Новогодие
(вступительное слово)
Будь я Дедом Морозом, я бы распорядился праздновать Новый Год целый год! Вот так, да.
Чтобы посреди каждого дома – елка. А чтоб не увядала и не опадала – садить в кадку.
И чтобы каждое утро под этой прекрасной зеленой елкой были подарки.
Днем чтобы салаты и торты. Прогулки по нарядному городу и катания на громадной снежной горке.
Вечером – праздничное шоу по телевизору.
И во всех домах – аромат мандаринов.
Работу отменить. Праздник же! Какая работа?
Утренники там – для детей, отмечания в ресторанах с любимым коллективом – для взрослых. Все это каждый день.
Все довольные. Веселые. Румяные.
Хороводы водят, песни поют, стихи на стульях рассказывают, кричат: «Дедушка Мороз!» или «Раз, два, три! Елочка, гори!». Еще танец маленьких утят танцуют и шоколадными конфетами шуршат, жуют.
А на улице – снежные хлопья кружатся, голубые сугробы волнами лежат, и снег хрустит, хрустит под сапожками. Городские улицы светятся огнями фонарей и гирлянд. В витринах неоном горят контуры елок да оленей. Во дворах снеговики красуются.
Все к друг другу ходят в гости, все друг друга поздравляют, все смеются и улыбаются. Звенят бокалы, беззвучно поднимаются пузырьки шампанского на поверхность, куранты отбивают двенадцатый удар, и я желаю всем прекрасного Нового Года!
Подарок
(новая французская сказка)
Аэростат летел над Парижем. Газовая горелка весело шумела, в ясном ночном небе ярко светились звезды, а вокруг кружили белые хлопья снега. Далеко внизу Эйфелева башня переливалась огнями. Словно взлетная полоса, бежали окаймленные иллюминированными деревьями Елисейские поля. Разноцветно светились здания. Город был сам словно рождественская ель – нарядный, сияющий, дышащий праздником.
– Заряжай, – лениво махнул пухлой рукой Рождественский Дед. – Ну чего ты там копаешься? – и Дед поддал расшитым сапожком по заду человека, копавшегося в огромном угластом мешке.
Человек ойкнул, вылез из мешка, держа в руках обернутую в золотую бумагу коробку. Шагнул к медной пушечке, дуло которой, словно любопытный турист, выглядывало поверх борта корзины, выдвинул из пушки ящик, впихнул туда коробку, пожаловался:
– Не влазит.
Дед крякнул, спрыгнул с борта, на котором он до этого сидел и попыхивал трубочкой, подошел к пушке и хлопнул рукавицей по коробке, бока ее чуть сгармошились, бумага на углу оторвалась.
– Говорил им, – проворчал Дед, – упаковывайте форматно!
Мужчина торопливо задвинул ящик, а Дед взялся за ручки, торчавшие по бокам пушки, прищурился, повертел ею вправо, влево, остановился, опустил вниз какую-то рукоятку, сказал:
– Готово.
Мужчина взял длинную щепку, зажег ее в пламени горелки, но пока нес к фитилю, пламя потухло.
– Эх ты, растяпа, – вздохнул Дед. – Не суетись, сам.
Он поднес к фитилю едва тлеющую трубку, и фитиль мгновенно вспыхнул, искорка весело побежала вверх.
Мужчина прикрыл уши и присел. Пушка громыхнула, пошел белый дымок.
– Попали? – пугливо спросил мужчина.
Дед свесился через борт вниз:
– А как же! Точно в дымоход! – он посмотрел на мужчину, покачал головой: – И чего ты в помощники напрашивался?
– Хотел тоже добро творить, – пробубнил мужчина, подымаясь и отряхивая дорогой костюм.
– Ну на твоем посту-то это не сложно, – сказал Дед. – Твори себе весь год.
– Я в Рождество хотел, – сказал мужчина.
– Кино, что ли, насмотрелся? – спросил Дед. – Заряжай следующую.
Мужчина с трудом вытащил из мешка совершенно огромную зеленую коробку, перевязанную красным бантом.
– Ну что за безобразие! – вскричал Дед. – Ошалели они, эти лилипуты нечесаные!.. Заряжай пока другую!
Дед потряс коробку у уха, прислушался, потом постучал по верху, по бокам. Воровато оглянулся на склонившегося над пушкой мужчину, схватил коробку и кинул ее.
– Вы обалдели? – вскричал мужчина. – Еще прибьете кого-нибудь!
– Не-ет, – сказал Дед примирительно.
– Что в ней было? – озабоченно спросил мужчина.
Вместо ответа Дед спросил строго:
– Ты зарядил, тихоход?
Мужчина не ответил, он подошел к борту, свесился вниз, пытаясь что-то разглядеть на усыпанной огнями такой далекой земле.
– Где мы пролетали? – спросил он возмущенно. – Это, похоже, Сите?
Дед только пожал плечами, обернулся и тоже посмотрел вниз.
– Больше так не делайте! – сердито сказал мужчина.
– Не буду, – невинным голосом сказал Дед.
Мужчина вернулся к пушке. Тут запиликал известный марш из «Кармен».
Мужчина вытащил из кармана пиджака сотовый телефон, ответил:
– Да.
Кто-то панически бубнил ему в трубку. Дед навострил уши, но слов было не разобрать.
Бледность смела розовый морозный румянец со щек мужчины. Он еле выговорил в трубку:
– Я сейчас буду, – и захлопнул телефон.
– Ну? – спроси Дед. – Продолжаем? Чего ты встал? Не успеешь добро наделать.
– В мэрии… – выдавил мужчина. – Теракт.
– Ну да? – недоверчиво спросил Дед.
– И это в Рождество! – схватился за голову мужчина.
– Может, продолжим подарки раздавать? – осторожно спросил Дед.
Мужчина его не слышал:
– Высади меня. Немедленно.
– Но ты же… – начал Дед.
– Немедленно! – голос мужчины стал властным.
– Еще пригороды впереди…– сказал Дед.
– Какие пригороды! – взвижжал мужчина. – Ты не слышишь, что произошло?! Выпусти меня сейчас же!
– Ладно, ладно, – пробасил Дед. – Снижаемся, – и уменьшил пламя горелки.
Потом стал натягивать стропы туда, сюда. Баллон относило к западу.
– Я тебя в Булонском лесу высажу, чтоб незаметно, – сказал Дед.
Мужчина только кивнул.
Шар неведомым образом не задел деревьев, корзина аккуратно приземлилась на полянку.
Мужчина торопливо вылез.
Дед протянул ему руку через борт в знак прощания. Мужчина пожал ее. Рождественский Дед сказал печально:
– Может, останешься? Ты же вон сколько лет хотел… Второго такого раза не будет.
Мужчина только помотал головой и поспешил к асфальтированной дорожке.
Через сорок минут такси остановилось у мэрии. Здание было оцеплено. Несмотря на рождественскую полночь, любопытные столпились у ограды.
Он беспрепятственно пробежал внутрь – его узнавали. Едва зашел в холл, навстречу выбежала помощница:
– Добрый вечер…
– Где? – коротко спросил он вместо приветствия.
– В парадном зале, – ответила она.
Он кивнул, пошел к лестнице. Помощница семенила следом.
– Вы, наверное, прямо из-за праздничного стола? Так это невовремя, – сокрушалась помощница. – И жена, наверное, огорчилась…
«Что она городит? – подумал он. – Разве такое может быть вовремя!»
– Нет, – ответил он. А что ей сказать? Что он был в воздушном шаре, помогал Рождественскому Деду раскидывать подарки? – Я был… занят, делами.
– Даже в Рождество? – с уважением проговорила она.
Она, была, конечно, глупа до ужаса, но уважала его тоже до ужаса. К тому же, как подозревал он, была тайно им увлечена. И поэтому ему было жалко ее уволить.
У дверей зала стояло двое в камуфляже. Третий, капитан, появился перед ними откуда-то из бокового коридора:
– Господин Мэр, вам лучше уйти. Мы сейчас будем обезвреживать. Всех уже эвакуировали.
– Что там? Я хочу взглянуть, – сказал Мэр и открыл створку двери.
– Пробило крышу…
– Как пробило? – поразился Мэр.
Но он уже увидел все сам.
На потолке зияла дыра. И в нее задувало хлопья снега.
А на паркетном полу, посреди кусков штукатурки и горстей белой пыли сияла зеленая коробка, помятая с одного бока, и торжественно горел алым целехонький большой бант.
Мэр стоял и смотрел на коробку. А тот, что встретил их у двери, скомандовал:
– Через две минуты приступим, ребята.
И трое военных, которых Мэр до этого и не заметил, окружили коробку с трех сторон, как опасного врага.
– Левин, – обернулся капитан, – проводи господина Мэра и мадам к выходу.
– Нет, – сказал очнувшийся Мэр. – Это… Не бомба. Это… Не теракт.
– Я не знаю, что там, – сказал капитан. – Но звучит оно как бомба. И потолок пробило.
– Послушайте, – сказал Мэр. – Это покажется невероятным. Но это моя коробка.
– Ваша? – не понял капитан.
Его подчиненные обернулись на Мэра.
– Да, – сказал он. – И потолок. Он просто. Давно было пора ремонтировать.
– Что? – недоуменно произнес капитан.
– Да, – сказал Мэр. – Так что… Спасибо. Но мы тут сами разберемся.
– Да что вы мне городите? – взорвался капитан. – Освободите территорию. Левин, я тебе сказал?
Левин подошел к Мэру.
– Послушайте! – вдруг раздался писк помощницы. – Если господин Мэр говорит, что сам разберется, значит, так и есть. Он здесь хозяин!
– Вам жить надоело? – сказал капитан.
– Уверяю вас, – сказал Мэр. – Я сам оставил здесь эту коробку. Сейчас я ее открою, и вы увидите, что в ней нет ничего страшного.
– Она тикает, – сообщила помощница Мэру на ухо.
– Да? – заинтересованно отозвался он и подошел к коробке.
– Ладно, – сказал капитан. – Если так… Реми, ассистируй мне.
Капитан и Реми тоже подошли к коробке.
Мэр взялся за бант. Капитан отодвинул руку Мэра, сам осторожно осмотрел бант, потом кивнул. Реми и Мэр развязали.
Так же, в шесть рук, раскрыли верх упаковки. Мэр спешил. Капитан чуть не бил его по рукам.
Тиканье, и правда, было. Еле слышное.
И вот, наконец, открыли коробку. Внутри было что-то зеленое, из искусственного меха, с желтым гребнем по длинной шее. У него были лапы, и, похоже, заводные, потому что одна из них методично постукивала по коробке.
– И никакое не тиканье! – сказал Мэр и достал из коробки большого зеленого динозавра. Ноги динозавра смешно перебирали в воздухе взад-вперед. – Я сам его покупал, – сообщил Мэр военным. – Вчера, в Торговом Центре тут, неподалеку.
Капитан выдохнул с облегчением и утер пот со лба. Потом поднял голову к потолку, сказал грозно:
– Запустили вы мэрию! Зовите ремонтников завтра же!
Мэр его не слушал, он задумчиво глядел на игрушку.
– Завтра же праздник, – сказала помощница.
– Значит, послезавтра! – сердито сказал капитан и пошел прочь из зала.
А Мэр поставил игрушку на пол. И динозавр затопал по паркету, кивая головой при каждом шаге.
А Мэр вспомнил, что вот такого динозавра мечтал он получить в подарок на Новый Год в пять лет. И вспомнил, как узнал об этих невероятных животных – мама прочитала ему книжку про них. И как он стал просто бредить ими. Но среди подарков все их как-то не было – то машинки, то роботы, то ковбойское снаряжение.
И еще он вспомнил, как в шесть лет не хотел верить, что они вымерли. А в десять его осенила блестящая догадка, что, по крайней мере, один динозавр выжил – это известное Лох-Несское чудовище. А в тринадцать он решил стать палеонтологом и выяснить, почему эти прекрасные существа исчезли.
А в восемнадцать поступил на факультет экономики и права…
Он пошел за динозавром, поднял его, обернулся ко все еще стоявшей тут и будто ждавшей его распоряжений помощнице:
– Мадемуазель Горовски, вы не знаете, когда открывается исторический музей?
– Я узнаю, – сказала помощница.
Он пошел к выходу, неся динозавра под мышкой.
– Значит, это подарок сыну? – спросила секретарша.
– Что? А, да, – но потом он остановился. Повернулся к ней: – Вернее, нет. Это мне.
Секретарша смотрела на него с недоумением. Это было впервые за годы их совместной работы.
– Они невероятные, эти динозавры, правда? – спросил ее Мэр.
Секретарша машинально кивнула.
А Мэр потопал вниз по лестнице.
Дуб
(сказка об одном превращении)
Александр пребывал в интересном состоянии. Его руки уже не были в двух экземплярах, их стало неисчислимое множество. Нога была одна, но с большим разветвлением. Головы как таковой не было, была лишь сердцевина, прятавшаяся в центре ствола. Короче, Александр стал деревом. Человек, конечно, существо быстро адаптирующееся, но тут людской натуре было не под силу справиться. Уже неделя прошла, а Алексу все было плохо. Нет, у него ничего не болело, только тяжело было стоять вкопанным на одном месте и нестерпимо хотелось с кем-нибудь поговорить.
К несчастью, это ужасное превращение произошло осенью. Корням еще было ничего, а вот ветки мерзли. А может, им просто было неуютно без листвы. Иногда целыми днями шел дождь. Он отчего-то веселил Алекса, кора начинала блестеть, а потом, на солнце, подсыхала с приятным, щекочущим, чисто древесным ощущением.
Однажды – не прошло и двух недель после заточения Алекса – дом, возле которого он рос, ожил. Он осветился, зашумел, взбудоражился. Двери то открывались, то закрывались, люди бегали туда-сюда, внося вещи. Алекс был высоким деревом и мог спокойно смотреть в окна и первого и второго этажа. То ли люди вернулись домой после отпуска, то ли это была их дача и они въехали на месяц-другой. «Лучше б они жили тут постоянно», – подумал Алекс. После в доме остались двое, мужчина лет сорока и прекрасная женщина чуть младше его. Она была так хороша, что Алекс, даже будучи деревом, проникся чувствами к ней. «Не будь я деревом, отбил бы её у этого идиота,» – подумал Алекс. Но и древесное состояние не мешало этой задумке. Как только муж показывался на пороге и шел в сад, Алекс скидывал на того свои некоторые никчемные ветки. А однажды умудрился уронить скворечник, жаль только, что промахнулся. Алекс долго размышлял о своем хулиганстве и пришел к мысли, что оно глупо и бесцельно. Оставался еще вариант: ворона. Ворона была частым гостем у Алекса и чистила клюв о ветки, что очень раздражало. Нужно было ни много ни мало – загнать ворону на нужную ветку и уколоть её в нужный момент – и она кинется прямо на мимо проходящего, то есть на Карла. Но ворона была старой и её было жаль, да и Алекс становился все апатичней. И он перестал о чем бы то ни было думать и лишь наблюдал за хозяевами – Карлом и Юлией.
Иногда ночью Алексу снились кошмары. Особенно пугал один: воспоминание о том, как его прокляли и он начал искривляться и расти во все стороны одновременно.
Все произошло из-за сущей ерунды. Друг попросил внести за него залог, Алекс как-то не торопился с этим, а через несколько дней узнал, что друга убили в тюрьме. И последним словом он Алекса проклял: так и назвал – «Дубом бессердечным». Кто ж знал, что в обыкновенном бухгалтере проснется прадед-колдун.
Надежды на обратное превращение не было. Друга давно отпели и похоронили, и никто теперь не узнает, что сей стройный, красивый дуб есть Александр Вуд, честный служащий банка, а точнее его замдиректора. Должность эту он получил всего месяц назад и даже не успел увидеть свою великолепную зарплату.
А теперь всё – стой, глазей, пока тебя не срубят или не ударит молния. Ну, до молний, то есть до весны еще далеко. Да и владельцы участка, несмотря на все его выходки, Алекса любили. А однажды (о, счастливый день!), к нему подошла Юлия, погладила его по коре и сказала:
– Какой у нас красивый дуб! – и вдруг обняла и прижалась щекой к коре: – Даже не обхватишь.
Алекс глядел в её глаза и чуть не рыдал от счастья и горечи. Потом она ушла, и Алексу стало невыносимо грустно.
В доме все чаще звучала музыка, появлялись гости. Юлия любила танцевать, и Алекс любовался ею, тихо роняя слезы. Долго ещё ему предстояло наблюдать и не иметь возможности подойти и поговорить с любимой.
Настал Новый Год. Алекса украсили гирляндой. Это была идея мужа – видимо, он хотел отомстить за всё Алексу, то есть дубу. А эти гирлянды были жестокой и изощренной местью, они ослепляли и даже если поначалу согревали, то потом, перекаляясь, больно жгли в сотнях местах сразу. Но Алекс терпел, и в этом ему помогало любование Юлией, которая убирала дом, что-то пекла и читала, свернувшись калачиком на диване.