Это Гоша Марине сказал, про хороших людей. В том смысле, что мы все, хорошие люди, сделали плохую вещь – бросили Нику одну, напуганную и беззащитную. И я считаю, сказал Гоша, ты должна перед Никой извиниться.
Ты представляешь: Марина – и извиниться? Она ни перед кем не извиняется, ни перед учителями, ни перед родителями. Нет, я не говорю, что это правильно, я просто рассказываю. Марина ни перед кем не извиняется, а Гоша говорит: ты должна перед Никой извиниться. Ника у нас только с этого года учится, а Марину вся школа уважает – и тут ей извиняться, представляешь?
Гоша – молодец, я считаю. Ну, я тоже чувствовал: что-то не так в этой истории, и Нику мне тоже было жалко, но мне так понравилось, как Марина все придумала, чтобы нам пятнашкам показать, что к чему, – короче, я и забыл про все. А Гоша – он не такой, он все-таки очень справедливый и очень смелый. Я думаю, это потому, что он сильный и спортом занимается. Тебе тоже надо в секцию какую-нибудь пойти, кстати. Ты скажи маме, куда ты хочешь, она тебя во Дворец Звездочек устроит. Там, говорят, клево, тебе понравится.
Я как считаю? Я тоже считаю, Марина должна извиниться. И ты тоже так думаешь? Эх, Шурка, здорово все-таки, что нас у мамы с папой двое! Вот Марина, Гоша, Ника – у них ни братьев, ни сестер. У Гоши только этот, Илья, двоюродный брат, который в кино снимается. Он не здесь живет, я его и не видел ни разу.
Короче, я думаю, им всем должно быть очень одиноко. Мы вот ложимся вечером спать – и можем всегда поговорить друг с другом. А им с кем говорить? Ну, Маринке разве что с кошкой, а рыбки Никины так даже и звука в ответ не издадут. Это как если бы я с Миной разговаривал. Она же ничего не понимает – ну и кошка с рыбками тоже. Даже родители не всегда понимают – это потому что они взрослые, да? Взрослые ведь многого не понимают. А ты вот меня понимаешь, я знаю. И я тебя понимаю, правда?
– Правда, – говорит из своей кровати Шурка, – ты понимаешь. Но я одного боюсь: когда потом станешь взрослым – ты же перестанешь меня понимать?
– Ну, – отвечает Лёва, чуть задумавшись, – ты же потом тоже станешь взрослой. И мы снова будем понимать друг друга. Не такая уж большая у нас разница в возрасте, перерыв совсем небольшой будет.
Ника всегда считала: классный час – самый скучный урок. В лучшем случае расскажут про никому не нужные мероприятия типа похода на Белое море с географом-коротышкой, в худшем – будут пересказывать последние новости из газет или обсуждать, кто нарушал на этой неделе дисциплину и как он должен быть наказан.
Ника грызет ногти на левой руке, безучастно глядя в пустоту. Ей кажется: сегодня весь класс ее избегает. Только Гоша сказал: привет! – и тут же отвернулся. Все остальные вообще мимо смотрят – даже Оля с подружками. Ну, насчет Оли можно, конечно, только порадоваться.
Ника оборачивается к окну: сплошная белая пелена падающего снега. Краем глаза она видит Марину – и замечает, что сегодня соседка сидит в ее, Никиной, позе: руки скрещены, взгляд сосредоточен. Только Марина при этом еще и закусила прядку каштановых волос, а вот Ника до сих пор заплетает косички – даже если бы хотела, у нее бы так не получилось.
Павел Васильевич спрашивает, есть ли у кого-нибудь вопросы.
Марина поднимает руку.
– У тебя вопрос, Марина? – спрашивает учитель.
Павел Васильевич единственный из учителей не зовет Марину «Петрова»: как-то раз она сказала ему, что не любит свою фамилию, мол, слишком обычная – вот он и запомнил.
– Нет, Павел Васильевич, – говорит Марина, – у меня, скорее, сообщение. Можно я выйду к доске?
– Да, пожалуйста.
Ника смотрит на Марину. Несмотря на вчерашнее предательство, Марина ей все-таки нравится. Наверное, Ника хочет быть на нее похожей. Сразу видно: Марина не из тех, кто не поспевает за собственной жизнью.
– Ребята, – начинает Марина, и Ника слышит, как тихонько хихикнула Оля. Марина тоже слышит и повторяет еще раз с нажимом: – Ребята, мне кажется, последнее время у нас в классе происходит что-то нехорошее.
В классе поднимается недоуменный гул. Даже те, кто до этого играли в «морской бой», отложив ручки, смотрят на Марину.
– Я не буду говорить о других, – продолжает она, – я скажу о себе. Вчера я совершила поступок, за который мне стыдно. Я хотела наказать подлость – и мне это удалось, – но при этом я сама совершила подлость. Да, я предала человека, который мне доверился. Многие из вас знают, что́ я имею в виду. Некоторые присутствовали при этом, другим, наверное, уже рассказали. Я завела нашу одноклассницу в неприятное, опасное место – и бросила там одну. Да, бросила ненадолго. Да, рядом были друзья. Но я даже не предупредила ее. Неважно, почему я поступила именно так, – я не хочу оправдываться. Сейчас, стоя перед всеми, кто знает об этой истории, стоя перед всем нашим классом, я хочу извиниться. Я хочу извиниться перед Вероникой Логиновой за то, что случилось вчера. Прости меня, пожалуйста, Вероника.
Ника замирает. Ей кажется: у нее никто и никогда не просил прощения. Она просила – у мамы, у папы, у тети Светы, у учителей, даже у одноклассников, которые смеялись и издевались над ней, – да, она просила прощения, а у нее – никогда. Это также невероятно, как если бы Аннабель из ее старой школы сама заговорила с ней.
Ника в недоумении: она не знает, что она должна делать.
Весь класс смотрит на нее.
Она поднимается, сама не зная, что собирается сказать.
– Спасибо, Марина, что ты извинилась… – говорит наконец Ника. И, решившись, добавляет: – И спасибо Гоше, который меня вчера спас.
Ника садится. С соседнего ряда доносится: а чего случилось-то? Павел Васильевич смотрит на класс – молча и очень внимательно. Марина по-прежнему стоит у доски.
– И вот еще одно, – говорит она. – Я сказала вначале «ребята», и кое-кто рассмеялся. Я не знаю, как мне следует обращаться к вам всем. Я бы хотела сказать слово «друзья», но это было бы неправдой. Потому что здесь есть люди, которые не друзья мне и никогда ими не станут. Но я хочу сказать всем – и в первую очередь этим «недрузьям»: Вероника Логинова – мой друг. Кто обидит ее – обидит меня. Кто оскорбит ее – оскорбит меня. Кто будет смеятся над ней – тот станет моим врагом. А вы все знаете: я не прощаю своих врагов.
Марина смотрит прямо в лицо Оле, та опускает взгляд. Марина возвращается на место, и Павел Васильевич медленно произносит:
– Да, Марина, ты сегодня удивила и меня. Вы знаете, я многое повидал. Я воевал по эту и по ту сторону Границы. Я видел людей, совершавших подвиги, о которых они и подумать не могли накануне. Я видел героев, которые еще вчера были обычными людьми. Я видел смельчаков, которые недавно были трусами. И каждый раз это потрясало меня и заставляло гордиться тем, что я – человек, тем, что я – живой. И то, что я увидел сегодня, станет для меня в одном ряду с ратными подвигами моих товарищей. Я горд тем, что я сегодня с вами, здесь, в этом классе. Я горд за вас, ребята, горд за Марину Петрову, за Веронику Логинову, за их друзей, за их одноклассников, за всех, кто может многому научиться у этих девочек. Я имею в виду не только умение признавать свои ошибки, не только умение прощать, но прежде всего их искренность и смелость.
– Выходит, мы с тобой здесь самые клевые? – шепотом говорит Марина, и Ника чуть слышно хихикает.
В раздевалке Гоша подводит Лёву к Нике.
– Послушай, Ника, – говорит он, – спасибо тебе, ну, за то, что ты про меня там сказала. Но я хочу тебе сказать, что ты вот думаешь, это Лёва не сдержал слово? Ну, короче, это неправда: это не Лёва разболтал про твоих родителей, это Вадик рассказал Оле – они же, оказывается, давно знакомы. На этом его, кстати, и поймали вчера.
И Лёва с Никой пожимают друг другу руки, и вот уже они стоят на крыльце школы, все четверо. Снег шел весь день и к вечеру на школьном дворе лежит ровным белым покровом. Не осталось никаких следов – словно и не бегали весь день школьники, не приходили и не уходили учителя, не забирали первоклашек родители. Перед ними – чистое белое поле.
И Ника чувствует себя так же – очищенной, свободной от всего, что случилось. Она стоит рядом с тремя своими одноклассниками, с тремя своими друзьями и чувствует: на этих людей она может положиться во всем.
А снег все идет, все падает на школьный двор, падает на город – и только с главной башни страны сияет заключенная в круг серебряная звезда, сияет, словно бессонный маяк, указующий путь всем живым.
12
– Это ты первая сказала, что ДэДэ – шпион, – говорит Гоша.
– Нет, это Лёва, – отвечает Ника, – я точно помню. Мы с ним были в зоомагазине, и он сказал, мол, ДэДэ шпион, потому что водит всех в какие-то странные походы.
– Не говорил я этого, – оправдывается Лёва. – Ну, или я пошутил, а ты поверила.
– Я – поверила? – возмущается Ника. – Это же Гоша его выслеживал, а не я! Я вообще об этом впервые слышу!
– А что я? – говорит Гоша. – Мне Лёва сказал, что ты сказала, что ДэДэ – шпион.
– Глупости все это, – не выдерживает Марина, – с чего вы взяли? Почему шпион? Просто – сволочь.
Они сидят на полу в Марининой комнате. Гоша только что рассказал Нике, как он тогда выслеживал ДэДэ и выяснил, что с ним дружит Зиночка: не такой уж большой секрет, если честно.
– Зато было интересно, – говорит Гоша. – Знаете, как трудно выслеживать человека? Особенно в метро! Садишься в соседний вагон и все время боишься, что он выйдет на остановке, а ты не заметишь.
Ника смеется:
– Но ведь ты его выследил в конце концов?
– Ну да, – кивает Гоша, – выследил и даже наблюдательный пункт оборудовал. Там рядом заброшенный дом за забором – ну, я туда и пролез.
– Старый дом? – спрашивает Ника.
– Ну да, еще до Мая. Он заколоченный стоит, я внутрь не ходил.
– Вот в таких домах и водятся привидения, – говорит Ника.
– Да-да, – кивает Лёва, – ты говорила: у тебя девочки из школы видели однажды белесое облачко.
– Здоровско, – говорит Марина. – А где видели-то?
– В доме, – отвечает Ника. – В заколоченном и старом, я же говорю.
– А может, в Гошином доме тоже водятся привидения? – спрашивает Лёва.
– Точно, – говорит Гоша, – мне даже показалось, кто-то оттуда смотрит.
– Наверное, ДэДэ, – невинным тоном замечает Лёва.
– Не, – отвечает Гоша, – ДэДэ через дорогу живет, не может он в этот дом попасть.
– А по подземному ходу?
– Или по тайной подвесной дороге? – добавляет Марина.
– Да ну вас, – отворачивается Гоша.
– Ладно тебе, – говорит Марина. – Давайте лучше сходим в этот дом – привидение поищем.
Все знают: найти дом с привидением – только полдела. Главное – выманить привидение. Привидения, самые робкие среди мертвых, обычно живых боятся и сами в контакт не вступают. Поэтому у каждого охотника за привидениями – свой набор специального оборудования, это в любой книжке написано. Правда, в книжках не рассказано, где найти все эти прекрасные вещи и вообще – существуют ли они на самом деле или выдуманы для большей увлекательности сюжета. Впрочем, насчет двух приборов Лёва уверен: для того чтобы обнаружить привидение, отлично подходит дэдоскоп, а растормошить их и вытащить на всеобщее обозрение легко можно с помощью магнитной свечи и звезды в круге.
Магнитная свеча, объясняет Лёва Нике, на самом деле никакая не свеча. Это электронный прибор, который работает на принципе свечи, то есть там есть фитиль и его надо поджечь. А дальше вокруг прибора возникает специальное электромагнитное поле, которое притягивает мертвых – привидений в частности.
– А звезда в круге зачем? – спрашивает Ника.
– Как зачем? – удивляется Лёва. – Резонатор, как всегда. Нам это на физике объясняли, ты, что, не слушала?
Ника не очень уверена, что им объясняли именно про это, но Лёва так уверен в своей правоте, что с ним не хочется спорить. Ну, резонатор так резонатор, главное, чтобы сработало.
– И где мы возьмем магнитную свечу? – спрашивает Марина.
– Украдем в кабинете физики, – предлагает Гоша, – там точно есть, я видел. В шкафу в лаборатории лежит несколько штук. Можно туда заскочить на перемене, когда в классе никого нет, и одну позаимствовать. А потом вернем – никто и не заметит.
– А дэдоскоп где возьмем? – спрашивает Лёва.
Дэдоскоп все много раз видели в кино. Небольшой стеклянный шар, около двадцати сантиметров в диаметре, внутри – подвешенная на тонкой нити серебряная рамка. При обнаружении мертвых – в том числе мертвых предметов – рамка начинает вертеться. Чем ближе мертвый, тем сильнее вращение. Принцип «горячо – холодно».
Массовое производство таких дэдоскопов было налажено в первые месяцы войны. С тех пор появилось множество новых моделей, но достать их почти невозможно: такие приборы засекречены и, в отличие от магнитных свеч, в школы не поставляются.
– Ну что? – говорит Марина. – Пойдем с одной свечой и будем во всех комнатах рисовать звезды, пока не получится?
Ей очень нравится новая игра: заколоченный дом – это здорово, даже если никакого привидения внутри не обнаружится. Все равно веселей, чем выслеживать ДэДэ. Мальчишки все-таки совсем помешались на своих шпионских играх.
– Придется так и сделать, – грустно говорит Лёва.
– Чем дольше искать, тем интересней находить, – говорит Марина.
– Если честно, – подает голос Ника, – я подозреваю, у тети Светы найдется такой дэдоскоп. У нее в шкафу целая коллекция всякого военного оборудования. Говорит, боевая память.
– Ух ты! – говорит Гоша.
– Да, – кивает Лёва, – с дэдоскопом мы это привидение в два счета найдем!
– Осталось понять, что мы после этого с ним будем делать, – замечает Ника.
– Неважно, – говорит Марина, – главное – начать, а потом разберемся.
13
Перед ними – чистое белое поле.
Только кое-где торчат высохшие стебли борщевика да несколькими холмиками возвышаются засыпанные снегом кусты.
Они стоят рядом, все четверо. За спиной – дощатый забор, с колючей проволкой наверху, с одной оторванной доской. За забором – переулок. В переулке пусто. Проедет редкая машина – и снова тишина.
Перед ними – чистое белое поле. По ту сторону – черный, пустой, заколоченный дом.
– Ну что, пошли? – говорит Марина.
Как-то само собой выходит: она то и дело оказывается за главную. Лёва захотел поиграть в шпионов, Гоша нашел дом, Ника сказала про привидений, а Марина все время только посмеивалсь – но в конце концов все равно оказалась главной.
Сейчас, когда от дома их отделяет всего несколько шагов, Марина понимает: ни у кого из них нет ни малейшего представления, что они будут делать, если в самом деле увидят привидение. Будут держать пленником? Попросят отдать какой-нибудь клад?
Ладно, думает Марина, там видно будет.
Осторожно она делает первый шаг – и сразу проваливается по колено в снег.
Теперь, когда они подошли к самому дому, Марине вдруг становится не по себе. Ей кажется: кто-то смотрит на нее через щели в заколоченных ставнях, словно сквозь приоткрытые веки. Тяжелый, недобрый взгляд. Взгляд человека, который не до конца проснулся.
Взгляд человека, которого сейчас разбудят.
Гоша подцепляет гвоздодером доску. Хруст взрезает морозный воздух. Ника вздрагивает.
За ставнями – разбитое окно.
– Полезли, – говорит Марина, почему-то – шепотом, словно тоже боится кого-то разбудить.
Гоша с Лёвой подсаживают девочек, потом, подтянувшись, влезают сами.
В пустом доме темно и страшно – словно поздней ночью в детской спальне.
– Гоша, фонарик, – шепчет Марина.
Гоша вынимает из рюкзака походный фонарь, нажимает кнопку.
В узком луче света появляется его встревоженное лицо, потом – рыжая шевелюра Лёвы, за ней – мелкий цветочек выцветших обоев, темный прямоугольник на месте исчезнувшей картины, поломанный шкаф, забитое окно…
Здесь нечего боятся, говорит сама себе Марина, здесь никого нет.
Только пустой темный дом.