Продолжая говорить, она повернулась и направилась в сторону главной спальни, которая была видна через открытую дверь.
— Мы до сих пор ищем пропавшее завещание, кроме всего прочего. Надежда умирает последней, — сказала она, кисло улыбнувшись.
— Я думала, Беннет собирался заняться этим.
— Так действует Беннет. Он любит давать поручения.
Я надеялась, что в ее тоне был намек на иронию, но, поскольку не была уверена, то промолчала.
Помещение, в которое мы вошли, было огромным. Две комнаты, разделенные раздвижными дверями, которые сейчас были убраны в свои стенные пазы. Мы прошли через наружную комнату, которая была меблирована как спальня. Стены, обитые блестящим розоватым шелком, толстый ковер цвета слоновой кости. Палевые тяжелые шторы были раздвинуты, открывая окна, которые выходили на главный вход. В стене слева был мраморный камин. По обе его стороны стояли два дивана, обитые ситцем с бледным цветочным рисунком.
Кровать с балдахином была безупречно застелена, ни складочки, ни морщинки на белоснежном покрывале. Поверхность прикроватного столика казалась ненатурально пустой, как будто чьи-то личные вещи вдруг стали невидимы. Это может быть мое воображение, но комната, казалось, сохраняла неуловимый запах болезни. Я могла представить, что шкафы были опустошены, их содержимое — костюмы и рубашки упакованы в большие картонные коробки.
— Как красиво, — сказала я.
— Правда?
За раздвижными дверями находился кабинет, с большим ореховым столом и старинными деревянными шкафами для бумаг. Потолки в обеих комнатах были по четыре метра высотой, но эта казалась более уютной. Во втором мраморном камине горел огонь, и Кристи остановилась, чтобы добавить полено. Стены были покрыты ореховыми панелями, темными и блестящими. Я увидела копировальную машину, факс, компьютер и принтер, расставленные на полках по обе стороны камина. Измельчитель бумаг стоял на краю стола, горела зеленая лампочка включения. Я заметила отпечатанные, сложенные стопкой и ожидающие отправки открытки с благодарностями тем, кто прислал цветы на похороны.
Кристи вернулась к письменному столу, где она выгрузила содержимое двух ящиков в картонные коробки, надписав их черным маркером. Два больших мешка для мусора были наполнены выброшенными бумагами. Толстые папки с документами лежали на столе, несколько пустых папок валялись на полу. Это занятие мне хорошо знакомо, классификация всякой всячины, оставшейся после смерти.
Снизу донесся звук приближающегося мотоцикла.
Кристи наклонила голову.
— Я слышала «Харлей». Кажется, Джек уже дома.
— Как у вас продвигаются дела?
Ее выражение было кислой смесью скептицизма и безнадежности.
— Бадер был чрезвычайно организованным большей частью, но, наверное, потерял энтузиазм для таких работ. Посмотрите на все это. Клянусь, если меня объявят неизлечимой больной, я очищу свои папки до того, как мне станет уже все равно. А вдруг вы хранили порнографические картинки, или что-то подобное? Ненавижу думать, что кто-то будет копаться в моих личных документах.
— В моей жизни нет ничего настолько интересного. Вам помочь?
— Вообще-то, нет, но моральная поддержка пригодится. Я тут сижу часами. Мне пришлось просмотреть каждую бумажку и выяснить, стоит ли ее сохранять, хотя большую часть и не стоит, насколько я могу судить. Что я вообще знаю? Все, в чем я не уверена, я складываю в кучку. Совсем уж явный мусор выбрасываю в мешок. Я не решаюсь измельчить ни одну бумажку и боюсь выбрасывать слишком много. Я знаю Беннета. Стоит только что-то выбросить, как он врывается сюда и спрашивает, где оно. Он делал это дважды и мне просто повезло, что мусор еще не вывезли. Мне пришлось копаться в темноте в мусорном баке.
В этой третьей стопке все, что выглядит важным. Вот, например, кое-что, что может вам понравиться.
Она взяла папку из стопки на столе и протянула мне.
— Бадер, наверное, собрал это в начале шестидесятых.
Это была коллекция вырезок из газет, связанных со скандальным поведением Гая. Я прочла первую попавшуюся, статью, датированную 1956 годом, описывающую арест двух несовершеннолетних, мальчиков тринадцати и четырнадцати лет, обвиняемых в вандализме. Одного из них отправили в тюрьму для малолетних правонарушителей, другого отпустили к родителям. Таких вырезок было штук двадцать пять. В некоторых случаях имена не назывались, из-за возраста арестованного или арестованных. В других статьях Гай Малек был назван по имени.
— Интересно, зачем Бадер хранил вырезки. Кажется странным, — сказала я.
— Может быть, чтобы напомнить себе, почему он выгнал парня. Думаю, что Беннет захочет иметь их, чтобы вооружиться, на всякий случай. Как утомительно принимать эти решения.
— Да уж, работенка, — сказала я и сменила тему.
— Знаете, что мне пришло в голову. Если два завещания были написаны с промежутком всего в три года, то двое свидетелей первого могли быть свидетелями и для второго. Особенно, если они были сотрудниками адвокатской фирмы.
Кристи посмотрела на меня с интересом.
— Хорошо подмечено. Вы должны рассказать это Доновану. Никто из нас не хочет видеть, как пять миллионов вылетят в окно.
В дверь постучали. Мы повернулись и увидели Мирну.
— Донован дома. Он попросил меня сервировать закуски в гостиной.
— Скажите ему, что мы сейчас спустимся, я только помою руки. О, и попробуйте найти двух остальных.
Мирна пробормотала что-то непонятное и покинула комнату.
Кристи покачала головой и сказала, понизив голос: — Она, может быть, и мрачноватая, но это единственный человек в доме, кто не пререкается со всеми.
Глава 8
Когда мы спустились, Донован был в гостиной. Он переоделся после работы, натянув тяжелый вязаный свитер кремового цвета и домашние брюки. Он сменил туфли на тапочки из овечьей шкуры, которые делали его ноги огромными. В камине горел огонь, и Донован переворачивал поленья. Он взял еще одно полено и положил сверху. Рой искр вылетел в трубу. Он вернул на место каминный экран, вытер руки носовым платком и посмотрел на меня.
— Вижу, вы познакомились с Кристи. Спасибо, что пришли. Это все упрощает. Хотите что-нибудь выпить? У нас есть почти все, что захотите.
— Бокал шардонне, если нетрудно.
— Я налью, — сказала быстро Кристи. Она подошла к буфету, заставленному бутылками с алкоголем. Бутылка шардонне охлаждалась в кулере, рядом с ведерком со льдом и набором бокалов. Она начала снимать фольгу с горлышка, глядя на Донована.
— Ты будешь вино?
— Пожалуй, за обедом. Думаю, сначала выпью мартини. Джин — зимний напиток Беннета, — добавил он для меня.
А, сезонный алкоголик. Какая хорошая идея. Джин зимой, возможно, водка весной. Летом будет текила, и он может закончить осенью бурбоном или скотчем. Пока Кристи открывала бутылку, я быстро огляделась.
Как и спальня наверху, эта комната была огромной. Вокруг четырехметрового потолка шел широкий бордюр, обои были в узкую голубую и кремовую полоску и слегка выцвели за годы. Восточный ковер палевой окраски был примерно пять метров в ширину и метров восемь в длину. Мебель была расставлена двумя группами. В дальнем конце комнаты, около окна, стояли друг против друга четыре кресла. В центре, напротив камина, располагались три больших дивана. Вся остальная мебель — шкаф, секретер и два резных инкрустированных стола, были такими, как я видела в антикварных магазинах, тяжелыми, вычурными, с ценниками, которые заставляют вас скривиться, потому что вы думаете, что не так их прочли.
Кристи вернулась с двумя бокалами вина и протянула один мне. Она села на один из диванов и я уселась напротив, пробормотав «спасибо». Голубой цветочный орнамент выцвел почти до белого, ткань протерлась на подлокотниках и подушках. Там стояла большая бронзовая ваза, полная свежих цветов, и несколько журналов «Архитектурный дайджест» лежали на стеклянном кофейном столике. Там еще лежала неаккуратная стопка того, что выглядело как открытки с соболезнованиями. Вспомнив, я достала свой напечатанный отчет и положила на столик перед собой. Я оставлю его Доновану, чтобы у него была копия.
Послышались шаги и голоса в холле. Джек и Беннет вошли в гостиную вместе. Что бы они ни обсуждали, сейчас выражение их лиц было нейтральным, не отображающим ничего, кроме безобидного интереса при виде меня. Беннет был в спортивном костюме из какой-то шелковистой материи, которая шуршала при ходьбе. Джек выглядел так, будто пришел прямо с поля для гольфа, его волосы еще взъерошены от козырька. На нем был ярко-оранжевый жилет поверх розовой рубашки с короткими рукавами и походка его сохраняла ритм, как будто он был в шипованной обуви.
Джек налил себе скотч с водой, а Беннет приготовил кувшин мартини, которое размешал длинной стекляной палочкой. Я отметила пропорцию вермута и джина — две части на миллион. Он налил себе и Доновану, добавил оливки. Принес кувшин с мартини на кофейный столик, чтобы было под рукой.
Пока наливались напитки, были произнесены разные приятные слова, ни одного искреннего.
Ритуал употребления алкоголя в начале застревает на месте, пока присутствующие психологически не освоятся. У меня в груди было странное ощущение, такое же беспокойство, какое я испытывала на танцевальном выступлении в третьем классе. Я исполняла роль зайчика, в чем не была особенно сильна. Моя тетя Джин болела и не смогла прийти, так что меня заставили делать заячьи прыжки перед неисчислимым количеством незнакомых взрослых, которые, кажется, не находили меня обаятельной. Мои ноги были слишком тощими, а заячьи уши не стояли. Братья Малеки смотрели на меня почти с таким же энтузиазмом. Донован сел на диван рядом с Кристи, напротив меня, а Джек сел лицом к камину, рядом с Беннетом.
Интересно было видеть трех братьев вместе в одной комнате. Несмотря на похожий цвет волос и глаз, их лица были очень разными. Особенно отличался Беннет, из-за усов и бороды.
У Донована и Джека были правильные черты, хотя никто не был таким привлекательным, как их заблудший брат Гай. Джек наклонился вперед и стал машинально перебирать открытки с соболезнованиями.
Я думала, что Донован собирается попросить меня отчитаться, когда вошла Мирна с закусками на подносе. Поднос был размером с крышку люка, без украшений, возможно, серебряный, почерневший по краям.
Закуски, в придачу к тому, что выглядело как сырный соус, намазанный на крекеры, состояли из вазочки арахиса и вазочки с оливками в рассоле. Никто не сказал ни слова, пока Мирна не удалилась, закрыв за собой дверь.
Джек наклонился вперед.
— Какого хрена?
Беннет расхохотался в тот самый момент, когда глотал мартини. Он поперхнулся, и я видела, как джин брызнул из его носа. Он кашлял в носовой платок, когда Джек послал улыбочку в его направлении. Могу поспорить, что детьми они открывали рты во время обеда, чтобы показать друг другу пережеванную пищу.
Кристи послала им сердитый взгляд.
— Энид сегодня выходная. Может, хватит критиковать? Мирна сиделка. Ее наняли ухаживать за папой, а не обслуживать вас двоих. Нам повезло, что она осталась, и вы прекрасно это знаете. Никто другой здесь и пальцем не шевелит, кроме меня.
— Спасибо, что все объяснила, Кристи. Ты просто душка, — сказал Джек.
— Прекрати, — сказал Донован. — Можем мы подождать, пока не услышим про Гая?
Он взял горстку арахиса и жевал один, когда его внимание вернулось ко мне.
— Вы хотите начать?
Мне потребовалось несколько минут, чтобы рассказать, как я сумела найти Гая Малека.
Не упоминая Дарси Паско и Калифорния Фиделити, я описала шаги, которые привели меня к получению информации с его удостоверения личности. Признаюсь, я слегка преувеличила, заставив все звучать более проблематично, чем было на самом деле.
— Насколько я могу судить, ваш брат искупил свои прегрешения. Он работает смотрителем в Юбилейной евангелистской церкви. Еще он выполняет ремонтные работы для разных людей в Марселле. Он говорит, что он единственный в городке делает такую работу, так что зарабатывает приличные деньги, по его стандартам. Его жизнь проста, но он справляется.
— Он женат? — спросил Донован.
— Я не спрашивала, но непохоже. Он не упоминал о жене. Церковь предоставляет ему жилье в обмен на его услуги. Местечко так себе, но он не жалуется. Конечно, это поверхностные суждения, но я еще не прекратила расследование.
Беннет обглодал оливку и положил косточку на бумажную салфетку.
— Почему Марселла? Это грязная дыра.
— Пастор из этой церкви подобрал Гая, когда он голосовал на шоссе, уйдя из дома. С тех пор он оставался в Марселле. Церковь, к которой он присоединился, кажется довольно строгой.
Никаких танцев, игры в карты и тому подобного. Он сказал, что иногда может выпить пива, но никаких наркотиков. Так было уже лет пятнадцать.
— Если ему верить, — сказал Беннет. — Не знаю, много ли можно сказать, за то короткое время, что вы потратили. Сколько вы там провели, час?
— Около того. Вообще-то, я профессионал. Я имела дело с наркоманами и поверьте, он не выглядит как один из них. Я также могу определить лжеца.
— Не обижайтесь. Я скептик по натуре, когда дело касается Гая. Он мастер устраивать представления.
Беннет допил мартини, держа бокал за ножку. Остатки джина сформировали отчетливые фестоны вдоль края. Он потянулся за кувшином и налил себе еще порцию.
— С кем еще вы говорили? — спросил Донован, напоминая о своем присутствии. Он явно руководил всем шоу и хотел убедиться, что Беннет об этом знает. Со своей стороны, Беннет казался более заинтересованным своим мартини, чем разговором. Я заметила, как напряженные морщинки на его лице разгладились. Его вопросы должны были демонстрировать, что он контролирует себя.
Я пожала плечами.
— Я делала остановку в городе и упомянула Гая в разговоре с владелицей магазина. Там не больше пятисот-шестисот жителей и все знают друг друга. Она не моргнула глазом и не сделала комментариев о нем ни в ту, ни в другую сторону. Пастор и его жена кажутся искренне к нему привязанными и говорят с гордостью о том, какой путь он прошел. Они могут лгать, устраивать представление, но я сомневаюсь. Большинство людей не настолько хороши в импровизации.
Джек взял крекер и слизнул с него сырный соус.
— Так в чем дело? Он рожден заново? Его крестили? Вы думаете, он принял нашего Господа Иисуса в свое сердце?
Его сарказм был обидным. Я повернулась и уставилась на него.
— У вас с этим проблемы?
— Почему у меня должны быть проблемы? Это его жизнь.
Донован поерзал на месте.
— У кого-нибудь еще есть вопросы?
Джек засунул крекер в рот и вытер руки салфеткой, пока жевал.
— Я думаю, что это прекрасно. То-есть, может быть, он не захочет денег. Если он такой хороший христианин, может быть, он предпочтет духовное материальному.
Беннет раздраженно хрюкнул.
— То, что он христианин, не имеет никакого значения. У него нет ни пенни. Вы слышали ее. Он гол как сокол.
— Я не знаю, есть ли у него деньги. Я ничего об этом не говорила.
Теперь настала очередь Беннета уставиться на меня.
— Вы серьезно думаете, что он собирается отказаться от такой кучи бабла?
Донован посмотрел на меня.
— Хороший вопрос. Какие у вас ощущения по этому поводу?
— Он ни разу не спросил о деньгах. Сначала, думаю, его больше интересовала идея, что вы наняли кого-то, чтобы его найти. Это его тронуло, а потом он смутился, когда понял, что ошибся.
— Ошибся в чем? — спросила Кристи.
— Он подумал, что меня попросили найти его, потому что семья интересуется или беспокоится. Довольно скоро стало ясно, что цель визита была проинформировать его о смерти отца и о том, что он является возможным наследником, согласно завещанию Бадера.
— Может, если он думает, что мы все чмоки-чмоки, он откажется от денег и выберет любовь, — заметил Джек.
Донован проигнорировал его.
— Он говорил что-нибудь насчет консультации с адвокатом?
— В общем, нет. Я сказала ему связаться с Ташей, но она адвокат по наследству и не будет давать ему советов по поводу его ситуации. Если он позвонит ей, она переадресует его к адвокату, если у него нет своего.