— Я видела их с Юнги на кухне, — ответила та, указывая пальцем в нужном направлении, но когда Гук, благодарно кивнув, хотел увидеться с Кэт и поздороваться с другом, которого давно не видел, Стейша остановила его, коснувшись руки. Девушка подозрительно стала серьезной и смотрела прямо в глаза, будто хотела донести до парня лучшей подруги нечто очень важное и осмысленное. — Чонгук?
— Что?
— Ты любишь Кэтрин?
— Конечно, что за глупые вопросы? — брюнет снисходительно улыбнулся, догадываясь, что Анастейша уже под действием эйфории. — Ты подожди, сейчас я тоже закинусь и…
— Тогда поторопись.
А вот теперь улыбка сползла с чонгуковского лица. Он воспринял эту фразу именно в том ключе, в котором ее хотела донести Стейша, и, помедлив под действием вспыхнувшего шока, рванул на кухню. Блондинка обеспокоенно смотрела ему вслед и не могла понять, правильно ли она все сделала… Может, надо было сказать, что Кэтрин вышла позвонить подруге? Нет, это абсурд, Кэтрин никогда и никому не звонит. Тогда что насчет Кэт, которая в туалете? Вот так просто и жизненно. И ведь Анастейша была бы почти права, только не в туалете, а в ванной.
Тебе бы подошел черный цвет.
Потому что у Чонгука черный цвет. Потому что Чонгук самая сильная любовь Кэтрин. Потому что он самый лучший, и если существует Тэхен-Супермен, то Чонгук-Супермен тоже имеет право на существование.
Как бы Кэт ни хотела, она не может подпустить к себе чужого мужчину. Чтобы НЕ чонгуковские пальцы ласкали ее, чтобы НЕ чонгуковские губы целовали… Не бывать этому, и пусть ее самолюбие ущемлено, пусть она не смогла отомстить, она будет выше. Выше и умнее. Дерьмо стоит смывать.
— Вставило… — шептал Юнги, когда Кэтрин вскочила на ноги, а дверь сзади громко стукнулась о стену.
Быку достаточно красной тряпки, чтобы прийти в бешенство. Чонгуку достаточного одного взгляда кого-то чужого, брошенного на его девушку, чтобы ринуться в бой, а тут был не просто взгляд… Значит, будет не просто бой. Разве кто-то имеет право оставаться наедине с Кэтрин? Разве кому-то можно нагло соблазнять ее и пытаться затащить в постель? Когда обижают маленькую и слабую кошечку, тигр не может оставаться в стороне. Как и говорилось: господин Чон, защитник всех невинных и пушистых.
— Чонгук! — повысила голос Кэт, попятившись назад, но сзади было препятствие в виде ванны, и девушке оставалось только испуганно сжиматься в малехонький комочек. Она никогда прежде не видела своего парня таким злым. Наверное, именно так выглядят обезумевшие серийные убийцы, упивающиеся властью и тонущие в вязкой ярости. Одержимые кровью, они видят мир в красных красках и не различают оттенки «хорошо» и «плохо». — Чонгук, послушай…
— Рот закрой! — Чон впервые был так груб с Кэтрин, но его это мало заботило. Его волновал Юнги, который уже встал и смотрел на него совершенно спокойно, как будто ничего и не произошло. Так, зашел руки помыть, а тут… — Значит, вот как, Юнги? Я за порог, а ты к моей девушке прыг-скок?
— Слушай, чувак, ты неправильно понял. Мы просто общались, понимаешь? Разговаривали. Я и не думал к ней лезть, она же твоя.
— Верно, моя… Тогда какого хуя ты околачиваешься вокруг нее? — Чонгук подошел к Юнги и сильно толкнул его в грудь. Худющий Мин пошатнулся назад, но удержал равновесие, выронив на пол упаковку со шприцем. Улику моментально обнаружил Гук. — А это что, мать твою? А? Что это за нахуй, я спрашиваю?! Ты, мудак, собирался вколоть Кэтрин это дерьмо?! Я тебя спрашиваю, сука!
Все это время Чонгук кричал, не собираясь делать тон голоса тише, и не давал бедному Юнги пройти. Он зажимал его возле раковины, регулярно толкая то в грудь, то в плечи, и смотрел так, что если бы взгляд относился к оружию, белобрысый уже давно валялся бы с кровоточащей дырой во лбу.
— Чонгук, правда, все нормально, мы ничего не делали. Успокойся, я тебя прошу, — Кэт, осмелившись, подошла к своему парню, взяв его под руку, но тот вырвался, даже не посмотрев в ее сторону. — Ты глухой или слепой? Я с тобой разговариваю!
— Ну же, удели внимание своей любимой, — Юнги улыбнулся, за что тут же поплатился: Чонгук ударил его в лицо кулаком, завалив на пол, и сию же секунду подключил ноги, собираясь доказать не только другу (другу ли?), но и самому себе, каким опасным он может быть в моменты страшной ревности.
На крики и разрастающуюся драку сбежались все, кто находился в гостиной. Кажется, от прежнего опьянения не осталось и следа. Протрезвевшие и ошарашенные человечки скучковались в крошечной ванной и дружно пытались угомонить разъяренного влюбленного. Тэхен, повторяя относительно недавний трюк в магазине, оттащил Кэтрин от Чонгука, которая пыталась оттянуть его от Юнги за футболку, но разве она могла справиться с этой горой мышц? Джин и Стейша в панике что-то верещали, но самым сообразительным, сильным и собранным оказался Намджун. Обхватив Чонгука сзади, он вытолкал его в сторону дверного проема и склонился над избитым Юнги.
— Ты даже не сопротивлялся? — спросил он с усмешкой, делая подсчет нанесенного ущерба на это худощавое тело.
— Иди на хуй, — огрызнулся тот, сплевывая кровь на пол и кряхтя от боли, пульсирующей везде, где только можно. — Этот мудила как с цепи сорвался! Ебаный в рот, не трогал я его девушку! Урод…
— Разведем вас по углам, а утром помиритесь, бойцы, — Джин помог Юнги подняться, но обиженный и оскорбленный отмахнулся, сказав, что сам дойдет.
Тэхен отпустил Кэтрин, которая, проигнорировав Анастейшу, выбежала из ванной. В коридоре она схватила куртку и громко хлопнула входной дверью. Намджун продолжал оценивать масштабы трагедии: избитый Юнги, злобно сидящий на полу в коридоре, Чонгук, который утащил пачку сигарет на балкон и закрылся там, Кэтрин, в истерике сбежавшая из дома, и Стейша, помчавшаяся следом за подругой. Ну что, удалась вечеринка?
— Кэтрин… Я должен тебе кое-что сказать… В общем, кажется, я… я тебя… люблю?
— Это вопрос?
— Нет, всего лишь шаткое утверждение.
— И что же нам теперь делать? Разрушать я не люблю.
— Твое согласие послужило бы крепким фундаментом. Мне, знаешь ли, не хотелось бы разбирать сломанные кирпичики, которые срастались непосильным трудом.
— Найдется ли в твоей постройке место и для моего кирпичика? Он один, правда, зато очень прочный. Я его хранила долгое время и теперь поняла, что могу рискнуть. Возьмешь?
— Скажи это. Прямо. Я тупой и не люблю обилие эпитетов.
— Сам только что охотно влез в удобный костюмчик романтика и поэта.
— Я тупой.
— И правда… Дурак.
— Кэт?
— Я люблю тебя, Чонгук.
Желваки ходили на посеревшем лице Чонгука. Сначала оно было красным, потом позеленело (его отчего-то вырвало прямо на улицу сквозь открытый балкон), а теперь приобрело цвет разрушенного кирпича, выкрашенного когда-то серой краской. Его здание пошатнулось, землетрясение оказалось слишком мощным, и один кирпичик-таки вылетел. Надо было срочно его искать, иначе быть беде. Кэтрин не любила разрушать, да и Чонгук не относил себя к числу вандалов.
Делая долгие и глубокие затяжки, брюнет щурился, тихо кашлял и смотрел на темную улицу, где на влажном после дождя асфальте виднелись редкие лужи. В них отражался бисер звезд. Ночь, ведомая вязкой тоской, оплакивала распухшие чувства, и теперь ее слезы искрились на бархатном полотне почти что черного неба. Там, где-то далеко-далеко, кто-то вышел покурить на Марсе, и Чонгук махнул ему рукой. Это время суток имеет особенную романтику, понять которую сможет далеко не каждый. Здесь нужен болезненный настрой, ибо страдание — удел гения и творца. Вспоротая душа возвышается к небесам, распахивая с громким стоном сломанные крылья.
Юнги распахнул дверцу балкона.
Парень нерешительно топтался на месте, языком слизывая кровь со свежей раны на губе, и думал, что сказать в свое оправдание. Но Чонгук опередил его.
— Мне бы хотелось избавить себя от общества дерьма. Поможешь мне?
— Чувак, серьезно… — захрипел Юнги, становясь рядом с другом. — Ты что, мне не доверяешь? Да я на чужую бабу никогда не полезу.
— Кэтрин не баба, прикуси язык.
— Ну да-да, хорошо, на девушку. Я и не думал даже. Да, она мне понравилась, красивая она у тебя, сексуальная… Повелся на поводу нехорошего влечения, но поверь, я бы не позволил ни ей, ни себе.
— Ей?! — удивился Чонгук. С зажатой между губ сигаретой Чон повернулся к Юнги и слабо улыбнулся. — Она ни в жизни мне не изменит. Знаешь, сколько я ее добивался? Она вообще мужиков не переносит, но меня подпустила к себе, потому что любит. Любит только меня, уловил?
— Уловил, — Юнги подарил брюнету улыбку в ответ. — Забыли?
— Забыли-забыли, — Чонгук хлопнул светловолосого по плечу и передал ему свою сигарету, — но больше так не делай, иначе я оторву тебе яйца.
Дверь снова открылась, и на балконе стало слишком тесно, но не настолько, чтобы хотелось уходить. Кэтрин, не находя в себе силы посмотреть на Чонгука, вторила неловкое топтание Мин Юнги возле стены, словно провинившаяся школьница, и ждала. Она ведь ни в чем не виновата, верно? Или все же виновата? За мысли пока еще никто не сажал, а на деле она невиновна, аки ангел, спустившийся с пушистого облака. Думать можно как угодно, никто не узнает, но поступки нужно совершать благородные, и Кэт решила, что лучше благородно втянет в себя качественную дорожку и займется любовью с Чонгуком, нежели позволит вогнать в себя иголку и кое-что еще — чужое и неприятное.
— И правда сексуальная, — хмыкнул Юнги, поглядывая на Чона, а затем переводя любопытные, подобревшие глаза на шатенку. — Прошу прощения за скверное поведение, мадемуазель.
Девушка промолчала. Она не видела смысла говорить пустые извинения, обещания или оправдания. Она ждала, когда сможет побыть с Чонгуком наедине, и поговорить с ним привычном образом — так, чтобы они поняли друг друга, и никто не смел вмешиваться в их кармическую связь нелепыми словечками. У них свои способы общения: колкие, душащие, но пряные и аппетитные. В их космосе не место мусору и метеоритам.
— Ладно-ладно, я понял, ухожу, — протискиваясь между Кэт и стеной, Юнги как бы случайно задел губами ее плечо и очень тихо, чтобы только она слышала, прошептал. — Еще увидимся.
Шатенка дрогнула, покрываясь мурашками, но быстро пришла в себя, отмахиваясь от нарастающего вожделения. Пора раздирать матовую пленку и смотреть на вещи трезвыми глазами. Вернее, смотреть на Чонгука, который продолжал наслаждаться ночной прохладой и едва заметно улыбаться. Кэтрин поймала себя на мысли, что именно такой Чонгук ей больше всего нравится: умиротворенный, с нотками романтики, мягкий и душевный, родной, уютный… По нему и не скажешь, что он полчаса назад дрался, как разъяренный зверь.
Девушка подошла к Чону сзади и обняла крепко-крепко, снова влюбляясь в него, снова падая в непроглядную бездну, где единственным лучком света были знакомые до боли карие глаза, и сейчас эти глаза пытались разглядеть шуршащего в кустах зверька. Снова кошки? На кошачьем свидании Чонгук еще не присутствовал. Очень романтично…
— У кошаков ночные потрахушки, — как бы между делом сказал парень, и фраза эта прозвучала настолько обыденно, как если бы он попросил стакан воды или сказал бы о хорошей погоде.
— Дурачок, — Кэтрин тихо засмеялась. — Ты не сердишься больше?
— Я испугался за тебя, детка.
Чонгук повернулся к девушке, чтобы обхватить ее лицо руками и нежно поцеловать в губы. Сейчас он действительно был похож на романтика и поэта. Чон редко был ласковым, поэтому Кэт хваталась за проявления любви с невероятной жадностью — как человек, вынырнувший из воды после долгого плавания, раскрывает рот и дышит быстро-быстро, боясь не успеть насытиться сполна.
— Почему? Думаешь, я за себя не постояла бы? Да и Юнги вроде бы не лез…
— Дело не в этом, — Чонгук мотнул головой, перемещая руки на изящную талию, чтобы прижать шатенку как можно ближе к себе. — Я видел иглу. Это… это слишком опасно, можно заразиться и поймать нехеровую зависимость. Если ты так хочешь уколоться, ну, попробовать что-то новенькое, то лучше попроси меня. Я сам вгоню тебе, только из моих рук, слышишь?
— Я что, похожа на дуру? — Кэтрин цокнула языком и удобно устроила голову на мощной, накаченной груди Чонгука, будто там ей и было самое место. — Чтобы колоться, нужно попрощаться с крышей окончательно, а я пока еще в своем уме.
— Так он приставал к тебе?
— Нет, Чонгук, все нормально, а вот если ты сейчас не начнешь приставать ко мне, я о-очень расстроюсь…
Коварная улыбка засияла на мужских губах. Разве можно отказать, когда дама просит? Чонгук не был бы Чонугком, если бы тут же не подхватил Кэтрин под ягодицы, чтобы прижать к стене с невероятным напором. Девушка ахнула, руками цепляясь за широкие плечи, и хотела сказать, чтобы он был осторожнее, но слишком глубокий поцелуй заткнул ее. Язык Чона целиком и полностью исследовал женский рот, стараясь проникнуть в самую глотку. Вот так он хотел свою Кэт, вот так он любил целоваться, а как трахаться любил…
— Значит, ты верна мне? — провокационно проникая сзади в хлопковые трусики Кэтрин, Чонгук упирался вставшим членом в ее промежность и с садистским наслаждением мял упругую задницу. — Любишь только меня? Скажи, малышка, я хочу услышать.
— Перехочешь, — Кэт пропустила руку между двух возбужденных тел и на ощупь стала расстегивать чонгуковские штаны, нарочито задевая его каменное возбуждение, образовавшее в районе ширинки объемный бугорок.
— Какая же ты сука.
Чонгук сказал это беззлобно, с улыбкой, зная, что Кэтрин поймет правильно, что ей нравится такое, ведь она сама испорчена, ведь она сама зовет его кретином и идиотом, а иногда даже мудаком, когда он действительно ведет себя как мудак. Они любили острые и щедро приправленные блюда.
Горячие мышцы плотно обхватывали твердый и большой (о-ля-ля) орган. В Кэт было так узко, горячо и просто «охуенно». Она медленно двигалась, опускаясь все ниже и ниже. Сначала было немного больно, все-таки это не скромный палец, но возбуждение приносило полезные плоды. Стало влажно и громко, стало очень хорошо…
— Знаешь, меня так бесят парни рядом с тобой, — судорожно прошептал Чонгук, плавно совершая поступательные движения. Он крепко держал девушку, чтобы она не упала, и жарко дышал в ее приятно пахнущую шею. — Блять… Уебу каждого, кто прикоснется к тебе.
— Не знала, что ты… можешь быть… таким… ревнивым… — прерывисто отвечала Кэтрин, царапая то шею Гука, то его плечи, то напряженную и влажную от испарины спину.
— Я вообще люблю удивлять, — Чон остановился, оставаясь в любимой девушке максимально глубоко, и страстно, как самый настоящий герой любовного романа, впился в желанные губы.
***
Шоу должно продолжаться, как завещал товарищ Меркьюри. Компания решила последовать дельному совету, и вечеринка продолжилась, словно ничего и не было. Когда Кэтрин и Чонгук вернулись в комнату, то застали странную, но привычную и веселую картину: Джин с повязкой на лице в одних штанах прыгал на одной ноге и ртом пытался поймать поп-корн, летевший в него со всех сторон. На полу валялись игральные карты, на диване валялся что-то бормотавший про смысл жизни и сладкую нирвану молодости Намджун, а на плечах Стейши валялись красивые руки Тэхена. Что-то (или кто-то) всегда должно где-то валяться ради гармонии и баланса вселенной.
— Помирились? — Анастейша, завидев друзей, подошла к ним. Тэхен же молча с широкой, счастливой улыбкой кивнул им и едва не завалился на пол, но был вовремя подхвачен таким же пьяным Юнги.
— Еще бы. Она снова не устояла передо мной, — Чонгук сжал задницу шатенки в руке, на что та ударила его по плечу.
— Значит, профилактическая беседа не прошла даром, — Стейша подмигнула подруге, намекая на их женский разговор, полный мата, слез и сигаретного дыма на лестничной клетке.
«Вспоминай, почему ты выбрала Чонгука. Нет, Кэт, он не мудак… И не козел… Ты любишь его. Любишь-любишь, не отрицай. Отдавай сигарету и иди на балкон, он там, считает пьяные звезды и роняет немые слезы. Знаем мы его, спящего романтика…».