«Нуждается ли музыка в словах?..»
Нуждается ли музыка в словах?
Поэзии нужны ли восхваленья?
До славы ли тому, кем движет страх
Не выполнить Верховного Веленья?
Всё так. Но если вдруг она сама —
Поэзия – сквозь матовое меццо
Вливаясь в души, затопляя сердце, —
Впускает нас в святые закрома
Любви и жизни, вскормленной любовью,
О, сколько в них покоя и тревог,
И счастья, перемешанного с болью!
…Да не постигнет немоты подвох
Твои стихи. Не голосом – судьбою
Тебе пропеть их – да поможет Бог!
О женской поэзии
Я – поэтесса. Маленький сверчок.
Я так скажу, как не сказать поэту,
И голос тих, но мой шесток при этом
Подвешен там, где небо горячо.
Я не о Солнце, я о высоте,
О раскаленной высоте небесной.
Тот белый свет, где в будущем воскресну,
Внушает мне искать напевы те,
Что, как цветы, красивы и просты
И, как пески, бессмертны и печальны, —
И поиск мой меня не удручает
И не дает дыханию остыть.
Прощай, стишок! Ты мал и бестолков.
Но мне всё можно – я почти у цели.
Я – поэтесса, и мои качели
Летают у небесных потолков.
«Чтоб выше стать…»
Чтоб выше стать,
Нам надо чище петь
И, выдувая звуки из свирели,
Ни разу ошибиться не посметь
И ритму не ввернуть ненужной трели.
Не украшать, а медленно тянуть,
Всё выше, выше – из последней силы.
Пускай уже без кислорода грудь,
Пускай от напряженья вздулись жилы, —
Звени, поэт!
До самой той черты,
Пока твое дыханье не прервется
И, умирая, не услышишь ты,
Как в твой напев стихающий вольется
Мелодия иная, но в ладу
Одном с твоим напевом…
Легкокрыло
Она твой дух подхватит на лету
И в миг последний
Вырвет у могилы.
«Наступает особенных мыслей пора…»
Наступает особенных мыслей пора,
За оградой свивается кольцами ветер.
Наступает пора, когда росчерк пера
По-особому легок и светел.
Наступает пора для любви и добра,
И надежды, порвавшей дремучие сети,
Наступает пора – от утра до утра
Петь и плакать о лете.
Наступает пора – улетает листва,
Из земли выползают лесные коряги.
Наступает пора – умирает листва.
Начинается жизнь на бумаге…
«Вы всё сказали, что могли…»
Вы всё сказали, что могли,
Бойцы мои, слова…
Без промаха вы в цель легли,
За труд – спасибо вам.
От сердца отдан вам приказ
Из крови и огня,
Но оказалась тверже вас
Упругая броня.
И вас потомству сохранит
Военных лет музей.
– Вот это, – скажут, – монолит,
Портрет эпохи всей.
К Истине
Я рву и рву черновики
И, от стихов изнемогая,
На первый звук живой строки
Бесстрастно вето налагаю:
Пусть слово чувством обрастет,
Мои невзгоды отстрадает,
И лишь тогда проистечет
Из слова Истина святая.
Ковчег моих стихов
Не я пишу стихи – они живут во мне
И только изредка на белый лист нисходят,
Когда себя, как в зеркале, находят
В моих раздумьях, радостях и сне.
Я благодарна им, моим стихам,
Что так не громогласно и неспешно,
Так снисходительно к моим порывам грешным
Они вверяют жизнь мою строкам.
Я ощущаю боль ушедших слов
И тех, что исповедуют неволю
Моих сомнений: «Почему, доколе
Нам терпеливо жить в плену оков
Беспечной неустроенности, зла,
Неистребимой алчности и скорби
Изгоев, для которых дыры в торбе,
Как россыпи надежд, – им нет числа?!»
Мой утлый, но спасительный ковчег
Вот-вот уже наполнится словами
И поплывет, как сон, над головами
Со мною разделивших странный век
И далее…
Спасут Его слова
Прощением греха земных соблазнов!
А парам тварей, добрых и опасных,
Земные пусть достанутся права…
В заоблачной, пустынной темноте
Ковчег отыщет чистый свет приюта.
А лишних слов неправедная смута
Утихнет во вселенской немоте…
Как тяжело сказать…
Как тяжело сказать: – Прости…
Глаза в глаза, с оттенком грусти,
Когда расходятся пути
И ты стоишь на перепутье.
Как тяжело сказать: – Прощай…
Когда – совсем, а не до завтра,
И заблудившийся трамвай
Не привезет тебя обратно.
Как тяжело сказать: – Забудь
Всё то, о чем мы так мечтали, —
Того, что было, – не вернуть.
И вновь глаза полны печали…
Как тяжело сказать: – Вернись,
Отринув прошлые обиды,
Забыть о том, как падал вниз,
Не подавая даже виду.
Как тяжело сказать: – Люблю!
Чтобы всерьез, чтобы без шуток,
Когда шальную жизнь свою
Готов отдать лишь за минуту —
За ту минуту, на краю,
Что не объять и не измерить.
Как тяжело сказать: – Люблю!
Но тяжелей еще – поверить.
Кружит опавшая листва,
И тихо шепчет дождь осенний:
– Как тяжело сказать слова,
Которым придаешь значенье…
Певцы Земли
Господь хранит певцов Земли.
Они творят, покуда любят,
от созидания ликуют,
покуда искренни они.
И враг страшится их венца,
креста святого вдохновенья.
Они поют – на удивленье,
узрев в творении – Творца.
И чудо малого цветка
им откровением бывает…
Душа не старится, пока
поет, прекрасному внимает
и к Богу тянется она,
и оживает, оживает…
«Не смущай моей ласковой лиры…»
Не смущай моей ласковой лиры
однозначным сравненьем мирским.
Мне Поэзия кажется миро
и попутчицей душам людским…
«Животные боятся шума…»
Животные боятся шума.
Не говори со мной совсем.
Слова, особенно их сумма —
Сильней Иерихонских стен.
Не только древние инстинкты
Глухому ужасу виной:
Сердца звериные – пластинки
С записанною тишиной.
«Путь многоскорбен, многотруден…»
Путь многоскорбен, многотруден…
Пошли нам, Боже, мудрых слов.
Сквозь гул веков и звоны буден
В глубинах сердца слышен зов.
Стекают мысли к изголовью
В одну божественную нить:
Нелицемерною любовью
Как нам друг друга возлюбить?
Хоть мудрый Бог скорбями лечит,
Но мы привыкли милость брать.
Цель нашей жизни человечьей
Недосягаема опять…
«Стихи, как исповедь на каждый день…»
Стихи, как исповедь на каждый день,
Не ставлю в ранг заслуженных творений.
Когда над городом ночная сень,
Душа полна тревоги и сомнений…
Боюсь заговорить, когда молчат,
Немею в слове, но до кромки чувства:
Стихи во мне и плачут, и кричат,
Но чувство – в паузах, молчание – искусство.
Скупая исповедь на каждый день —
Итог моих бесчисленных сомнений.
Душа полна, но вновь ночная сень
Скрывает жар моих стихотворений.
Цветаевский костер
Нам никогда друг друга не обнять,
Не встретиться, не завязать знакомства,
И писем нам друг другу не писать,
И рук не жать, когда мы расстаемся.
И только осенью, когда придет пора
И горечью нальется гроздь рябины,
В Тарусе у горящего костра
Мы будем все гостями у Марины.
Счастье
Душе всё кажется, что где-то
В морском прибрежье на камнях
Так много воздуха и света,
Что птичьих крыльев видишь взмах,
Что всё прошедшее – не вольно
Вершить над нами строгий суд,
Всё настоящее – привольно,
До будущего – недосуг.
Что в мире Божьем суть прекрасна
И Лика нет светлей Его,
Что в Нем ни больно, ни напрасно
Не существует ничего.
И если всю тщету и боли
Мы переплавить сможем в свет,
В цвет музыки и звуки моря,
То песни петь – Господня воля,
На свете счастья выше нет!
Природа творчества
Двоюродному брату – художнику С. Кузьмину
1.
Противоречие начал —
Сильнее формы
Совершенной, точной…
Где точность —
Нет еще Творца!
2.
Быть правым —
Право же, не много.
Ошибка теплая, живая,
В которой чувства
Спорят, тая, —
Дороже сытого успеха,
Который важно бродит где-то.
3.
Страна неведомая – слово.
Послушницей войти готова,
Созвучием молитву длить
И до Истока звука плыть.
4.
Природа творчества – одна.
Куда бы ни вела река,
Какое б устье ни искала,
Истоки – Одного Начала!
И в цвете музыку ищу,
И краски в звуке нахожу,
Поэзией скульптура дышит,
Архитектоника ей – свыше!..
А слово лепит образ смело!..
И ритм стиха возникнет – белый!
Искусства греются в семье:
Мать – музыка,
Каркас – отец,
Ритм – сын,
А живопись… невеста.
И счастье понимания… воскресло!
Гусли
Посвящается гусляру Любови Басурмановой
Как из былины стародавней —
Родною вестницей Садко,
На гуслях, струн касаясь плавно,
Играла девушка легко.
И родниками поднимались
Мелодии сквозь время к нам,
Со всплеском звуков приближались
Слова напевные славян…
Княгини в обручах жемчужных
Несли потомственную речь,
Мужья их в панцирях кольчужных
Клич рассылали: – Русь беречь!
Во имя новых поколений
Их зов к единству призывал…
С могучей силой гуслей пенье
Объединяло чуткий зал.
На гуслях девушка играла…
Звук в Русь седую уводил,
Сердца в ту память погружая,
Где голос предков в гуслях жил.