Приятели торопились на заимку, где у Кирилла жил сват, прасол, занимающийся скупкой пушнины у алтайцев, спаивая их и обсчитывая.
Хитрый Кирилл, поклявшийся отомстить Тутанхэ, Чету и Айнтаю, уговорил Поликарпа ехать к свату покупать пушнину, и дорогой всячески старался склонить богатея-сотского на свою сторону.
Чего и как Кирилл хотел добиться при помощи Поликарпа, он и сам еще хорошенько не «обмозговал», но в голове у него уже составлялся план похищения Тутанхэ, и потому он заранее хотел заручиться дружбой полицейской власти, играющей огромную роль в таких углах, как Алтай. Кирилл лебезил перед Поликарпом донельзя: держал стремя, когда Поликарп садился на лошадь, помогал слезать с нее и всю дорогу пел похвалы сотскому как человеку и как исполнителю трудной должности.
Угрюмый сотский потел от удовольствия, кряхтел и звал Кирилла другом.
При перевале через «белки», приятели встретились с кучкой алтайцев, возвращавшихся с моленья. Это были Канакуэн с сыном Сапышем, Тунгай, Санаш с женой Саатан и Сапыр со своей женой Кудачи — все друзья Чета и его последователи.
Санаш пел новую на Алтае песню, сложенную недавно Айнтаем:
Кирилл, услышав и поняв слова песни, вдруг заерзал на седле, говоря:
— Ишь, собака, что поет! Ах, немаканный!
Поликарп сказал, прислушиваясь:
— Не разберу что-то!
— Да как же, он поет: всех русских перережем, да одни жить на Алтае будем, как вольные цветки!
Поликарп мигнул Кириллу, они съехали с дороги в кусты и остановились там.
А алтайцы, не подозревая, что их подслушивают, приближались, беспечно слушая певца.
Санаш продолжал:
— Ишь, черти поганые, а?… — сказал Поликарп, стоя с Кириллом в пихтаче. — Ах, собаки!..
— Надо тебе за них взяться!.. — сказал Кирилл. — Ишь ведь, што замышляют!..
Неизвестно, чего хотелось Кириллу, но он, помолчав, опять сказал:
— А доспей они резню, кто будет в ответе? Спросить с начальства, скажут: чего глядели?.. С тебя спросят, Поликарп Михайлыч, как думаешь?..
Но сотский ответил:
— Сглупа это они, сами себя тешат, поют просто!
— Да ведь ты же сам слышал!..
— Ну так что ж, что слышал. Так себе… поют…
— Мне мало горя!.. Я для тебя же, потому ты сам мне давеча рассказывал, отчего бунты разные бывают. Может, и эти бунт затевают. Знаешь, утеснение в земле у них, действительно, есть… Обижают их, это верно. Вот теперь японец на Россию прет. Может, калмыки-то с японцами заодно? Может, под ихнего царя стать хотят?.. Смотри, Поликарп Михалыч, дело твое, а только как бы неладное что не вышло… Ты свою шкуру беречь должен!..
И он рассказал Поликарпу про собрания алтайцев в аиле Чета Челпана и от себя прибавил, что сам слышал, как Айнтай и Чет говорили, что следует передаться японцам.
Угрюмый сотский, подогретый раздражением Кирилла, слушал его все более внимательно, стал поддакивать ему и рассказал в свою очередь, что слышал от каких-то старух о скором пришествии антихриста и о наступлении времени, когда поднимутся «все народы на народы».
Кирилло прикинулся невинным:
— Мне что?.. Мне ничего не надо. Я для тебя только, для дружбы, ну и начальство тоже обратит внимание. «Кто, — скажет, — разузнал первый? — Поликарп Михалыч, сотский! — A-а, вот он какой умный мужик. Дать ему в награду крест с лентой!..»
Поликарп как бы что-то соображал и, когда Кирилло дорисовывал ему картину, как сам исправник будет здороваться с ним «по руке», вдруг круто повернул назад и сказал:
— А ведь верно, Кирилло Зотеич, ты правду говоришь… Надо донести начальству!.. А то потом расхлебывай, ежели што…
— А може, не стоит связываться? — спросил хитрый Кирилло.
— Как не стоит? Дело не шуточное!.. Черт их знает, что у них в башке-то.
Кирилл ехидно улыбался в бороду…
IX
Темные тучи
Проповедь Чета всколыхнула вековую спячку Алтая.
Обещание пришествия Ой-Рота, как прекрасная мечта, воскресило упавший дух Алтай-кижи и особым блеском украсило новое учение.
— Добрый Белый Бурхан победил злого Эрлика!
— Идет новый Бог, Бурхан Ой-Рот!
— Не будет русских на Алтае!
— Не надо Шайтана и его изображений… Долой шаманов, их камланье и бубны…
— Юч-Курбустан-Бурхан!..
По ночам, словно ульи, загудели калмыцкие аилы.
У алтайских калмыков все важное совершается ночью — днем слишком жарко. Днем алтаец вял и сонлив. Зато ночью алтайцы носятся на своих маленьких гибких лошадках по горам и долам родного Алтая.
Часто по вечерам, после зари, топот многих скачущих лошадей оглашал голубые долины Алтая.
Далеко неслись унылые, но свободные, как горные реки, старинные алтайские песни.
Алтайцы спешили на собрания.
В аил Чета, к лиловым скалам Карлыка, стекались тысячи алтайцев: послушать, как будет говорить Чет о новой вере, а потом, разъехавшись по Алтаю, рассказывать другим о словах пророка.
Чет, пророк Бурхана, был неузнаваем, точно вырос и возмужал. Точно не бывало в нем застенчивости и скромности. Голос его стал спокойным и твердым, движения плавны. Но он по-прежнему был прост и ласков в обращении и проявлял полное бескорыстие, отдавая обильно сыпавшиеся от богатеев-зайсангов подарки своим бедным родичам. Чет сразу стал пользоваться большим почетом. Самые уважаемые калмыки держали стремя, когда он садился на коня, а большего почета не знают на Алтае.
Старик Айнтай давно уже признал Чета своим зятем и теперь гордился им. Недавно страстный последователь древних заветов, старик отрекся от старых богов и со всей горячностью поэта отдался новому течению. Он даже сочинил один за одним несколько звучных гимнов Белому Бурхану, за что Алтайцы назвали старика «ярлыкчи» — вещим наставником.
На Алтае пошли изменения даже в мелочах жизни.
Стали здороваться не обычным:
— Езень!
Стали говорить при встрече приветствие, произнесенное Ой-Ротом при встрече с Тутанхэ:
— Яхши!
Алтайцы твердо верили, что божественная сила Бурхана сделает так, что русские сами уйдут из гор, уступив их Алтай-кижи.
Недаром новая религия учила, в знак мирных чувств своих последователей, зарывать ножи в землю при молении.
Как снег весной, таял шаманизм. Скоро около двух третей алтайцев стали бурханистами. Перешло в бурханизм даже много алтайцев, только что принявших христианское крещение от миссионеров.
Дивились этому русские в соседних селах.
На сходках, на вечерках, на покосах, везде, где собиралось несколько русских, слышалось:
— Что это доспелось с калмыками? Арачки даже меньше пьют, все что-то талалакают!.. Молятся!..
— Собираются вместе по несколько сот!
— Дело, ребята, неладно!.. Надо держать ухо востро.
И, как искру в порох, бросили Кирилл и угрюмый сотский Поликарп, которые однажды на сходке заявили:
— Сами слышали, что калмычишки с японцами заодно замышляют!..
Кирилле бы одному не поверили, потому что все знали неудачный роман его с Тутанхэ. Но сотский Поликарп, богатей и церковный староста, слыл за человека степенного, который слова зря не скажет.
И понесся слух о японцах. Скоро говорили уже, как достоверное:
— Калмыки-то заодно с японцами затевают, провались я на этом месте! Они, вишь, по Алтаю хотят японцев в Сибирь провести и заполонить, значит, ее.
— Говорят, новый царь придет, японский, значит, богдыхан. Айротом звать.
В другом месте говорили иное:
— Новая вера у них теперича. Бурханом они бога-то зовут, Эрлика по шапке, значит. Придет, говорят, новый бог наш, Бурхан, и попалит огнем все русские деревни.
— Врут!
— Где ихнему Бурханке супротив нашего!..
В общем, однако, все толки сводились к одному, что с калмыками творится что-то неладное.
— Быть, ребята, худу!..
— Однако, бунт-забастовку калмыки хотят изладить?..
И вдруг сорвалось у многих:
— Бить их, чертей окаянных!..
А Кирилло на свои деньги подпаивал громил и разжигал страсти, ездил по селам, подзадоривая и запугивая русских.
— Вот погодите, японцы с калмыками придут, так покажут вам кузькину мать!
Уже носились слухи, что на вершине Херема стоит 30000 калмыцко-японского войска и пушки.
Выходило так, что и раньше, через Алтай, японцы получали все сведения о передвижениях, месторасположении и о действиях русских войск на Дальнем Востоке.
Из-за Алтая, будто бы, из-за калмыков-изменников, мы терпели поражение за поражением на далекой восточной окраине.
Много ужасов «услышали» и «увидели» темные люди. Страсти разгорались все сильнее. Многое дошло до сведения начальства. Оно встревожилось.
И вскоре бурханисты услышали жуткую весть:
На Алтай для усмирения их были двинуты войска. Русское население всполошилось. Усилили и поставили на ноги всю полицию.
Вызвались и добровольцы идти «супроть врага»…
Одним из первых явился Кирилл с толпой пьяной и буйной «шпаны». В село Усть-Кан, находящееся неподалеку от аила Чет-Челпана, к 20 июня добровольцев собралось больше тысячи.
На продовольствие себе они отбирали и убивали скот алтайцев. Начались насилия.
А народ в Усть-Кан все прибывал, потому что как раз к этому времени там ждали архиерея, который обещал приехать для освящения новой церкви в каком-то окрестном заселке.
Над Челпаном и его последователями нависли темные тучи.
X
Торжество
21 июня жители села Усть-Кан готовились к встрече архиерея.
В село собрались все жители из окрестных деревень и ждали с нетерпением приезда преосвященного.
Никто из собравшихся никогда еще не видал архиерея. Он представлялся им человеком, совсем не похожим на обыкновенных людей, что и доказывали убедительно торжественные приготовления к его встрече. Дом священника, и без того хороший, лучший в селе, начисто вымыли даже снаружи, убрали зеленью и цветами. Везде по улицам насадили березок, у волости, училища и у домов купцов развевались флаги, как в царские дни. Церковь приняла праздничный вид. На колокольне дежурили двое пономарей, чтобы заранее известить колокольным звоном о приезде владыки. Видя все это, канцы, в праздничных ярких одеждах, ходили группами по селу и оживленно разговаривали по поводу предстоящего торжества. На всех почти крышах и на заборах виднелся народ, напряженно всматривающийся в даль по дороге.
Часам к шести пополудни в село, верхом на взмыленных лошадях, прискакало несколько конных городовых с полицейским надзирателем и несколько человек крестьян.
— Едет, едет! — кричали они еще издали.
Зазвонили колокола, и народ весь высыпал на площадь.
Вскоре показалась удобная карета, запряженная шестериком. В карете сидел преосвященный в высоком клобуке и благословлял обеими руками народ, бегущий с обеих сторон. Сзади ехал хор, чины полиции с исправником во главе, небольшой отряд стражников и становой пристав.
У церкви карета архиерея остановилась, владыко вышел из нее и медленно двинулся к паперти, продолжая благословлять народ.
Толпа валом повалила за ним, и скоро небольшая ограда канской церкви была полна народом.
В это время случилось небольшое событие.
На паперти церкви стояли несколько человек больных, калек и нищих и ожидали благословления владыки.
Когда архиерей взошел на паперть и остановился благословить собравшихся, один из нищих, дряхлый старик-калека, двинулся к нему, чтобы лучше рассмотреть владыку своими слезящимися глазами. Но слабые старческие ноги плохо служили ему, и он, покачнувшись, слегка толкнул владыку. Это увидал стоявший неподалеку становой пристав и быстрым движением оттолкнул нищего. Нищий упал. Все это произошло в несколько секунд, но архиерей заметил «усердие» станового и, укоризненно покачав головой, сделал ему мягкий выговор, а затем подошел к охающему нищему-калеке и сам помог ему подняться. В народе пронесся гул удивления и восторга; владыко же обратился к нищему со словами:
— Не убился ли ты, брат мой во Христе?
Нищий от неожиданности и испуга не мог произнести ни слова и только моргал своими красными веками. Архиерей повторил вопрос, но, видя волнение нищего, не стал настаивать на ответе, а неожиданно для всех три раза поцеловал нищего.
При виде владыки, целующего старого калеку, народ пришел в священный трепет. Сдержанный гул голосов тысячеголовой толпы перешел в глухую бурю восторга. Многие бабы плакали и причитали:
— Святитель ты наш, батюшка праведный!..
— Как о людях-то болеет, отец святой!..
Хор певчих грянул «Достойно», и владыко торжественно вошел в церковь.
Архиерейский хор казался канцам пением ангелов, архиерей святым угодником, а великолепие парчовых одежд архиерея и его духовенства, блестящие мундиры исправника и приставов с орденами и медалями действовали на толпу прямо магически.
В церкви было много «добровольцев-дружинников», вставших против алтайцев. Тут же стояли Кирилл и Поликарп. Кирилл показывал Поликарпу на ордена исправника и шептал, что скоро и у Поликарпа будут такие же. У Поликарпа кружилась голова, и он воображал себя уже в свите преосвященного, рядом с исправником.
По окончании богослужения владыко вышел на паперть, к народу, и сказал небольшую проповедь.
Архиерей слышал про движение алтайцев еще дорогой и теперь говорил, что народ православный должен откликнуться на призыв своих, Богом поставленных властей, — владыко при этом слегка поклонился в сторону исправника и приставов, — и не дать восторжествовать ослушникам, непокорным нехристям. Он пророчил православным христианам победу над врагами, «как некогда Бог даровал победу Давиду над великаном-Голиафом»…
Народ с благоговением выслушал последние слова владыки:
— Постоимте же, братия, за веру, Царя и Отечество и Господь да будет с вами! Аминь!..
Точно порыв ветра прошел по толпе, и она заволновалась, загудела, зашевелилась.
Архиерей давно уже ушел в дом священника отдыхать и откушать, а толпа и не думала расходиться. Восторг, граничивший с фанатизмом, разразился в нескончаемом «ура».
Так ли они поняли слова владыки или не так, но, разделившись на группы человек по 300, канцы озлобленно, даже хорошенько не понимая, в чем дело, ревели, грозя «нехристям». Кирилл и Поликарп суетились больше всех и кричали, что нужно тотчас же идти на алтайцев.
Толпа вокруг них все прибывала.
Забряцали затворы берданок и защелкали курки обыкновенных дробовиков. Все свирепее раздавался рев толпы.
— Идем, ребята, на Херем!
— Чего на их глядеть!
— Бить их, собак, надо!..
Зловеще загудел колокол на церкви, точно набат на пожар, и, хотя было около 11 часов ночи, толпы мужиков, вооруженных чем попало, двинулись к Херему.
— Усмирять «калмыцкий бунт»!
— Искоренять крамолу!
Так кончилось в маленькой канской церкви моление Истинному Богу любви и всепрощения.
XI
Эрлик отомстил
Спали горы.
Вдалеке, на озере, стонали кем-то потревоженные варнавки. Печальный крик их будил горное эхо и далеко несся по долине.