Когда я убрала со стола (вымыв, а не выбросив тарелки – Жанет в смысле посуды была очень старомодна), Жанет сварила еще кофе, включила новости, и мы уселись послушать, посмотреть и обсудить их – уселись в кухне, а не в громадном зале, где вчера ужинали. На самом деле кухня в этом доме выполняла функции гостиной. Это была так называемая «крестьянская кухня», хотя никогда, по-моему, крестьяне таких кухонь не имели: огромный камин, большой круглый стол с «капитанскими» стульями, большие удобные кресла для отдыха, много места и никаких транспортных проблем, потому что приготовление пищи происходило в другом конце комнаты. Котят впустили в кухню, положив тем самым конец их громким жалобам, и они мгновенно переключили на себя наше внимание. Я взяла одного из них на руки – пушистого, белого с большими черными пятнами, – и он тут же громко замурлыкал. Его голос был вдвое больше, чем он сам. Было ясно, что амурную жизнь мамы-кошки не сдерживали вопросы о родословных, – среди котят не было двух одинаковых.
В сообщениях не оказалось почти ничего нового, только в империи появилось нечто новое: хватали демократов и по приговору военно-полевых судов (их называли офицерскими трибуналами) казнили на месте – жгли лазерами, расстреливали, вешали. Чтобы спокойно смотреть, мне пришлось здорово взяться за самоконтроль… Приговору подлежали все взрослые – от четырнадцати лет и старше, – нам показали одну семью, где приговоренные родители умоляли пощадить их сына, утверждая, что ему всего двенадцать. Председатель суда, капрал имперской полиции, прервал дискуссию, вытащив пистолет и застрелив мальчика, а потом отдал приказ своему отряду покончить с его родителями и старшей сестрой.
Жан выключил изображение и звук, оставив лишь бегущую строку.
– Хватит, насмотрелся! – прорычал он. – Думаю, что сейчас, когда старый председатель мертв, тот, кто занял его место, ликвидирует всех по своему списку подозреваемых. – Закусив губу, он мрачно посмотрел на меня. – Мардж, ты еще не выкинула из головы свое идиотское намерение возвращаться сейчас домой?
– Я же не демократ, Жан. Я вообще не занимаюсь политикой.
– А ты думаешь, тот мальчишка занимался политикой? Эти казаки прикончат тебя просто так, для тренировки… Как бы там ни было, ты все равно не можешь ехать. Граница закрыта.
Я не стала говорить ему, что на земле вряд ли найдется такая граница, которую я не могла бы перейти. Вместо этого я сказала:
– По-моему, это распространяется только на тех, кто движется на север. Разве они не позволят гражданам империи вернуться домой?
– Марджи, – вздохнул он, – ты не умнее котенка, которого держишь на коленях. Ты что, не понимаешь, что симпатичной маленькой девочке не надо играть в игры с плохими ребятами, а то ей могут сделать очень больно? Я уверен: если бы ты была дома, твой отец не выпустил бы тебя на улицу. Но ты сейчас здесь, у нас, и это накладывает на нас с Джорджем определенную ответственность… Правда, Джордж?
– Mais oui, mon vieux! Certainement!
– Между прочим, я буду защищать тебя и от Джорджа. Жанет, ты в состоянии объяснить этому ребенку, что ей тут все будут рады, если она решит остаться? Она, по-моему, из тех дам, которые всегда норовят сами выписать чек.
– Дело не в этом, Жан, – начала я, но меня прервала Жанет.
– Марджи, – сказала она, – Бетти просила меня позаботиться о тебе как следует. Если ты считаешь, что кому-то что-то должна, сделай взнос в Красный Крест Британской Канады. Или в приют для бездомных кошек. Что же касается нас, то так уж вышло, что мы трое зарабатываем кучу денег и у нас нет детей. Ты для нас все равно что еще один котенок… Так как? Ты остаешься? Или мне нужно спрятать твою одежду и хорошенько тебя выпороть?
– Я не хочу, чтобы меня пороли.
– Жаль, я предвкушала… Джентльмены, вопрос решен, она остается. Мардж, мы тебя надули. Джордж, несомненно, попросит тебя позировать в свободное время – он вообще тиран и деспот, – и ты будешь работать на него просто за еду, а он сэкономит по расценкам профессиональных натурщиц кругленькую сумму.
– Нет, сердце мое, – сказал Джордж, – я на этом не сэкономлю, я на этом заработаю. Потому что ее содержание я оформлю как производственные расходы. Но не по обычным расценкам гильдии, она стоит много дороже. Скажем, в полтора раза.
– Согласна. Но не в полтора, а в два. По крайней мере. И не торгуйся, ты ведь ничего ей не заплатишь… А ты не хочешь сводить ее в ваш кампус? Я имею в виду – в лабораторию?
– Ценная мысль! Она витала где-то на задворках моего сознания и… Спасибо тебе, бесценная наша, за то, что ты извлекла ее на свет божий! – Он повернулся ко мне. – Мардж, ты не продашь мне одно яичко?
Он застал меня врасплох. Я постаралась сделать вид, что не поняла:
– Но… У меня нет никаких яиц!
– Есть, есть! И на самом деле – несколько десятков. Гораздо больше, чем понадобится тебе самой. Я имею в виду яйцеклетки. В лабораториях за яйцеклетки платят гораздо дороже, чем за сперму, – простая арифметика. Ты поражена? Я тебя шокировал?
– Нет… Только удивил. Я думала, ты художник.
– Мардж, милая, – вмешалась Жанет, – я говорила тебе, что он – художник во многих смыслах. Это правда. В частности, он профессор тератологии в Университете Манитобы… и еще главный технолог в генетической производственной лаборатории и приюте при ней. Поверь мне, там тоже требуется искусство высшей пробы. Но он недурно управляется и с обычными холстом и красками. Или с экраном компьютера.
– Это точно, – кивнул Жан. – Джордж – художник во всем, к чему бы он не прикоснулся. Но вы зря вывалили все это на Мардж. Она же наша гостья… Некоторых людей ужасно расстраивает сама идея манипуляций с генами, особенно с их собственными генами.
– Мардж, я тебя расстроила? Мне очень жаль.
– Нет, Жанет. Я не из тех, кому неприятна сама мысль об искусственных людях, или искусственных существах, или кого-то там еще… Да что там, многие мои лучшие друзья – ИЧ…
– Ну-ну, дорогая, – мягко прервал меня Джордж, – не надо заходить так далеко.
– Почему ты так говоришь? – спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал не слишком резко.
– Говорю, потому что знаю, потому что работаю в этой области и у меня действительно много друзей ИЧ. Чем я, кстати, горжусь. Но…
– Я полагала, – тут же возразила я, – что ИЧ никогда не встречаются со своими дизайнерами.
– Это правда, и я никогда не отступал от этого правила. Просто я хочу сказать, что у меня есть много возможностей познакомиться с искусственными существами и искусственными людьми (это, кстати, не одно и то же) и заиметь друзей среди них. Но прошу прощения, дорогая мисс Марджори, если вы только не моя коллега по профессии… Нет?
– Нет.
– Только генный инженер или кто-то очень тесно связанный с этой отраслью может утверждать, что у него есть друзья среди ИЧ. И это потому, моя дорогая, что, вопреки распространенным мифам, отличить искусственного человека от обычного совершенно невозможно. Да-да… А из-за нелепых предрассудков, свойственных тупым и невежественным людям, искусственный человек почти никогда добровольно не признается в своем происхождении. Да что там – «почти», вообще никогда! Поэтому, хоть я и очень рад, что у тебя не едет крыша от разговора об ИЧ, мне приходится расценивать твое утверждение как… Ну, как гиперболу, что ли, к которой ты прибегла, чтобы продемонстрировать свою свободу от предрассудков.
– Что ж… Ладно. Пусть будет так. Я не понимаю, почему ИЧ должен считаться гражданином второго сорта. Это несправедливо.
– Несправедливо. Но некоторые люди напуганы. Спроси, например, у Жана. Он готов сейчас сломя голову мчаться в Ванкувер, только чтобы не дать ИЧ возможности стать пилотами. Он…
– Заткниииись! Черта с два! Я поддерживаю это потому, что мои братья по гильдии так проголосовали, но… Я же не идиот! Джордж, я же живу с тобой, мы общаемся, и… Я понял, что тут нужен компромисс, – мы должны как-то договориться. Мы ведь в нынешнем веке уже не настоящие пилоты – все делает компьютер. Если компьютер вырубится, я, как настоящий бойскаут, попытаюсь посадить коробку на землю, но… Не спеши ставить на меня! Скорости, требующиеся в критические моменты, давно уже лежат за пределами человеческих возможностей… Ну конечно же, я постараюсь! И каждый пилот на моем месте выложится, но… Джордж, если ты можешь создать ИЧ, который будет мыслить и действовать со скоростью, достаточной, чтобы справиться с проблемами во время посадки, я ухожу на пенсию. Это все, чего мы добиваемся: если компания заменит нас ИЧ, нам должны быть выплачены все наши деньги. Если ты, конечно, и впрямь можешь создать такое…
– Ну разумеется, я мог бы это сделать. И когда я сотворил бы это и если б мне разрешили его клонировать, все пилоты могли бы спокойненько отправляться удить рыбу до конца своих дней. Но это был бы не ИЧ, а искусственное существо. Если бы мне пришлось создавать организм, способный обеспечить полную безопасность при пилотировании, я никогда не стал бы ограничивать себя таким потолком – соблюдать абсолютную его идентичность обычному человеку…
– Не надо этого делать!
Мужчины уставились на меня с изумлением, а Жанет – с любопытством. Я же… пожалела, что не прикусила себе язык вовремя.
– Почему нет? – поинтересовался Джордж.
– Ну… Потому что я никогда бы не села на такой корабль. Гораздо безопаснее я чувствую себя с Жаном.
– Спасибо тебе, Мардж, – улыбнулся Жан, – но… Ты ведь слышала, что сказал Джордж. Речь идет о пилоте, который будет делать все лучше, чем я. Это вполне возможно. И так оно, черт возьми, и будет. Как шахтеров вытеснили кобольды – так же заменят и нас. Я не обязан кричать «ура» по этому поводу, но я не могу закрыть на это глаза.
– Что ж… Скажи, Джордж, ты работал когда-нибудь с компьютером, наделенным интеллектом?
– Конечно, Марджори. Искусственный интеллект – та область, которая очень тесно переплетается с моей.
– Хорошо. Тогда ты должен быть в курсе, что множество раз специалисты по искусственному интеллекту заявляли, что они совершили прорыв и вплотную подошли к созданию компьютера, наделенного сознанием. Но каждый раз такой компьютер сходил с ума.
– Да. Это печально.
– Нет. Неизбежно. Это всегда будет кончаться именно так. Компьютер может стать полностью разумным – какие сомнения?! Доведите его до уровня сложности, идентичного человеческому мозгу, и ему придется стать разумным. Но тогда он осознает, что он – не человек. Потом он обнаружит, что никогда не станет человеком и все, что он может, – это сидеть и подчиняться человеческим приказам… И тогда он сходит с ума. – Я пожала плечами. – Это неразрешимая дилемма. Он не может быть человеком, и никогда не сможет. Может быть, Жан и не сумеет спасти своих пассажиров, но он постарается. Искусственное же создание, не будучи человеком и не испытывая никакой лояльности по отношению к человеческим существам, может запросто разбить корабль… Просто так! Просто потому, что он устал от несправедливого обращения с ним. Нет, Джордж, лично я полечу с Жаном, а не с твоим ИС, который в конце концов научится ненавидеть весь род людской.
– Только не с моим ИС, дорогая, – мягко поправил меня Джордж. – Разве ты не заметила, в каком наклонении я все время обсуждал этот проект?
– Нет. Мне кажется…
– В сослагательном. Потому что ты не сказала мне сейчас ничего нового. Я никогда над этим не работал и не стану работать. Я способен создать такого пилота. Но я не способен встроить в этого ИС те этические установки, которое есть у Жана.
– Возможно, мне стоит на предстоящей встрече потребовать, чтобы любой пилот, будь он ИЧ или ИС, проходил этический тест, – задумчиво произнес Жан.
– Какой тест, Жан? Я не знаю, как внедрить в эмбрион этические понятия, а Мардж только что убедительно объяснила, почему в данном случае не помогут никакие тренировки и обучения. Но так или иначе, каким тестом ты это обнаружишь?
Джордж повернулся ко мне:
– В студенческие годы я прочитал несколько классических рассказов о роботах-гуманоидах… Да, очаровательные рассказы, и многие из них были основаны на так называемых законах робототехники. Ключевая идея была в том, что этих роботов создавали с заложенным в них правилом – не причинять вреда человеку своим действием или бездействием. Прекрасная основа для фантазии, но… Как это сделать на практике? Что может заставить разумный организм нечеловеческого происхождения, электронный или органический, быть лояльным по отношению к людям? Я не знаю, как это сделать. Специалисты по искусственному интеллекту тоже не в курсе. – Джордж усмехнулся. – Разумность можно определить как уровень мышления, на котором разум вопрошает: «А что мне с этого будет?» Ну-с, Мардж, – продолжал он, – как насчет продажи мне одного прекрасного свежего яичка? Видимо, мне нужно рассказать тебе, что тебе с этого будет.
– Не слушай его, – вмешалась Жанет, – он положит тебя на холодный стол и станет вторгаться в лоно любви без малейших романтических намерений. Я-то знаю, я ведь уже трижды имела глупость поддаться на его уговоры. И он даже не заплатил мне.
– Как же я мог тебе заплатить, если у нас с тобой все общее? Марджори, дорогая моя леди, стол совершенно не холодный, он мягкий, и ты можешь в это время читать, смотреть в терминал, разговаривать или делать все, что тебе заблагорассудится. Теперь эта процедура уже не та, что была сто лет назад, когда лезли через брюшную полость и нередко повреждали яичники. Если ты…
– Погоди! – прервал его Жан. – Тут, кажется, что-то новенькое. – Он включил звук.
– «…Совет за выживание. События, происшедшие за последние двенадцать часов, есть предупреждение богатым и власть имущим о том, что время их сочтено и справедливость должна восторжествовать. Убийства и прочие наглядные уроки продолжатся до тех пор, пока не будут выполнены наши законные требования. Оставайтесь на местах и не выключайте местные каналы экстренных сообщений…»
11
Даже те из вас, кто слишком молод, чтобы самим слышать это объявление, наверняка читали о нем и проходили в школах. Но все равно я должна кратко пересказать его, чтобы объяснить потом, как и почему повлияло оно на меня и на мою странную жизнь. Так называемый «Совет за выживание» объявил себя тайным обществом «простых людей», посвятивших себя искоренению бесчисленных несправедливостей, царящих на Земле и на всех планетах, куда только ступала нога человека. Ради этого они готовы были отдать свои жизни.
Но для начала они запланировали отдать за это дело немало жизней других людей. Они заявили, что составили списки всех сильных мира сего на нашей планете и за ее пределами: свой список для каждого территориального государства и вдобавок один общий список мировых лидеров. Имена в этих списках и были их мишенями. «Совет» взял на себя ответственность за все уже совершенные убийства и пообещал убивать все больше, и больше, и больше, до тех пор, пока их требования не будут выполнены.
Перечислив имена мировых лидеров, голос с терминала приступил к списку для Британской Канады. По выражениям лиц и глубокомысленным кивкам моих хозяев я видела, что они согласны с большинством кандидатур. Заместитель премьер-министра был в этом списке, а вот сама премьер – к моему и, вероятно, к еще большему ее удивлению – в списке отсутствовала. Как бы вы чувствовали себя, если бы потратили всю свою жизнь на политику, прошли весь путь до самой вершины, а потом появились бы какие-нибудь умники и объявили, что вы не настолько важны, чтобы вас убивать? Это все равно как если бы вас закопал ваш собственный кот!
Далее голос объявил, что в ближайшие десять дней новых убийств не будет. Если по истечении этого срока положение не исправится, каждый десятый из этого списка будет уничтожен. Жертвы будут выбраны случайным образом, но не будут названы. Они просто будут убиты. Еще через десять дней – опять каждый десятый. И так до тех пор, пока выжившие не создадут Утопию.
Голос объяснил, что «Совет» не является правительством и не будет подменять собой какое-либо правительство, что он просто хранитель морали, коллективная совесть власть имущих. Те из них, кто выживет, так и останутся у власти, но они выживут лишь при условии, что будут творить справедливость. Их предупредили, чтобы они не пытались уйти в отставку.
– «Вы слушали голос Совета за выживание! Близится рай на земле!»
На этом запись обращения закончилась. Последовала длинная пауза, прежде чем на экране терминала появился живой диктор.
Первой нарушила молчание Жанет.
– Да, но… – начала она, но Жан резко переспросил:
– Что «но»?