(том 42)
ТРИ МУШКЕТЕРА
Роман
Романтика подвига и дружбы
В Париже воздвигнут памятник Александру Дюма. Сидя в кресле, он словно отдыхает после долгого, но принесшего удовлетворение труда, а по бокам высокого постамента высечены названия прославивших его произведений. Эта статуя отлита из бронзы, но — как было верно сказано на церемонии открытия в 1883 году — она могла бы быть изготовлена из чистого золота, если бы с каждого из поклонников Дюма собрать на ее сооружение хоть по одному сантиму.
На открытии памятника в Оше «изумительному гасконцу, воспетому Александром Дюма-отцом», 12 июля 1931 года присутствовал А. И. Куприн, писавший в своем репортаже об этом событии: «Как чудотворно, как поразительно могущественно талантливое писательское слово. Образы, вызванные и возвеличенные им, живут сотни лет и передаются миллионам читателей. Их можно назвать вечными спутниками человечества… К этим неизменным друзьям принадлежит и д'Артаньян, сгущенный француз и галл. Какая прелестная фигура! Бедность и гордость, мотовство и бережливость, отчаянная храбрость и стыдливое добродушие. И больше всего бряцание и блеск слов, упоение бесшабашным остроумием, невероятные гиперболы, отчаянно веселые шутки и проказы, которые так и называются гасконадами. А из глубины этакого фейерверка выглядывает нежный и добрый человеческий лик».
Полюбившиеся герои книг в самом деле становятся верными друзьями человека. Со словами Куприна о жизненной силе образа «четвертого мушкетера» перекликается признание Р. Л. Стивенсона: «Пожалуй, после Шекспира самый дорогой, самый лучший мой друг — д’Артаньян… Мне неведома другая душа столь человечная и в своем роде столь превосходная…»
Не случайно почти в каждой работе о Дюма приводится длинный перечень любивших его «великих читателей», среди которых были Маркс и Гейне, Толстой и Достоевский, Чехов и Менделеев, Луначарский и Горький, Бальзак и Флобер, Гюго и Мериме, Диккенс и Теккерей, Голсуорси и Джек Лондон. Их авторитетом хотят как бы придать больший вес писательской репутации Дюма, ибо до сих пор еще раздаются голоса, упрекающие его в поверхностности, легковесности, излишней развлекательности. Упреки эти, как правило, делаются теми, кто вообще пренебрежительно считает, что приключенческие романы (в том числе и основанные на историческом материале) не достойны числиться по разряду «большой», «серьезной» литературы. Между тем приключенческая литература — если она делается мастерами, а не ремесленниками, — литература настоящая, но у нее есть своя специфика, свои законы и традиции, свои классики. Толкуя слово «классик», словарь сообщает, что так именуют «общепризнанного великого писателя, творения которого сохраняют свое значение в веках». И пускай строгие ценители избегают называть Дюма «великим», чаще всего применяя по отношению к нему эпитеты «выдающийся», «талантливый», «популярный», но он — подлинный классик, потому что в избранном им жанре никто не сумел превзойти его и снискать более широкое признание. Вот уже много десятилетий люди на всех континентах зачитываются его книгами. «Никто не читал всех произведений Дюма, но весь земной шар читал Дюма», — заметил по этому поводу Андре Моруа в жизнеописании «величайшего рассказчика».
К биографии Александра Дюма как нельзя лучше применима крылатая фраза: «Жизнь — это роман, происшедший в действительности». В этом «романе» немало интереснейших страниц. Дюма деятельно участвовал в таких ключевых событиях своего времени, как революции 1830 и 1848 годов. Он подружился с Гарибальди, возглавившим борьбу за единство и независимость Италии, сопутствовал ему в сицилийском и неаполитанском походах. А сколько любопытных эпизодов, приключившихся с писателем во время странствий по белу свету! У Дюма нет скучных произведений, и роман его жизни не был в этом отношении исключением.
Романтично — в духе книг самого Дюма — происхождение писателя. Отец его был сыном французского маркиза и темнокожей невольницы с острова Сан-Доминго (так тогда называли Гаити). В годы Великой французской революции красавец мулат стремительно «проскакал» путь от рядового драгуна до генерала. Смуглый гигант геройски сражался под началом Наполеона Бонапарта в Италии и Египте. Но когда гражданин Бонапарт стал консулом, а затем превратился в императора Наполеона, Дюма попал в немилость за свои республиканские убеждения. Вознесенный волной революции властелин открыто предпочитал теперь преданных бонапартистов стойким республиканцам, и чересчур прямодушный генерал, бывший превосходным солдатом, но плохим политиком, провел остаток дней в опале неподалеку от Парижа, в небольшом городке Вилле-Коттре и его окрестностях.
Выжив после множества телесных ранений, он не снес раны душевной и в сорок четыре года скончался, оставив сиротой четырехлетнего Александра.
В наследство мальчику достались лишь воинская слава отца (о которой многие поспешили забыть), его кипучий темперамент да шапка курчавых волос. Что же касается средств к существованию, то с этим дело обстояло очень плохо. У генерала не было сбережений, а его вдове отказали в пенсии, так что она не смогла дать сыну хорошего образования. Он умел читать и писать, но вот с латынью и арифметикой был явно не в ладах.
В детстве Александр доставлял матери массу хлопот своей непоседливостью, своенравием и озорством. Он был крепок и силен, выглядел намного старше сверстников. Когда подрос, то, мечтая повторить подвиги отца, научился отлично фехтовать и стрелять. Его страстью сделалась охота: в поисках дичи юноша целыми днями мог пропадать в густых лесах, которые окружали Вилле-Коттре.
У него рано выработался поразительно четкий почерк, сохранившийся на всю жизнь. Этот изумительный каллиграфический почерк помог Дюма вначале устроиться клерком к местному нотариусу, а затем оказался едва ли не главным достоянием, когда в 1823 году он решил перебраться в столицу.
В романе восемнадцатилетний д’Артаньян, покидая родительский кров, получил — не считая отцовской шпаги, ценнейших напутствий и рецепта чудодейственного бальзама — три дара: пожилого коня уникальной масти, пятнадцать экю и послание к капитану де Тревилю. Будущий же автор «Трех мушкетеров» двумя столетиями позже отправился из дома, имея при себе лишь немного денег и рекомендательные письма (которые никто у него, по счастью, не похитил). Без коня он вполне обошелся, воспользовавшись дилижансом, а сумму, необходимую на проезд, выиграл в бильярд. Два юных честолюбца были преисполнены решимости «завоевать Париж», что им обоим блистательно удалось. Д’Артаньян добился этого шпагой, Дюма — пером.
На первых порах ему пришлось довольствоваться должностью переписчика в канцелярии герцога Орлеанского (будущего короля Луи-Филиппа), куда он попал по протекции одного из давних приятелей отца. Ни на какое более соблазнительное место рассчитывать и не приходилось, ибо — как уже было сказано— он обладал лишь красивым ровным почерком, но отнюдь не знаниями. Природного ума и цепкой памяти, помноженных на феноменальную работоспособность, оказалось, впрочем, достаточно, чтобы через два-три года благодаря систематическому чтению Дюма ликвидировал пробелы в своем образовании, точнее — самостоятельно получил таковое. С упоением набрасывался он на книги древних и современных авторов, открывая для себя Платона и Эсхила, Шекспира и Вальтера Скотта, Гете и Шиллера, Мольера и Корнеля. Тогда же, уверовав в свою звезду и пробуждающийся талант, он твердо решает посвятить себя литературе.
Чиновничья карьера никак не прельщала его: она могла принести в итоге достаток, но не известность. А достойный сын республиканского генерала всегда отдавал предпочтение славе перед богатством.
Признание Дюма получил после своей первой же поставленной на сцене пьесы — это был «Генрих III и его двор», — впервые сыгранной актерами театра Комеди-Франсэз 11 февраля 1829 года. До этого он попробовал силы в сочинении водевилей и драмы в стихах, выпустил сборник новелл. Но подлинной датой рождения Дюма-писателя следует считать, конечно, день премьеры «Генриха III».
В сфере искусства бывают свои революции (обычно так или иначе связанные с революционными сдвигами в общественном сознании), и в ту пору во Франции происходила одна из наиболее значительных: утверждался романтизм. Страстный его поборник, поэт, прозаик и критик Теофиль Готье вспоминал впоследствии: «Трудно себе представить, какое тогда происходило кипение умов. Движение, образовавшееся в те годы, можно уподобить лишь духовному взлету эпохи Возрождения… Казалось, что заново открыта какая-то великая утерянная тайна. Да так оно и было: люди вновь обрели поэзию». Дюма со свойственным ему пылом сразу же примкнул к романтической школе, главой которой стал Виктор Гюго, провозгласивший в противовес сковывавшим нормам классицизма с его непреложными единствами, что не должно быть «иных правил, кроме общих естественных законов, господствующих над искусством, и частных законов для всякого произведения, вытекающих из требований, присущих каждому сюжету».
Французские романтики, для которых столь характерно было обращение к прошлому, еще до Дюма создали несколько ломавших привычные каноны драм, но они не увидели света рампы, и именно его «Генрих III» оказался первым образцом нового искусства, с которым довелось познакомиться зрителям. Этим обстоятельством во многом объясняется восторженный прием спектакля публикой, — равно как и несомненным драматургическим дарованием автора.
Затем последовали новые пьесы — «Антони», «Ричард Дарлингтон», «Нельская башня», «Кин, или Гений и беспутство», закрепившие шумный успех Дюма как театрального писателя.
Уже через восемь месяцев после первого парижского представления «Генрих III» был поставлен в Петербурге (с участием известного трагика В. А. Каратыгина). Пьесы Дюма одна за другой — буквально спустя несколько месяцев после того, как им рукоплещут парижане, — появляются на русской сцене. Никого не оставляя равнодушным, вызывая восхищение у одних, умиление у других и раздражение у третьих, драмы Дюма широко входят в репертуар столичных и провинциальных театров России. За его творчеством внимательно следят Пушкин и Гоголь.
Его произведения печатаются в русских журналах, начинают выходить отдельными изданиями. Одним из первых переводчиков Дюма и пропагандистов его «мощного и энергического таланта» стал молодой Белинский.
С середины сороковых годов прошлого века в России, как и во Франции, Дюма-драматурга затмил своей славой Дюма-романист. Среди ранних романов Дюма примечательны «Записки учителя фехтования» (1840), где поведана взятая из действительности история русского конногвардейского офицера-декабриста И. А. Анненкова и его жены П. Е. Анненковой (урожденной Полины Гебль). Подобно воспетым позже Н. А. Некрасовым в поэме «Русские женщины» М. Н. Волконской и Е. И. Трубецкой, француженка-модистка Полина Гебль последовала за любимым человеком в Сибирь. Здесь, в Чите, состоялась их свадьба.
Однако книга Дюма не просто повествовала о трогательной любви русского кавалергарда и дочери наполеоновского офицера— это был роман о декабристах. В нем описаны и события на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, и казнь пятерых декабристов (эту трагическую сцену Дюма завершает пророческой фразой: «Несчастные, которые кричали о свободе России, опередили свой век на целое столетие!»). Мало того — в романе разоблачались многие «тайны петербургского двора». Автор рассказал о скандальных подробностях царствования «той, кого называют Екатериной Великой», о забавах императрицы Анны Иоанновны, устроившей свадьбу своего шута в ледяном дворце; целая глава была посвящена заговору графа Палена, закончившемуся убийством Павла I, который, согласно официальной версии, «скончался от апоплексического удара». Дюма не ограничился изображением самодурства и диких выходок российских венценосцев, он показал также жестокий деспотизм «рядовых» крепостников, коснулся тяжелой жизни русского крестьянства.
В целом книга представляла собой яркий обвинительный акт, направленный против верхушки царской России, наводила читателя на мысль о закономерности восстания декабристов и вызывала живое сочувствие к судьбе «государственных преступников».
«Записки учителя фехтования» были немедленно внесены в России в список запрещенной литературы. На русском языке этот роман смог появиться только после Октябрьской революции, к столетней годовщине восстания дворянских революционеров. Но, несмотря на строжайший запрет (а быть может, как раз благодаря ему), «Записки учителя фехтования» в подлиннике получили широкое распространение в России; книгу с удвоенным интересом читали все, кому посчастливилось ее достать. Очень быстро, как явствует из писем И. И. Пущина, дошел роман и до сосланных декабристов.
Посетить Россию было заветным желанием Александра Дюма, всю жизнь стремившегося к новым впечатлениям и отличавшегося большой «охотой к перемене мест». Однако он прекрасно понимал, что, пока жив злопамятный Николай I, благоразумнее отказаться от этого намерения. После смерти палача декабристов счастливый случай, которому так многим был обязан Дюма в своей жизни, вновь помог ему. В 1858 году он познакомился с находившимся в Париже графом Г. А. Кушелевым-Безбородко, богатейшим русским вельможей, коему чрезвычайно импонировала роль литературного мецената. Граф предложил писателю совершить поездку в Россию в качестве его личного гостя.
Дюма пережил уже тогда апогей своей славы, позади были успешнейшие произведения: «Граф Монте-Кристо», «Три мушкетера» с двумя продолжениями — «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя», еще одна трилогия— «Королева Марго», «Мадам Монсоро» и «Сорок пять», цикл из четырех романов — «Жозеф Бальзамо (Записки врача)», «Ожерелье королевы», «Анж Питу», «Графиня де Шарни» и примыкающий к ним «Шевалье де Мэзон-Руж», а также другие книги. Это путешествие сулило интересный материал, с помощью которого можно было опять привлечь внимание публики. Вопрос о поездке был решен в несколько дней. И писатель, с легкостью несший бремя пятидесятишестилетнего возраста, тронулся в путь. Уезжая, Дюма оповестил о своих планах подписчиков редактировавшегося им журнала «Монте-Кристо», пообещав, что это путешествие они совершат вместе с ним, — он действительно регулярно присылал с дороги тут же шедшие в набор обширные корреспонденции.
«Петербург принял г. Дюма с полным русским радушием и гостеприимством, да и как же могло быть иначе? Г-н Дюма пользуется в России почти такой же популярностью, как во Франции», — печатно засвидетельствовал И. И. Панаев. Французский литератор стремился завязать знакомства с русскими собратьями по перу. Он встречался с Н. А. Некрасовым, А. К. Толстым, Л. А. Меем, Е. П. Ростопчиной. Особенно многим был обязан Дюма Д. В. Григоровичу, который послужил ему главным источником сведений о русской культуре.
Более полугода провел Дюма в России. Правительство Александра II не чинило ему внешне никаких препятствий, но оно было в курсе каждого его шага, так как за «неблагонадежным» писателем установили негласный полицейский надзор. После Петербурга настал черед Москвы, потом Дюма проплыл вниз по Волге от Калязина до Астрахани, побывал в Баку и Тифлисе.
Его привело в восторг русское хлебосольство. Этот гурман увозил с собою множество рецептов новых блюд, которые ему довелось отведать в России или на Кавказе (уже после его смерти увидела свет составленная им «Большая кулинарная энциклопедия»). Он был переполнен также воспоминаниями о тех незабываемых экзотических зрелищах, которыми его потчевали с не меньшим усердием, чем блинами и шашлыком. Сказочные пиршества, медвежья и соколиная охота, скачки верблюдов, ловля диких лошадей арканом, бешеная джигитовка, инсценированное (о чем Дюма не догадывался) нападение черкесов, — мало кто был способен оценить все это лучше автора «Графа Монте-Кристо».