги, которые давно никто не доставал.
Через день или два, когда принес сдачу от молока, пятнашку кинул в кошелек, как всегда, а копейку опять спрятал и положил в коробку.
Он стал думать, это воровство или нет. И придумал, что никакое не воровство. Потому что деньги остаются в доме, в семье. И потому что если бы он попросил, то ему все равно бы дали. Никогда же не отказывали!
За первый месяц в коробочке накопилось пятнадцать копеек. Когда никого дома не было, Сашка достал свое богатство и разменял по-честному пятнашку из кошелька на желтую медь. Теперь в коробке опять была одна монета. Но на пятнадцать копеек можно было уже купить две булки. И еще стакан газировки. Или сходить в кино. И после кино еще оставалось бы пять копеек. Пятнадцать копеек — это уже было почти богатство. С пятнадцатью копейками, кстати, можно было уже идти играть к Ваське во двор, где за сараями всегда играли в расшибалочку.
Сашка подумал немного и не пошел. Было жалко проиграть сразу одну монету.
Но через месяц у него в коробке уже звенело сорок восемь копеек разными монетами. Ну, так получилось. Копейку он нашел, например. Что-то сохранилось от сдачи. Что-то дал папа и потом не спросил, сколько осталось…
Сашка несколько раз сходил за сараи и поиграл немного. Сначала он выиграл почти рубль, а потом проиграл сорок пять копеек — три пятнарика. И не стал больше играть, а унес выигрыш и положил его в коробку.
И потом еще немного. И еще.
И однажды он вытащил из кошелька желтый хрустящий бумажный рубль, а положил вместо него пятнарики и двацмунчики.
Теперь он, как скупой рыцарь у Пушкина, регулярно смотрел в свою коробочку, проверял, считал… Бабушка, кстати, говорила, что деньги счет любят. Он считал. Три рубля. Пять рублей. Пять рублей — такая синяя бумажка. Потом еще три рубля.
А потом он пришел с улицы, разгоряченный и веселый, и встретил в дверях холодный взгляд матери:
— Зайди в комнату.
В комнате родители сели на диван и стали смотреть на Сашку. А Сашка стоял и смотрел на свою коробочку, раскрытую на столе.
— Откуда это?
— Нашел…
— Не ври родителям!
— Ну, не все нашел… Что-то от сдачи. Вот папа давал…
— Я тебе не рубли давал.
— А это накопилось просто.
— Зачем тебе деньги?
Вот это был вопрос! Зачем мальчишке деньги! Ха! Зачем? Да чтобы друзьям купить по булке и газировку сладкую в бутылке, чтобы бензин для зажигалок купить в универмаге или пистонов побольше, чтобы пистолет новый, чтобы книжку, какую захочешь и сам выберешь, чтобы…
— Но ты не воровал?
— Я?
Он чуть не заплакал от обиды, и родители это видели. Но не разжалобились.
— Иди. Ты наказан. Телевизор, гуляние — ни-че-го. Понял?
Сашка кивнул и быстро вышел, пока слезы сами не полились. Обидно… Что он сделал-то? Вот, скопил деньги. И не воровал ничего. И все в доме осталось…
А еще через два дня его опять выгоняли на улицу.
А он не шел, потому что начал читать Фенимора Купера.
Печальный принц
На Новый год папа принес с работы пригласительный билет на бал-маскарад в Дом культуры. Билет был на толстом белом картоне, сложен пополам. На нем написано «Приглашение», а внутри, когда раскроешь, как праздничную открытку, зеленая елка в игрушках, написано про праздник и про бал, а сбоку крупно — «Подарок». Каждому — подарок. Не тот, что мама и папа собирают и кладут в красивом пакете под елку, а самый настоящий, от «профкома». Как взрослым.
А мама, прочитав приглашение, спросила:
— Ну, сын, кем будешь?
Как это — кем? Как понимать?
Оказывается, раз написано «бал-маскарад», то это не маски на лице, а костюмы разные. И надо теперь быстро придумывать, как одеться, чтобы не выглядеть просто школьником. А маска как раз не нужна. Потому что там будет много народа, и все равно никто никого не знает.
— Солдатом! — сказал Сашка.
У него был настоящий солдатский ремень. И сапоги «керзовые» (мама учила, что — кирзовые, потому что кирза, но тут никто так не говорил), которые можно начистить до блеска. И автомат можно успеть новый выпилить из сухой доски. Папа умеет. Если просто кинжал, то Сашка и сам мог бы. А Васька умел делать пистолеты. У него был лобзик, которым из фанеры можно было выпилить почти самый настоящий пистолет. Только тонкий и легкий.
Мама нахмурилась, покусала губу и спросила:
— А штаны какие? А гимнастерку я тебе из чего сделаю?
Да, у солдат все зеленое. Это надо и специальные штаны и специально еще гимнастерку делать. И пилотку. Потому что настоящая пилотка, подаренная дядей, была пока еще очень велика.
— Нет, — сказала мама. — Придумывай другое.
— И потом, — поддержал ее папа. — Какой же праздник, если солдат? Солдат — он службу несет, да на войне воюет. А тут все-таки Новый год.
А что придумывать?
Девочки всегда снежинки. Мальчики — медведи. Медведям легко. Они ходят косолапо и не танцуют ни с кем.
— А мушкетером можно? — спросил Сашка с надеждой.
Про мушкетеров было кино. Он смотрел два раза. Раз с Васькой днем в Доме культуры, а потом с родителями ходили в кинотеатр «Родина», что за оврагом. Там на вечерний сеанс пускали только с родителями.
Мушкетеры были смелые и симпатичные. У них были шпаги.
— Мушкетером — можно, — решила мама, подумав.
А папа сказал, что шпагу он сделает.
И сделал даже раньше, чем мама сделала костюм. Он уже на другой день принес шпагу с работы, потому что дома доски были короткие, из них только кинжал или пистолет можно было выпилить. А на работе можно все. Шпагу сделали почти как в кино. Только не было красивой полукруглой «гарды» — так говорил папа. Была простая крестовина, как у меча. А саму шпагу покрасили серебрянкой, и когда она просохла, то была совсем почти как настоящая. Сашка махнул два раза, но мама сказала, чтобы убрали «холодное оружие», чтобы не разбить люстру.
— Ну, ты же не на сражение идешь, — сказал папа. — На праздник. Так что шпагой — не махать.
И почти до самого праздника мама делала мушкетерский костюм.
Что-то было найдено дома, что-то нашли у друзей. Почти ничего не покупали — все почти нашли.
Получилась такая накидка с дыркой для головы — светло-голубая, шелковая.
Сашка одобрил цвет. Потому что мушкетеры всегда были в светлом. А гвардейцы кардинала — в черном.
На груди мама на машинке вышила большой белые крест. Весь такой прозрачный, как кружевной. А кружева, воротник кружевной, взяли у кого-то из друзей. И он был большой, почти закрывал плечи. Застегивался посередине маленьким крючком.
Лента через плечо — красная атласная. И на ней внизу аккуратный бант, в который вставлялась шпага. Сашка ленту нацепил, шпагу пристроил и ходил по квартире, стукая деревом о стены и стулья.
Папа смеялся:
— Пусть тренируется, а то всех посшибает.
Шпагу нужно было все время придерживать за рукоятку.
А мама еще сделала длинный темно-синий плащ. Тоже атласный, блестящий. Шпага сзади оттопыривала его, и все было почти как в кино.
От чулков Сашка отказался категорически. Все-таки он уже был не маленький, не в детском саду. А к ботинкам приделали картонные ботфорты, покрашенные черной гуашью. Ботфорты тоже были как в кино. Получался самый настоящий мушкетерский костюм.
На праздник Сашку отвел папа. Он мог бы и сам, Сашка-то. Но надо было нести шпагу, плащ не помять, накидку. В холле Сашка переоделся и стал самым настоящим мушкетером. Среди всех этих снежинок и медведей, да еще пиратов и разбойников, да еще даже был один солдат — Сашка все равно выглядел классно. Только не было большой красивой шляпы с пером. Но папа объяснил, что в помещении все равно шляпу надо снимать, так что все правильно, что без шляпы.
Вот.
И Сашка стал везде ходить. Он поднимался на балкон и смотрел сверху на игры вокруг елки. Как в детском саду, прямо. Там была тетенька — она всех водила хороводом, заставляла кричать хором, устраивала разные конкурсы… А Сашка ходил и смотрел. Он уже нашел, где будут выдавать подарки после бала-маскарада. Но там было закрыто, потому что если всем отдать подарки, то кто же тут останется? Так он подумал.
А там, возле елки, продолжались конкурсы. Кто-то пел про «в лесу родилась елочка». Потом опять хором кричали «елочка зажгись». Басом в микрофон говорил большой, как настоящий, Дед Мороз. А Снегурочка была совсем взрослая.
Потом стали объявлять призы за лучший костюм. Сашка стоял, прислонившись к колонне, и смотрел, как дают еще один подарок победителям. Снегурочка выкрикнула, что приз вручается Печальному принцу. И все стали оглядываться, разыскивая Печального принца, который все не шел за подарком.
— Так вот же он! — крикнула от елки Снегурочка и показала на Сашку.
Его стали толкать туда, к елке в центре зала. И все расступались и смотрели с уважением. А Сашка шел за подарком и чуть не плакал от обиды: ну, какой принц, какой принц? Они не видят, что ли, что он — мушкетер?
Тут он дошел, ему дали кулек с подарком, а потом как-то сразу стали выдавать подарки по приглашениям, и он получил еще один.
Только дома уже папа спросил (он же там все слышал):
— А чего это ты такой печальный был?
— Я не печальный, — сказал Сашка. — Я спокойный.
— Это он просто дождаться не мог, пока подарок дадут! — засмеялась мама.
— А дали — целых два! — развеселился Сашка.
— Ну, вот и не печальный он нисколько, наш принц…
Как Сашка ногу сломал
Когда была плохая погода на улице, они играли в подъезде. В подъезде было тепло и чисто. Можно было играть в жмурки. И искать ничего не надо, чтобы глаза завязать. Шапку одеть задом-наперед, тесемки завязать под затылком — вот ничего и не видит водящий. Только одно условие было: не бегать по этажам.
То есть, можно было от двери входной до лестничной площадки между первым и вторым этажом — но не выше. И если водящий вдруг начинал подниматься по лестнице, ощупывая ступеньки ногой, то нужно было тут же перелезть через перила и повиснуть, упираясь в стену ногами. А если тот, хитрый такой, начинал прощупывать все перила и все железные прутья, то тогда оставалось одно — прыгать, но так, чтобы быстро убежать снизу, потому что, если «зажмет» внизу — там уж некуда спрыгивать.
Вообще-то «можно играть в жмурки» здесь не совсем подходит. Родители ругались, если их дети вместо свежего воздуха проводили время в подъездах.
Но это если хорошая погода! Вот когда она хорошая, тогда можно играть в войну. Надо быстро поделиться на две команды, и гоняться друг за другом. Делиться надо так: командиры отходили в сторону и звали всех «в войнушку». Тогда все делились по парам и договаривались друг с другом, что говорить. Потом подходили к этим командирам и спрашивали, например:
— Револьвер или пистолет?
И вот как тут угадаешь, кто из них револьвер, а кто — пистолет? Называл тот, чья очередь выбирать, например, револьвер. И один, который «револьвер», отходил к нему, а другой — к другому. Подходит вторая пара:
— Пулемет или автомат?
И уже второй командир пытается так подгадать, чтобы команда получилась хорошая и дружная.
Ну, а потом бегали между сараями, скрывались за заборчиками и колоннами подъездов, самые хитрые отвлекали внимание врага, забегая в третий подъезд, а потом появляясь у них за спиной из первого, перебежав по чердаку вдоль всего дома (но это только пока не надоело жильцам и не поснимали все лесенки).