— Окей. Таскал.
— Итак, вы слили из бассейна воду. Что произошло дальше?
— Дальше на чердак над сараем залез да спать завалился.
— Почему на чердак? Почему вы не пошли в комнату матери?
— Да я ее никогда не будил. Чего беспокоить? И сама не выспится, и утром мне покою не даст. Обычно я часов до одиннадцати на чердаке дрых, а потом уж к матери шел.
— Во сколько вы проснулись в этот раз?
— Да я, можно сказать, не спал. Только лег — как подбросило: а у себя-то я воду выключил?
— «У себя» — это где?
— Ну, я в мастерской живу. Парни пустили перетоптаться, временно. А на днях в мойке трубы потекли, и я их перед отъездом менял. Стояк у нас с соседом общий — я его, пока с трубами возился, перекрыл. Все доделал, открыть собирался. А потом — то ли позвонил кто-то, то ли еще что... В общем, забыл про стояк. Собрался да к матери поехал. А, когда лег, вставило: а в мастерской-то кран — я закрыл или нет? Сосед стояк откроет — а у меня вода хлынет?! И дозвониться до соседа, как на грех, не могу. Вроде он на сутках должен быть. А может, и нет — черт его знает... В общем, я поворочался-поворочался — да назад в Милан поехал.
— Во сколько это было?
— Ну... До Милана я около четырех утра добрался.
/вопрос в сторону/:
— Информация подтверждается свидетельскими показаниями?
— Частично, господин судья. Бахадур Аби, проживающий за стенкой — с ним у обвиняемого общая водопроводная труба — в ту ночь действительно ушел на суточное дежурство. Работает он санитаром в больнице, по правилам больницы личные звонки в рабочее время запрещены. А вот мотоцикл обвиняемого свидетельница Саназ Аль Саджади увидела только в семь часов утра. То, как приехал обвиняемый, никто из семейства Аль Саджади не слышал.
— Да еще б услышали! Они как дохлые дрыхнут, не добудишься...
— Прошу обойтись без ремарок, обвиняемый. Итак, вы вернулись домой. Дальше?
— Дальше стояк открыл, кран проверил, обматерил да спать рухнул.
— Вы хотите сказать, что с краном все было в порядке?
— Да.
— Далее? Во сколько вы проснулись?
— Около девяти. Мать позвонила.
— Сообщить о смерти мистера Кларка?
— Да.
— Вы сразу поняли, что являетесь причиной его смерти?
— Сразу понял. Чего ж там было непонятного.
— Но признаваться в преступлении не спешили?
Пауза.
— Я не святой, господин судья.
— Судя по вашему личному делу, однозначно нет. Но, тем не менее, через неделю вы явились в полицию с чистосердечным признанием?
Снова пауза.
— Да. Явился.
— По причине?
— Мать сказала, что копы под Роберту копают — типа, это она с бассейна воду слила. Вот и пришел.
/вопрос в сторону/:
— Информация подтверждается свидетельскими показаниями?
— Да, господин судья.
— Понятно. В таком случае, больше вопросов к обвиняемому нет.
Глава 18
— Ты бы видела, какую тогда шумиху подняли вокруг процесса, — со вздохом проговорила Тина. — То есть, слава богу, конечно, что ты не видела.
Она обращалась к дочери. Дочь, забравшись с ногами на диван, смотрела по телевизору мультики. Тина сидела в кресле, рядом с диваном. Ноги, как у дочери, подобраны под себя, в руке — бокал с виски.
— Еще бы не хватало тебе увидеть... Хотя, может, и хорошо, что такую шумиху раздули — Нику это здорово помогло. «Молодой эмигрант пожертвовал свободой, чтобы спасти старуху-служанку!» Черт-те чего навыдумывали, у Ника с Робертой, оказывается, чуть ли не роман был... Бред, конечно, но сработало. Приговор смягчили — расчувствовались от явки с повинной. Присудили, в итоге, убийство по неосторожности. Девять лет — хотя могло быть двадцать пять. А могло вообще не быть никакого срока — если бы Ник сам не пришёл каяться, и это судья тоже понимал. В «Шиповнике» Ника никто не видел, в городе он тоже ни с кем, кроме пьяницы Джованни, не встречался. Правду знала только я. А я — первое, что вспомнила, когда немного отошла от шока, это слова Ника: «Прости меня, Ти». Я вспомнила это — и догадалась, кто слил из бассейна воду. Догадалась раньше, чем Ник признался — и поняла, за что он просил у меня прощения. Он ведь врал про Неаполь. Когда я звонила, находился где-то неподалёку от «Шиповника» — если не прямо там. Очень может быть, что дождался, пока я вернусь и лягу спать — для того, чтобы без помех открыть краны. Может быть, даже видел, как я бегаю, разыскивая его... Ник знал каждый уголок в «Шиповнике» и спрятаться мог так, что неделю бы искали. А еще он прекрасно знал, что Эндрю близорук. К тому же — эта дурацкая крышка из пленки... Когда она была закрыта, создавалась полная иллюзия того, что вода в бассейне есть. Ник ведь не просто слил воду. Он еще и закрыл крышку — намеренно, чтобы обмануть Эндрю. Обычно крышку лишний раз не трогали, Эндрю говорил, что воде надо дышать, и покрытием пользовались, только когда поднимался сильный ветер. Я думаю, Эндрю — в полной уверенности, что бассейн полон, а крышка открыта — даже не заглянул внутрь, на что и рассчитывал Ник.
Эндрю оставил на шезлонге очки и принялся карабкаться на вышку. А Ник наблюдал за ним. Наверняка помнил, что Эндрю встаёт раньше всех в «Шиповнике» — в шесть утра. Ныряет, плавает, потом уходит к себе и появляется уже в десять — в столовой, к завтраку. Эндрю не любил дневную жару, днём обычно спал. Зато вставал рано и ложился поздно — и Ник, который вырос в «Шиповнике», не мог об этом не знать. Как и о том, что возле бассейна в такую рань не окажется никого, кроме Эндрю.
Ник хладнокровно выждал, пока Эндрю разденется, снимет очки и пойдёт к лесенке. Террасу, где расположены рычаги, сдвигающие крышку, от вышки не видно, я проверяла. Ник подошел и нажал нужный рычаг. Пока Эндрю поднимался, крышка сдвигалась. Эндрю поднялся... и прыгнул. А Ник уехал, и через три часа был уже в Милане. Соседи его, возможно, выгораживали — а возможно, правда не знали, во сколько он вернулся.
Когда я до всего этого додумалась, долго не могла себе поверить. Понимала, что убийство могло произойти только так — но не хотела верить. Это было... слишком жестоко, понимаешь? Я не верила, что Ник способен на такое. Подраться со злости, избить кого-то — мог. Но убивать... А потом я вспомнила, что предложение-то он мне сделал вполне серьезно! Ник хотел, чтобы я была с ним. Он, возможно, ни о чем так не мечтал, как обо мне — но понимал, что при жизни Эндрю его мечта неосуществима. Что Эндрю снова поговорит со мной, найдет какие-то новые аргументы... Эндрю мешал Нику — во-первых. А во-вторых, Ник действительно его ненавидел. Всерьёз. И, будь я поумней, сообразила бы, что Ник — последний человек, которому стоит жаловаться на Эндрю. Но я была молодой наивной дурой, жаждущей финансовой независимости. Кто мог знать, что она достанется мне такой ценой!
Я хотела всего лишь вывести Эндрю на чистую воду, меня бесил этот сговор с Боровски. А Ник решил вопрос по-своему. Так, как привык их решать на улице, где жил, в своей полууголовной среде. Тем более, что Эндрю терпеть не мог... А меня любил. На процессе Ник ни слова не сказал обо мне, ничем не выдал моей причастности к смерти Эндрю — хотя я спать не могла ночами, все ждала вызова на допрос. Тем более, что после смерти Эндрю внезапно оказалась единственной его наследницей.
Ни жены, ни собственных детей у Эндрю не было, отец умер, мать, полувыжившая из ума, находилась в доме престарелых. А меня Эндрю удочерил сразу, как только женился на Маргарите. Завещания он не оставил — не планировал, видимо, так рано умирать. Судьба бывает непредсказуема. Капитал Эндрю, с таким старанием укрываемый от меня, мне же и достался! Когда я это поняла, со мной случилась истерика. Ведь, если бы хоть кто-то вздумал спросить у Ника обо мне...
Тяжелее всего угнетало незнание. Я понятия не имела, что происходит на допросах, о чем следователь расспрашивает Ника, что ещё, помимо его показаний, копам удалось раскопать. Я боялась, что, пусть не напрямую — обходными путями — но копы узнают, что Ник убил Эндрю из-за меня. Для того, чтобы сделать меня свободной — а вовсе не для того, чтобы я стала богатой наследницей, как он сейчас почему-то вбил себе в голову! Хотя... Я ведь и тогда, девять лет назад, понятия не имела, что у него на уме. Ник всегда был очень скрытным, даже со мной. Я знаю лишь то, что Эндрю он терпеть не мог. А мои жалобы стали, видимо, последней каплей.
Тина поставила бокал на журнальный столик и потянулась к стоящей там же бутылке. Долила в стакан виски, принесла из холодильника лед. Руки, вытряхивающие из формы кубики, дрожали. Три кубика, отскочив от стеклянной поверхности стола, упали на пол.
Тина, пробормотав под нос ругательство, собрала с пола лед, отнесла то, что осталось в форме, обратно в холодильник. Шагала она нетвердо, но долгожданный покой в мыслях, несмотря на выпитое, наступать отказывался. Вернувшись, снова забралась в кресло и отхлебнула из бокала.
— Почему он так сделал? — с горечью спросила у дочери Тина. — И почему сейчас меня шантажирует? Он... ведь Ник меня ненавидит, я поняла сегодня, по его глазам! Теперь — меня, вместо Эндрю! За что? За то, что вышла замуж за другого? Или за то, что боялась даже упоминать Ника в разговорах? Ни разу не навестила — ни во время следствия, ни потом, в тюрьме? Я... ну, я струсила, да. Я до смерти боялась, что наша связь откроется. Что меня сочтут причастной к смерти Эндрю... А Ник презирал трусость. Он меня и полюбил когда-то за то, что ничего не боялась... И он не признает получувств. Он любит — или ненавидит, середины нет. И сейчас я столкнулась со вторым. — Тина отхлебнула из бокала. — Знаешь, я ведь обманула Ника. Деньги готовы, вся сумма — я собирала их неделю, по частям вытаскивала из разных банков. И я бы отдала их сразу — если бы была уверена, что на этом Ник остановится. Но он не остановится, это я сегодня тоже поняла. Он так и будет надо мной издеваться — просто потому, что ему это нравится. Ему нравится мстить. За то, что бросила его тогда. Что купалась, как думает, в роскоши — пока он прозябал за решеткой... Я ведь пыталась поговорить с Ником — еще тогда, когда заявился в отель. Но он не хотел разговаривать. Не хотел слушать моих оправданий, не отвечал на вопросы. Когда я пыталась заговорить, молча улыбался и закрывал мне рот поцелуями... Тогда я решила, что Ник просто сильно соскучился. Да я и сама соскучилась, что уж... Такого мужчины, как он, в моей жизни не было — и вряд ли будет. И я просто наслаждалась тем, что он есть. Что Ник ласкает меня, что мне наконец не нужно притворяться, а можно просто получать удовольствие! У нас еще будет время поговорить, думала я, я все ему объясню. Вот же он — пришел, значит, простил! Значит, любит по-прежнему. А оно — вон как оказалось. Я, конечно, попробую получить с него завтра обещание, что этот откуп — последний. Но почему-то кажется, что ничего из этого не выйдет. И тогда... — Тина икнула.
— Мама, — позвала дочь, не отрываясь от телевизора.
— Да, моя хорошая?
— Ты икаешь.
— И что? Это со всеми бывает. Не очень красиво, но...
— Значит, ты скоро вообще не будешь разговаривать, потому что будешь спать. — Дочь повернулась к Тине. Сине-зеленые глаза смотрели на мать осуждающе.
Связи между виски в бокале Тины и «будешь спать» девочка пока, по малолетству, не прослеживала — но о чем-то, видимо, догадывалась.
— Не волнуйся, Мария. — Тина поставила бокал на столик, пересела на диван к дочери. Обняла ее. — Я буду разговаривать. Обещаю.
— Фу, — заявила дочь, вырываясь из Тининых объятий. — Плохо пахнет.
— Да-да, знаю... Прости.
Тина чуть отодвинулась. Протянула руку, гладя Марию по голове.
— Если бы дело касалось только меня, — с тоской проговорила она, — да и шел бы он к черту, Ник! Пусть бы выкладывал своё видео куда хочет, плевать! Но у меня есть ты. И ради тебя мне необходимо беречь репутацию. — Тина помолчала. — И, ради тебя — я ее сберегу. Чего бы это ни стоило.
***
— Все? Теперь ты доволен?
Ник пересчитал пачки банкнот в спортивной сумке.
— Временно — да.
— Временно?
— Ну, пока не потрачу, доволен. — Ник прищурил на Тину насмешливые глаза. — А как потрачу, еще приду. Так что особо не расслабляйся.
Что ж, чего-то подобного она и ждала.
— Я очень тебе советую, — медленно, веско проговорила Тина, — оставить меня в покое. Иначе, поверь, я найду способ укоротить тебе руки.
— Так, чего ж до сих пор не нашла? — Ник с ухмылкой смотрел на нее.
— Пожалела. Ну и считала, что оплата в какой-то мере справедлива.
— Ишь ты, — усмехнулся он. — В какой-то мере, говоришь? Так вот: меру я определю сам.
— Разве, назначив сумму, ты ее не определил?
— Не-а. Это я так, приценивался. Посмотреть хотел, как быстро ты сумеешь обернуться с деньгами и как будешь выкручиваться.
— Посмотрел? — процедила Тина.
— Ага. Теперь дорожка протоптана. Как бабло потрачу — еще приду. Не скучай. — Ник, перегнувшись через Тину, распахнул пассажирскую дверь. — Топай, миллионерша. Не задерживай занятого человека, мне бабло пристраивать пора.
— Не смей больше ко мне обращаться! Я заплатила, мы в расчете.
— Это ты так думаешь.
— Я тебя предупредила. Больше платить не буду. — Тина вылезла из машины.
— Посмотрим, — донеслось ей вслед.
Чтобы не слышать издевательский хохот, Тина громко хлопнула дверью.
***
«Бабки закончились. Готовь еще».
Письмо Тина получила через три месяца после того как рассталась с Ником на парковке.
«Ты за три месяца потратил четыреста тысяч?!»
«Ну... раз еще нужны, значит, потратил? Не морочь голову. Мне нужно еще четыреста. Срок — до послезавтра».
«Пошел ты! Я сказала, что больше не буду платить!»
«Что ж, дело хозяйское. Не хочешь — не плати... Дочка-то в школу ходит?»
«Нет, она еще маленькая».
«А. Ну, пойдет, рано или поздно. То-то детки хихикать будут».
«Не смей трогать мою дочь!»
«Я-то причем? Сама виновата. Надо было думать, под кого бросаешься... Короче. Послезавтра, там же».
Больше сообщений от Ника не было.
Еще часа два Тина металась по кабинету. Брала телефон — и откладывала. Снова читала переписку — в надежде, что что-то упустила, и шанс уговорить Ника все-таки есть.
«То-то детки хихикать будут», — стискивая кулаки от ярости, снова прочитала она.
«Сама виновата».
Что ж, Ник. Ты тоже сам виноват! Видит бог — я пыталась договориться по-хорошему.
Тина придвинула к себе телефон.
— Эрнесто? Будь любезен, зайди ко мне.
Глава 19
— Мы договорились встретиться сегодня. В два часа, на парковке. То есть, из дома Ник уедет около десяти и вернется лишь к вечеру. Надеюсь, за это время твой знакомый справится... эээ... со своей работой.
— Уверен в этом, сеньора. — Эрнесто — начальник охраны Тининого офиса — коротко поклонился.
В его преданности Тина не сомневалась. Этого человека порекомендовал в своё время мистер Баррет — нотариус, поддерживавший Тину во время судебного процесса, друг покойного деда.
— У Эрнесто — условный срок за превышение необходимой обороны, — рассказал тогда Тине мистер Баррет. — Сразу скажу, что в том деле я был на его стороне. Но — закон есть закон, формально парня признали виновным. И теперь, конечно, ему нелегко найти работу. Если не побоитесь прошлого Эрнесто, получите самого преданного охранника из всех возможных, обещаю.
Тина не побоялась. После того, как растянувшийся почти на полгода судебный процесс над Ником закончился, она поняла, что вообще мало чего в жизни боится.
Тина взяла Эрнесто на работу и ни разу об этом не пожалела. Начав простым охранником у дверей, через пару лет Эрнесто возглавлял всю секьюрити-службу Тининой компании. Он пришелся очень ко двору — Марк, вместе с которым Тина когда-то начинала бизнес, решил выйти из дела и потребовал разделения активов. Часть сотрудников ушла за Марком — в их числе предыдущий начальник охраны — и поначалу Тине было нелегко.
Эрнесто выполнил за прошедшие годы немало поручений, самого разного свойства: от проверки биографий сотрудников, перед приемом на руководящие должности, до негласного раскапывания состояния дел конкурентов. Тина знала, что Эрнесто можно доверять. Именно он в свое время предостерег ее от брака с отцом Марии: наведя справки, выяснил, что мужчина в долгах как в шелках и давно ищет возможность поправить дела. Взбешенная Тина разорвала помолвку, а Эрнесто прибавила жалованье.