– Тпру! – крикнул Сил. – Приехали!
Кабриолет вкатился в распахнувшиеся ворота замковой ограды, местами ещё сохранившейся почти в первозданном виде.
Камердинер раскрыл двери и Кирп на мгновенье замер, вдыхая ароматы родного дома. В замке приятно пахло сыростью, фосфоресцирующая плесень мерцала на панелях, в канделябрах тихо горели чёрные свечи. Уютный, родной замок! Высокие потолки были со вкусом задрапированы паутиной, а стены украшали картины, написанные кровью. Древняя, купленная кем-то из его предков миллион лет назад, мебель была крепкой, красивой, и очень удобной. Вампир вспомнил детскую – у них с Силом была одна на двоих. Особенно ему нравилась кровать – гробики располагались один над другим, в верхний можно было забраться по лесенке, сделанной из красивых, покрытых тонкой резьбой костей. В углу за кроватью высилась горка черепов, которыми они с братом играли в кегли, конструктор, который всегда был рассыпан по полу… Кирп вспомнил, как однажды преподобный Лудц споткнулся об берцовую кость. Священник пожаловался отцу, и все детали почти собранного из остатков старого конструктора самолёта пришлось выбросить. Родной дом! Он здесь родился, в этом замке прошло его детство, его юность…
И здесь же пройдёт его молодость, зрелость и старость – бесконечная, вечная, дряхлая старость бессмертного существа…
Родной замок – какой же он холодный… Тёплое мерцание и мягкий свет были единственными источниками тепла в больших залах, столовых, в длинных, кажущихся бесконечными, коридорах, в продуваемых сквозняками спальнях…
Нескольких минут на пороге родового гнезда фон Гнорей оказалось достаточно для того, чтобы тоска по родному дому, что томила его сердце во время учёбы, сменилась тоской по странствиям, новым местам и новым встречам.
Следующий час прошёл в поцелуях, слезах матери и сестёр – и в разочаровании. Отец, едва взглянув на диплом, поджал тонкие губы и проговорил:
– Наследнику графского титула и потомку славного рода фон Гнорей диплом лекаришки ни к чему. Ты зря потратил время, Кирп. Тебе надо было изучать не биологию, а генеалогию. Спрячь куда-нибудь эту книжицу. Она тебе не нужна.
– Ну почему же, – тут же вступилась за сына графиня. – Мы его поместим в рамочку и повесим на стену. Теперь есть чему завидовать – мой сын единственный образованный вампир в Чертокуличинске.
Мама Кирпачека обладала одним важным качеством, которое во вторую очередь привлекло к ней внимание графа. Она была глупа, и на её фоне фон Гнорь чувствовал себя эрудитом. Ему нравилась бытовая зацикленность супруги и её неумение сосредоточиться на чём-то дольше трёх минут. Кроме детей.
Дети были третьей причиной, способствовавшей женитьбе аристократа на милой девушке из купеческого сословья. Она ко времени брака уже раз побывала замужем и родила первому супругу сына. Первый муж Сорчи фон Гнорь погиб во время землетрясения, вместе с их маленьким сыном, так что граф точно знал – брак с Сорчей будет благословен детьми.
Первой же причиной, сыгравшей главную роль, было приданное этой маленькой, пухленькой женщины. Этих трёх причин было достаточно для того, чтобы граф собрал в кулак всю свою волю и засунул снобизм, который ошибочно считал аристократизмом, куда подальше. Расчёт оправдался, Сорча не обманула его ожиданий. Вот уже семьсот лет она была верной женой, крепко держала в маленьких ручках немногочисленную прислугу и экономно вела хозяйство. Ещё Сорча фон Гнорь всегда гордилась тем, что вдруг стала графиней, и поэтому испытывала невероятную благодарность к мужу, порой переходившую в благоговение перед ним. Кирстену фон Гнорю так нравились слова глупенькой жены: «Ты так умён, дорогой!», что он почти забыл её низкое происхождение.
Сидя во главе стола, под украшенным гроздьями летучих мышей потолком столовой, граф Кирстен фон Гнорь с удовольствием смотрел на своё семейство. Супруга распоряжалась слугами, с гордостью демонстрируя знание правил сервировки графского стола. Наследник опустил взгляд в тарелку и едва не плакал – так казалось графу. Втайне он предпочёл бы видеть в качестве следующего графа не этого размазню Кирпачека, а Грана. Вот уж кто действительно граф: и стать, и ум, и настойчивость, и манеры. Гран – третий сын Кирстена фон Гноря, был в меру красив, в меру строен, в меру силён. Всё в нём было в меру. Особенно нравилась Кирстену отстранённость сына. Эта отстранённость, по мнению любящего папочки, и являлась признаком аристократизма.
Глава семьи не знал, что Гранит втайне от него поступил в тот же Гдетосарайский универститет, правда, в отличие от брата, медицина его не привлекала. Он стал студентом физико-математического факультета, и отстранённость Гранита объяснялась вовсе не аристократизмом, просто парнишка так любил математику, что постоянно в уме решал уравнения. Но граф предпочитал видеть только то, что ему хотелось видеть. Он одобрительно улыбнулся третьему сыну. Если бы все сыновья были такими, как Гран, подумалось фон Гнорю.
Он поджал губы, посмотрел на шумно жующего Сила и поморщился. Быдло. Купчишка-кулачишка. Эх, надо же было ему уродиться в породу жены.
Кирстен фон Гнорь вздохнул и перевёл взгляд на дочерей. Дочерей у него две, и это явный перебор. Без приданого девчонок не пристроишь замуж, по крайней мере, за ровню. Дочерей звали Глинни и Хрусталина.
К сожалению, на его земле не было ни одного даже самого маленького месторождения этих столь ценных в их мире материалов. Золота – хоть отбавляй, алмазной и изумрудно-сапфирной гальки тоже, а вот месторождения глины нет даже самого маленького. Но дети дороже любого сокровища, и когда граф выбирал имена для своих отпрысков, он не мучился раздумьями, не сомневался, дал им такие имена, которые, по его мнению, должны были сделать их богатыми, а значит и счастливыми.
– Если тебе так уж хочется поработать, – начал беседу граф, обращаясь к наследнику, – то я договорился с фельдшером Тобом, проведёшь несколько дней в лазарете, наблюдая за ним.
Кирпачек хотел было ответить, но не успел – чинную атмосферу графской трапезы нарушил пронзительный вопль Хрусталины.
– Опять молоки порося?! – провизжала капризная девчонка. – Да сколько можно?!!
– Милая, всё остальное идёт на продажу, – ласково сказала графиня, заступаясь за любимицу.
– Да, а что, Силикат не мог наловить пиявок? – не унималась избалованная младшая дочь графа фон Гноря.
– Веди себя прилично, – одёрнула её Глинни.
– Кто бы говорил о приличиях! – граф Кирстен фон Гнорь, выплёвывая слова через сжатые в ниточку губы, резким жестом отбросил в сторону салфетку и с презрением посмотрел на дочь.
Дело в том, что недавно он собственноручно изъял из сумочки Глинни упаковку презервативов. Спасибо Хрусталине, это она наябедничала – в отместку за то, что старшая сестра отобрала у неё свою косметичку. О том, что Глинни вообще знает, что такое контрацептивы, граф и не подозревал. Мысль же о том, что дочь не только смогла их найти в Чертокуличинске, но, видимо, уже знакома с тем, как их применяют, совершенно вышибла любящего отца из колеи.
– Сделала нас посмешищем всего города, проститутка, – процедил «любящий отец», как-то забыв о том, что это супруга рассказала о развратном поведении своей дочери подругам. Не всем, а только двадцати-тридцати самым близким, и то по большому секрету.
– Кирстен, как можно! – возмутилась супруга. – За столом невинное дитя, а ты так выражаешься, – и любящая мать погладила довольную Хрусталину по голове, стараясь не поцарапаться об острые дочкины рожки.
В роду Сорчи фон Гнорь были черти, и так случилось, что именно Хрусталина получила эти «испорченные» гены. Именно поэтому девочку избаловали родители – убогих детей как-то жальче. С другим отцом она бы считала себя красивой и стройной чертовкой, и ей бы не приходилось самоутверждаться, устраивая окружающим пакости.
С любым другим отцом, но не с Кирстеном фон Гнорем, который считал вампиров высшей расой и едва замечал представителей других рас, народностей, национальностей. Он даже к крылатым демонам относился пренебрежительно, а ведь они были куда старше вампиров. Так, по крайней мере, записано в Великой Книге.
Глинни вскочила с места и кинулась вон из столовой.
Раздался звон. Это Сил швырнул тарелку об пол.
– Выйди из-за стола, быдло, – приказал отец, обдав второго сына раздражённым взглядом.
Сил набычился, в упор уставившись на родителя, но сдержался и выполнил приказ. Через минуту во дворе взревел мотор. Больше граф никогда не видел Сила. То, что Сил не вернётся, Кирстен фон Гнорь понял через два дня, когда некормленые порося устроили визг на весь Чертокуличинск. Пока же он, стараясь справиться с гневом, посмотрел на младшего сына. Гран спокойно доедал свою порцию, не проявив никаких эмоций, никак не отреагировав на инцидент. Собственно, он даже ничего и не заметил.
– Люблю праздничные обеды, – проворковала Хрусталина, её глаза радостно сверкнули.
Кирпачек тоже встал.
– Я к фельдшеру Тобу, – сказал наследник и быстро вышел из-за стола.
Глинни он догнал не сразу, та быстро бежала по длинному, сумрачному коридору, едва сдерживая рыдания. Слёзы застилали глаза и, когда старший брат схватил её за руку, вампирелла остановилась и, разрыдавшись, уткнулась ему в грудь
– Ну, будет, будет, – Кирпачек погладил сестрёнку по голове, словно она была ещё малышкой. – Всё будет хорошо, девочка.
Рыдания становились всё тише и тише, наконец, Глинни, шмыгнув последний раз носом, подняла лицо вверх.
– Хорошо, что ты приехал, – прошептала она. – Я так ждала тебя, Кирп, – и сестрёнка громко всхлипнула, явно собираясь снова разреветься.
Кирпачек, обняв Глинни за плечи, повёл её по коридору, вдоль слабо светящихся плесенью панелей.
– Ну, полно, полно. Не переживай, поговорят недели две, потом переключатся на кого-нибудь другого, – говорил Кирп, улыбаясь и ласково глядя на сестру.
Девушка тоже улыбнулась, тыльной стороной ладони утерев слёзы.
– Сейчас уже ничего, а вот сначала было совсем плохо.
Глинни всегда отличалась невероятной застенчивостью, и предположить, что обвинения отца верны, Кирпачек не мог. Даже то, что молчаливая и застенчивая Глинни с кем-то встречается – уже само по себе невероятно, но презервативы же в сумочке младшей сестры откуда-то появились? И тут Кирпачек понял, в чём дело.
– У тебя любовь, – тихо сказал он, чувствуя себя немного неловко. В их семье вообще не принято было касаться личных тем. В графском замке говорили о культуре, о науке, о событиях общественных, но вот чтобы хоть раз темой разговора были чувства – такого молодые люди даже представить себе не могли. Чувства в семье фон Гнорей обсуждали только чужие, и только с осуждением. Пока дети были маленькими, они ещё могли выразить свою любовь друг к другу, но с возрастом всё реже и реже случались такие вот разговоры – по душам.
– Только никому не говори, – Глинни смущённо потупилась, вспыхнувшая на нежных щеках синева сразу сделала девушку красавицей. – Мы сегодня ночью собрались сбежать. Ты же знаешь, отец… – сестрёнка всхлипнула и вдруг заговорила быстро-быстро, будто боялась, что сейчас она смутится и у неё не хватит смелости рассказать брату о радостном событии. – Отец никогда не разрешит мне выйти за Нрота замуж, иначе мы бы давно уже поженились. Мы решили уехать, Сил подвезёт меня на станцию. Сегодня поезд возвращается в Гдетосарайск, и потом кто ещё знает, когда будет следующий.
Кирпачек понимал, что сестра права. Нрот хороший парень, однако, он не только не имел титула, но ещё и принадлежал к самому презираемому графом фон Гнорем роду песчаных гоблинов. Вампирелла и гоблин долго скрывали любовь даже друг от друга, однако молодость взяла своё – они сначала подружились, потом стали любовниками, и вот теперь готовились к тому, чтобы пожениться.
– Поздравляю! – Кирп остановился, обнял сестрёнку и неловко чмокнул в лоб. – Рад за тебя, Нрот будет тебе хорошим мужем! Запомни, кроха, твоя жизнь – это только твоя жизнь. Живи ею сама и будь счастлива.
Глинни расхохоталась, едва брат закончил поздравление.
– Прямо как пастор Лудц! – воскликнула она. – Тот тоже говорит так напыщенно. Ты что Кирп?
– Прости! Просто не знал, как надо правильно поздравить пусть рыдающую, но счастливую вампиреллу. И ещё – не верится, что моя маленькая сестрёнка стала взрослой. Ну, чем займёмся? Прошу учесть, что завтра ты будешь уже далеко, поэтому давай, не стесняйся – я выполню любую твою прихоть.
– А в лесу столько бешенки уродилось… – будто в сторону произнесла Глинни. – Давай сходим, а Кирп? Ну, пожалуйста!
– Твоё желание – закон, – старший брат улыбнулся, понимая как страшно сейчас сестре, сколько переживаний у маленькой провинциальной девушки в связи с отъездом, как боится она оказаться в большом, неприветливом городе, похожем на описанный в Великой книге Рай – таком же ужасном и неуютном. – Тысячу лет не ел бешенку. Я в университете очень скучал по дому. Ещё скучал по привычной пище – бешенка, жареная в топлёном масле кентервильского порося – что может быть вкуснее?! Ты знаешь, что в Гдетосарайске это блюдо за большие деньги подают в одном единственном ресторане?
– Не может быть, – Глинни распахнула глаза и по-детски прижала ладошки к щекам, но тут же отдёрнула их и рассмеялась.
В конце длинного коридора послышался стук копыт – это Хрусталина, закончив обедать, слонялась по замку в поисках следующей жертвы для своих проказ. Встречаться с ней не хотелось ни Кирпачеку, ни Глинни. Они переглянулись и, поняв друг друга без слов, направились к чёрному ходу. Эта дверь находилась в левом крыле замка, ею пользовались, чтобы попасть на скотные дворы. Сразу за хозяйственными постройками начинался лес.
Окутанные алой дымкой весенних листьев деревья ближе к опушке росли редко, но дальше лес становился непроходимым, пугающим. Вампиры с детства знали не то, что каждую тропку – они знали каждое дерево в лесу, который был и площадкой для игр, и местом, где можно было побездельничать и просто помечтать, и миром, полным невероятных чудес и открытий. Особенно им нравилось играть с деревьями в прятки. Деревья постоянно двигались, ветки их изгибались под самыми немыслимыми углами, устраивали лабиринты для отпрысков графского рода, в которых те носились с радостным визгом. Лес был для них сказкой.
– А ты знаешь, говорят, что в лесу видели ЧЕЛОВЕКА! – Щебетала Глинни, уверенно шагая по тропинке. Она перепрыгнула через сухой ствол, даже не посмотрев под ноги.
– И ты веришь этим сказкам? – Кирп рассмеялся.
Страшилки о ЧЕЛОВЕКЕ имели большую популярность среди детей. Оно и не удивительно, что может быть интереснее жуткой сказки, рассказанной перед сном? Да и Лохавудские киностудии предпочитали именно этого монстра многим другим, снимая о нём как бесконечные сериалы, так и отдельные фильмы. Кирпачек в свою бытность студентом, иногда выбирался в кинотеатр. Там, в этих картинах, ЧЕЛОВЕК всегда был очень злобным, кровожадным, и не щадил никого, с одержимостью маньяка убивая каждое встреченное на пути существо. В последнем фильме, который смотрел Кирпачек, ЧЕЛОВЕК с садистским удовольствием расправлялся с учениками монастырской школы – симпатичными вампиреллами, очень юными и наивными. Он с остервенением брызгал их водой, пропущенной через крест, и хохотал, с наслаждением глядя как нежная, бледно-голубая кожа девочек вспухает безобразными волдырями и, отрываясь, обвисает полуразложившимися лоскутами.
Вампира передёрнуло. Вот, казалось бы, ему – медику, врачу, давно пора было забыть даже слово такое: «брезгливость», но нет! Так ярко режиссер преподнёс публике мучения девочек-подростков, так хорошо сыграли актёры, что даже от воспоминаний об этом фильме становилось плохо. Кирпачек вдруг понял, что отвращение в нём вызвали не телесные изменения жертв, а именно это, свойственное только мифическому ЧЕЛОВЕКУ, невероятное наслаждение чужой болью.
– Ой, Кирп, это не сказки! – прошептала сестра, заговорщицки заглядывая ему в глаза. – Вот недавно старую ведьму Сатутру едва привели в чувство. Так перепугалась, бедняжка! Она летала в храм Великомучеников Зомби, помолиться, и только опустилась перед звёздами, как выскочил ЧЕЛОВЕК. Ведьма говорила, когда её откачали после испуга, что ЧЕЛОВЕК нёсся к ней, чтобы поймать и надругаться. Представляешь?!!