В третьей главе своего трактата Гэ Хун отвечает на другое возражение. Оппонент допускает, что Лао-цзы и Пэн-цзу стали бессмертными, но это произошло потому, что такова их природа. У других людей природа иная, а следовательно, они не могут стать бессмертными, подобно тому как сосна и кипарис являются вечнозелеными по природе, но ива не может стать вечнозеленой, обучаясь у сосны и кипариса. Гэ Хун возражает, что люди, в отличие от деревьев, обладают разумом и волей и способны к обучению. Кроме того, сосна, кипарис и ива подводятся под общую категорию «деревья», так же как Лао-цзы и Пэн-цзу подводятся под категорию «люди». Поэтому они обладают общей природой, следовательно, того, чего достиг один человек, могут достичь и другие люди. Здесь таким образом Гэ Хун, по существу, вводит идею особенного как синтезирующую общее и единичное, что характеризует его как умелого диалектика, поднаторевшего в искусстве ведения спора (эристике).
Доказывая, что бессмертные существуют, Гэ Хун активно ссылается на авторитетных для китайской традиции историков (прежде всего на Сыма Цяня) и на свидетельства современников, дополняя рациональную аргументацию эмпирической, что также свидетельствует о нем как об опытном полемисте.
Интересно, что для Гэ Хуна скептицизм его оппонентов свидетельствует об их невежестве, узости кругозора и обывательской ограниченности. По этому поводу он остроумно замечает, что такие люди не верят даже, что киноварь, постоянный ингредиент алхимических эликсиров, образуется из ртути при ее соединении с серой (HgS), ибо как красное может получиться из белого? А в таком случае стоит ли удивляться их неверию в бессмертных? Они не верят в лекарственное воздействие трав и растений, так что же удивляться их неверию в киноварные эликсиры бессмертия? (Гл. 5.)
Таким образом, для Гэ Хуна, как и для всей даосской традиции, возможность обретения бессмертия и существования бессмертных была не вопросом веры, а предметом науки, знания и логического доказательства, что резко отличает даосизм от большинства других религий, уповавших прежде всего на веру и ее дары.
Заключение
Итак, мы рассмотрели основные моменты истории, учения и религиозной практики даосизма. Мы увидели, что даосизм является религией, возникшей на китайской почве и пронизанной духом китайской культуры. Это, впрочем, отнюдь не лишает даосизм общечеловеческого и универсального значения, ведь в конечном итоге все универсальное в культуре человечества является в национальных одеждах и национальной форме и все развитие мировой культуры протекает исключительно в рамках национальных и региональных культурных традиций.
Даосским мироощущением пронизаны глубочайшие пласты не только китайской культуры, но и культур сопредельных стран, даже таких, где, как в Японии, не существовало даосских религиозных организаций и даосского духовенства.
К даосизму еще в прошлом веке начали проявлять интерес мыслители и писатели Европы и Америки. Создавая свою утопию единения с природой, американец Г. Торо («Торо, или Жизнь в лесу») исходил не только из идеи «естественного человека» Ж.-Ж. Руссо, но и из учения «Дао-Дэ цзина». Л. Н. Толстой в силу широты самой своей натуры не мог ограничиться в своих духовных исканиях рамками христианской традиции и обратился к богатствам восточной, в частности и даосской, мысли. Великому писателю были близки идеи единения с природой, простоты и естественности, непротиводействия природе сущего. Он находил даосское «недеяние» близким своему «непротивлению». Толстой не только перевел «Дао-Дэ цзин» на русский язык с французского перевода, но и литературно выправил и отредактировал русский перевод этого памятника, выполненный японцем Конисси.
Мыслитель и гуманист А. Швейцер, разрабатывая свою концепцию «благоговения перед жизнью», активно обращался не только к «Дао-Дэ цзину» и «Чжуан-цзы», но и к другим даосским текстам, таким как, например, «Тай шан гань ин пянь». Присущий даосизму дух онтологического оптимизма и радостного принятия сущего был ближе Швейцеру, чем «пессимизм» так же высоко ценившихся мыслителем индийских учений с их монашеской этикой и стремлением к выходу за пределы мира рождений-смертей.
Притчи и образы «Чжуан-цзы» украшают многие страницы знаменитого интеллектуального романа немецко-швейцарского писателя Г. Гессе «Игра в бисер». Достаточно только вспомнить эксцентричный, но неизменно вызывающий симпатию образ Старшего Брата с его увлечением «Каноном Перемен» и постоянным цитированием «Чжуан-цзы».
Фрагменты из «Дао-Дэ цзина» звучат и в фильме А. Тарковского «Сталкер», и во многих произведениях современной художественной и философской литературы.
Таким образом, мысль, родившаяся в далеком Китае две с половиной тысячи лет назад, не умерла, но, напротив, она живет и приносит свои плоды, побуждая человека западного мира увидеть те грани реальности, которые были скрыты от него в рамках родной традиции. Ведь Дао – это Путь, а Путь предназначен для того, чтобы по нему куда-то шли. И это «куда-то» перспективы даосского Пути – онтологическая открытость сущего и открытость сущему, столь необходимые в наш век экологических проблем и кризисов. Дорогу осилит идущий!
Знакомство российского читателя с даосизмом как единым целым, как некоей целостной системой «искусства Господина Хаоса» представляется делом нужным и важным. «Путь в десять тысяч верст начинается с одного шага», – гласит китайская мудрость. И если в этой маленькой книжке этот первый шаг сделан, ее автор будет считать свою задачу выполненной.
Рекомендуемая литература
Переводы
Древнекитайская философия: Собрание текстов. Т. 1. М., 1972. С. 114–138; 212–294 (пер. «Дао-Дэ цзина» и фрагментов «Чжуан-цзы»).
Лу Куань Юй. Доасская йога / Пер. с англ. Е. А. Торчинова. СПб., 1993 (трактат по внутренней алхимии даоса XIX в. Чжао Би-чэня).
Позднеева Л. Д. Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая: Чжуан-цзы. Ле-цзы. Ян Чжу. М., 1967; 2-е изд. под назв. «Мудрецы Древнего Китая». СПб., 1992.
Померанцева Л. Е. Поздние даосы о природе, обществе и искусстве. М., 1979 (пер. отдельных глав «Хуайнань-цзы»).
Стулова Э. С. Баоцзюань о Пу-мине. М., 1979.
Чжан Бо-дуань. Главы о прозрении истины / Предисл., пер., коммент. Е. А. Торчинова. СПб., 1994.
Чжуан-цзы. Ле-цзы / Пер., предисл., коммент. В. В. Малявина. М., 1995.
Исследования
Дао и даосизм в Китае: Сб. ст. М., 1992.
Малявин В. В. Чжуан-цзы. М., 1985.
Торчинов Е. А. Даосизм: Опыт историко-философского описания. СПб., 1993.
Торчинов Е. А. Религии мира: опыт запредельного (трансперсональные состояния и психотехника). СПб., 1997. С. 148–178.
Facets of Taoism. New Haven; L., 1979.
Lagerwey T. Taoist Ritual in Chinese Society and History. N. Y.; L., 1987.
Maspero H. Les procedes de nourrir la principe vital dans la religion taoiste ancienne // Journal Asiatique. Vol. 228. P., 1937.
Schipper K. M. Le corps taoiste. Corps physique – corps sociale. P., 1982.
Welch H. H. The Parting of the Way: Lao-tzu and Taoist Movement. Boston, 1957.
Дао-дэ цзин
«Дао-Дэ цзин», наряду с Библией и Бхагавадгитой, является одним из наиболее переводимых на иностранные языки текстов, и уже одни его переводы на английский язык исчисляются многими десятками, если не сотнями. Предлагаемый читателю новый русский перевод отличается от большинства предшествовавших переводов тем, что переводчик стремился представить «Дао-Дэ цзин» как текст поэтический, написанный ритмической рифмованной прозой со стихотворными фрагментами, а также учел материалы мавандуйского текста Лао-цзы, найденного китайскими археологами в начале 70-х гг. Кроме того, переводчик в своей работе с этим достаточно темным текстом опирался не только на общепризнанные классические комментарии к нему (Хэшангун, Ван Би), но и на позднюю эзотерическую и алхимическую традицию его истолкования.
В переводе, в соответствии с древней китайской традицией, текст разделен на две части: «Дао цзин» («Канон Пути») и «Дэ цзин» («Канон Благой Силы»).
Дао цзин
Канон пути
1
Путь, что может быть пройден, не есть постоянный Путь-Дао.
Имя, что может быть поименовано, не есть постоянное имя.
Безымянное – Неба, Земли начало.
Именуемое – Матерью сущего стало.
В отсутствии тайну вещей созерцать стремись.
В наличии предел бытия созерцать стремись.
Те двое родятся вместе, но их имена различны.
Их вместе назову я Сокровенным.
И Сокровенное вновь Сокровенным стало.
Таковы врата всех тайн.
2
Когда в Поднебесной все узнают, что прекрасно прекрасное, – это уже безобразно.
Когда в Поднебесной все узнают, что добро есть добро, – это уже не добро.
Поэтому отсутствие и наличие друг друга порождают, легкое и трудное друг друга определяют, длинное и короткое друг друга измеряют, высокое и низкое друг друга исчисляют, мелодия и ритм друг с другом гармонируют, начало и конец друг с другом чередуются.
Поэтому совершенный мудрец пребывает в делах недеяния, не прибегая к словам, он осуществляет учение.
Все сущее творит, не полагая начала творению, и действует, не замышляя ничего преднамеренно.
И Дао-Путь – рождает, но не обладает, действует, но не предумышляет, благими качествами и свойствами обладает, к ним не привязываясь никогда. Поскольку в них он к ним не привязан, то их он и не теряет.
3
Не почитайте мудрецов, и ссор не будет меж людьми.
Не цените труднодоступные товары, и люди не пойдут разбойничать и грабить.
Не устремляйте взор на вожделенное, и не смутится ваше сердце.
Вот совершенномудрый управляет так: опустошает подданных сердца, но наполняет животы им, их волю-самочинность ослабляет, взамен их кости укрепляя.
Всегда стремится он, чтоб у народа не было ни знаний, ни желаний, а знающие чтобы действовать не смели.
Творит недеяние он, но нет на свете ничего, не приведенного им в порядок.
4
Путь-Дао пуст, но при использовании неисчерпаем.
О как глубок он, словно предок всех существ!
Скрой остроту свою и развяжи узлы, умерь свой свет и уподобься пыли.
О! Тонет он в пучинах бытия и как бы существует в них и ныне!
Не знаю я, чье он дитя, но он предшествует Небесному Владыке.
5
Не милосердны Небо и Земля, и сущее для них – соломенное чучело собаки.
Не милосерден и мудрец совершенный, и для него все люди – соломенное чучело собаки.
Пространство между Небом и Землей, пожалуй, как кузнечные меха: оно пустеет, но не знает искривленья, и чем сильнее в нем движенье, тем более вовне выходит ветра.
В тупик многословье ведет. Не лучше ли тот, кто всегда середину блюдет?
6
Ложбинный дух бессмертен.
Называют Сокровенной Самкою его.
Врата той Самки Сокровенной – корень бытия, из коего родятся Небо и Земля.
Как нить, в бесконечность тянется он.
Используй его без усилий!
7
Вековечно Небо, и постоянна Земля.
Небо и Земля вековечны и постоянны потому, что не сами собой рождены. Поэтому и могут быть они вековечными и постоянными.
Поэтому и совершенномудрый себя назад всенепременно ставит, но вдруг оказывается впереди.
Себя он чем-то внешним почитает, существованье в этом обретя.
И уж не потому ли это, что лишен он личных интересов?
Благодаря такому поведению он как раз и может всегда и полностью блюсти свой личный интерес.
8
Высшее благо словно вода.
Вода приносит благо и пользу всем существам, ни с кем вражды не зная. Течет она в таких местах, где людям, да и тварям, жить нельзя. Поэтому близка она Дао-Пути.
Живи в благих землях, пусть твое сердце станет полноводным водоемом блага.
Пусть милосердие твое всегда обрящет единение с благом, а речи проникнутся благом достоверности.
Всегда осуществляй благое исправление, свершай дела благие по возможности своей и действуй лишь во время должное, благое.
Лишь тот, кто не враждует, не будет ненавидим.
9
Не лучше ли ослабить натянутую тетиву, чем вечно напрягать ее?
И даже если бесконечно точить клинок, надолго сохранить остроту его, пожалуй, не удастся.
Когда нефритом или золотом наполнен зал, кто сможет уберечь его от вора?
Когда богатством или знатностью кичатся люди, не навлекают сами этим ли беду большую?
Богатство, почести и слава сгинут прочь, истлеет тело – вот небесное Дао, вот Путь!
10
Соедини воедино души земные и дух небес,
Одно обними – и не смогут они ввек расстаться!
Сосредоточь пневму-ци и мягкость этим обрети – тогда сумеешь уподобиться дитяте!
Зерцало темное от скверны омой – и беспорочен стань душой!
Цени народ, страну в порядок приведи – тогда недеяние осуществить ты сможешь!
Небесные врата то отверзаются, то затворяются – узри начало женственное в них! Поняв четыре принципа, ты можешь пребывать в неведении полном!
Дао рождает сущее и его питает. Рождает, но им не обладает и действует, не замышляя преднамеренно. Оно все взращивает, но ничем не повелевает, и это Сокровенной Силой-Дэ зовется, знаю!
11
Тридцать спиц вместе – одно колесо. Но то, что в нем, – отсутствие, определяет наличие возможности использования телеги.
Стенки из глины – это сосуд. Но то, что в нем, – отсутствие, определяет наличие возможности использования сосуда.
В стенах пробиты окна и двери – это дом. Но то, что в нем, – отсутствие, определяет наличие возможности использования дома.
Поэтому наличие чего-либо определяет характер использования вещи, а отсутствие – принципиальную возможность использовать ее.
12
Пять цветов глаза ослепляют.
Пять звуков уши оглушают.
Пять вкусов рот ощущений лишают.
Стремительные скачки по полям и пустошам до безумия доводят.
Труднодоступные товары препятствуют благим свершениям.
Поэтому совершенномудрый заботится о полном животе, а не о том, что приятно для глаза. Отбрасывая то, берет он это.
13
В почете быть столь же страшно, сколь и быть в позоре.
Быть почитаемым такая же беда, как обладать телесной самостью.
Почему так говорят о почестях и о позоре?
Позор нас унижает, ну а почести мы со страхом принимаем и со страхом же теряем.
А почему быть почитаемым такая же беда, как обладать телесной самостью?
Я потому в беде великой пребываю, что телом-самостью я обладаю. И если б телом-самостью не обладал, то разве б были беды у меня? Поэтому коль человек заботится о теле-самости своей, как о Поднебесной всей, ему и Поднебесная доверится немедля. И если человек дорожит телом-самостью своей, как Поднебесной всей, его признает всякий в Поднебесной.
14
Смотрю на него и не вижу – называю его тончайшим.
Слушаю его и не слышу – называю его тишайшим.
Ловлю его, но схватить не могу – неуловимым его нареку.
Триаду эту словами объяснить не дано: хаотична она и едина. Ее верх не освещен, ее низ не затемнен. Тянется-вьется, но нельзя ее назвать; вновь возвращается к отсутствию сущего она.
Поэтому говорят: безвидный облик, невещный образ.
Поэтому говорят: туманное и смутное.