Леська очень долго стеснялась своей женской сути. И чем больше она в ней прорастала, тем сложней с ней было Леське. Привыкшей и коня, и избу, и все что хочешь делать наравне, а чаще – лучше, быстрей, звонче, храбрей мальчишек. Один мальчик влюбился в ее боевой характер и даже рассказал об этом своим друзьям. А те – рассказали Леське. Правда, к тому времени этот мальчик по имени Андрей уже перешел в другую школу. Леська ужасно внутри себя гордилась, что вот такой мальчик, в которого были влюблены все девочки класса, выбрал именно ее. Он ей тоже нравился, но она привыкла дружить.
А еще у нее преподавал историю учитель с правильной для историка и мыслителя фамилией Чаадаев. Он рассказывал, что является потомком того самого Чаадаева и что у него в гараже стоит лошадь. На переменах он уходил в свою маленькую комнатку, закрывал дверь и курил, пока из-под двери не начинал просачиваться синими клубами дым. В общем, он был странный мужчина. Но у него была харизма и загадка, и он нравился Леське. А она нравилась ему. Только не гадко-сомнительно, а в некоем предвкушении-ожидании, какой она станет, когда вырастет… Он видел в ней то, что и сама Леська в себе не видела, – красоту, породу, женственность…
Кроме того, у нее были сложносочиненные отношения с сыном маминой подруги. Сережа был на шесть лет ее старше, но выказывал к ней явную симпатию с самого Леськиного щенячьего возраста, лет с пяти. Всякие переглядки, особые слова, комплименты, вся эта странная и непонятная история продолжалась до ее шестого класса. Если бы Леська хоть немножко умела быть девочкой тогда, может быть, у них случился бы роман под названием «первая любовь». Прямо как в чудесном фильме «Вам и не снилось»… Но Леська не умела.
Еще ей нравились мальчики из их общей компании. Сложно сказать, в какой очередности. По кругу. Дима Петушков, Сашка Ирисов, Пашка Окунько, Коля Спиридонов. Он – особенно. Когда Леська закончила восьмой класс, они с этими ребятами и еще девчонками пошли в парк аттракционов. Погода была прекрасная. Солнечная, ясная, теплая. Они сами пошли далеко от дома в этот парк, сами выбирали, где кататься. А особенно – с кем кататься… Коля Спиридонов катал Леську. И другие ребята тоже. Она просто купалась во внимании. Эх, да чего там – в любви! Вот это удивительное чувство – быть в эпицентре любовного вихря – Леська испытала впервые… Настолько сильно она испытает его, только когда станет в два раза старше, перенесется из четырнадцати в двадцать восемь. И вот тогда, на тридцатилетии брата, сидя с его школьными друзьями на веранде родительского дома и бренча-попевая старые полузабытые песни, Леська почувствует себя растворенной в могучем потоке любви вот этих самых людей. Уже таких взрослых, таких серьезных… И поймет, что не зря она училась играть на гитаре, не зря подбирала и пела им песни, ведь на этих школьных, а потом и студенческих вечерах-попойках-посиделках росли и расцветали их души…
Между этими двумя вехами, конечно, множество эпизодов. Школьный выпускной брата, и ее кружат танец за танцем один за другим ребята… Горячая испанская ночь, бушует Фиеста, пригород андалузского города Малаги, а она держит на себе всю дискотеку, и все взгляды обращены к ней… Доминикана, и двое влюбленных мужчин борются за ее, Леськино, внимание… Другая дискотека, в зимней Москве, она танцует, сливаясь с ритмом, и ее тело ей послушно, а все окружающие, замерев, смотрят на нее… Солидный, тонкий и образованный мужчина робеет рядом с ней и показывает что-то в своем компьютере… Ее будущий муж смотрит на нее впервые в жизни, и в его глазах отражается любовь.
Глава 6. Музыкальная школа
Леська сидела тихонько на задней парте кабинета сольфеджио, а на коленях ее лежала раскрытая книга Соловьева про приключения Ходжи Насреддина. Ей было хорошо. За окном бушевала весна, пели птицы, а здесь было тихо и торжественно. В солнечных лучах вились струйки пыли, мягко звучал голос Любови Васильевны, со всех сторон Леськи сидели ее друзья или просто приятные ей люди… Она и здесь была лучшей, так что тихонько подхалтуривала, время от времени читая свою любимую книгу. Леська прекрасно училась в музыкальной школе. Она ее очень любила. Без мазохизма или, наоборот, самолюбования. Она просто любила музыкальную школу именно такой, какая она была. Любила своих учителей, особенно учительницу по специальности, добрую и в то же время интеллигентно-строгую Валентину Леонидовну, и обладающую поистине фейским обаянием Любовь Васильевну, преподававшую хор и сольфеджио. Музыкальная школа отвечала Леське взаимностью. Ее любили, ценили, она вела концерты и даже иногда исполняла на них произведения своего собственного сочинения.
Леське нравилась особая атмосфера, царившая в музыкальной школе, кабинеты с высокими потолками и окнами. Гулкие коридоры, кабинеты с инструментами. Даже название здания, где была музыкальная школа, напоминало о чем-то возвышенном – Дом офицеров…
Закончила Леська музыкальную школу, конечно, на одни пятерки. И однажды даже выиграла конкурс этюдов. Но это было скорее случайностью, чем закономерностью. Потому что Леська боялась спортивной соревновательности. Она не любила конкурсы, слишком сильно волновалась и делала какие-нибудь глупые ляпы в давно доведенных до автоматизма пьесах. В какой-то момент концерта или конкурса у нее обязательно появлялась подлая мысль, что вот-де все ее слушают, все на нее смотрят, и сразу за этим внутри нее все холодело, замирало, предпочитая пересидеть опасный момент. Леська совершала глупую ошибку… После которой все снова начинало работать в полную силу, разум и руки опять начинали ее слушаться, и она благополучно доигрывала до конца. Так что победа в конкурсе была случайностью, а не закономерностью. Просто в этот день она ужасно торопилась на день рождения своей одноклассницы и мечтала лишь о том, чтобы быстрей отбарабанить и убежать. А потом уж Леська узнала от учительницы, что была лучшей среди всех, даже уже зарекомендовавших себя музыкальных «спортсменов». И ее фамилия висела некоторое время на стенде музыкальной школы с припиской – «первое место»… Все-таки Леське нравилось быть первой. Факт.
В музыкальной школе у Леськи были замечательные друзья. Им было вместе интересно, они все время что-то выдумывали. На выпускной вообще разыграли для учителей целый спектакль по мотивам сказки «Красная Шапочка», пародию на модные в те времена бразильские сериалы. Разговаривали они исключительно глупыми междометиями, типа «бум-кара-бырцшвак!», а один парень, исполнявший роль переводчика, говорил по-русски длинные смешные фразы. Они придумали себе наряды в духе бразильских героев. Леська играла бабушку. Она нацепила дурацкие очки на кончик носа, чего-то там изобразила на голове, а под широкое платье, взаправду взятое у бабушки, подвязала подушку. Весь этот вид дополнялся особого вида прихрамыванием и Леськиным темпераментом. Зрители хохотали.
Что касается сольфеджио, тут волноваться не о чем, Леська была молодец. У нее обнаружился замечательный слух, она с легкостью писала музыкальные диктанты. Музыкальный диктант – это когда учитель играет мелодию, а ученики должны ее записать нотами, соблюдая тональность, длительность, ритмику и все остальное. Причем никто ведь не говорит: «Начинайте с ноты «ля». Сами должны догадаться. Для многих музыкальные диктанты были совершенно непосильной задачей. А Леське удавались – и потому нравились. Кроме того, она была дисциплинированной в смысле домашних заданий.
Но вообще больше всего она любила другие задания – творческие. Когда, например, им на музлитературе включали какое-нибудь произведение. И нужно было рассказать о тех образах, картинках, которые возникали. Догадаться, как называется произведение или чему посвящено. Леське это очень нравилось. Более того, когда она сама играла, она всегда придумывала ту историю, которую играла. Иногда им давали задание придумать музыку или стихи к какой-нибудь картине. Леська однажды выбрала для описания картину Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Картина и та реальная история, которая случилась много столетий назад, так потрясли Леську, что у нее родилось большое стихотворение, наполненное ее эмоциями. Написала она его на бегу, по пути в музыкальную школу, она вечно куда-то опаздывала. Но получилось от души. Вообще, удивительно, но именно этот момент, когда Леська бежала в музыкальную школу, на ходу соединяя слова и фразы… Момент, когда в голове у нее рождались образы далекого прекрасного города Помпеи уже на краю своего исчезновения… Именно этот момент запомнился Леське ярко, во всех деталях. Вместе с ясным вечерним небом, подсвеченным еще желтыми полосками заката…
А Помпеи, этот древний город, стал для Леськи символом Божьей воли, иногда сокрушающей, но все равно поразительной. Она и мечтать не смела о том, чтобы побывать на раскопках Помпей. Но все-таки мечтала. И почему-то эти мечты для нее были мечтами вовсе не про прикосновение к древности. Или про счастье ныне живущего в сравнении с погибшими тогда. Эти мечты, так же, как и все приключения Ходжи Насреддина, как и все-все в музыкальной школе, включая странные комнатные растения, похожие на карликовые деревья, с короткими жесткими ветками и темно-зелеными сочными листиками… Все-все это было для нее про любовь.
Но тогда, когда Леська сидела на задней парте в кабинете сольфеджио, а на коленях у нее раскинулась жаркая томящаяся Бухара, ей еще было далеко до выпускного. Она успевала выхватить только пару строк. Но и это было очень приятно и волнующе. Любовь Васильевна ничего не замечала.
Глава 7. Неведомые луга
Леська летом ездила к бабушкам. Строго говоря, к бабушкам с дедушками. Бабушек было три, дедушек – двое. Увы, у одной бабушки не случилось дедушки. От этого у нее безнадёжно испортился характер, и бывать у этой бабушки в гостях Леське не особенно нравилось. Звали ее Зина.
Странное это имя. Одно время в СССР любили называть девочек Галями, Варями, Зинами, Лидами… Сейчас же само звучание этих имен адресует куда-то в недалекое, но отчетливо устаревшее прошлое, с граммофонной «Риоритой» на улице. Зин Леська знала не очень много. Но те, кого знала, были похожи уверенными голосами и способностью устроить скандал даже без повода. Еще знакомые Леське Зины любили порассуждать о глупости и неправоте других людей, как в общем, так и в частности. При этом Зины могли запросто с теми самыми людьми, которых при Леське клеймили позором, прекрасно общаться. Потому что обсуждали они их за глаза, а, разговаривая с ними, возмущались поведением кого-нибудь другого. Все это создавало особую интимность в отношениях Зин с другими. Люди не подозревали или не хотели подозревать, что сами являются точно такими же объектами Зининого злословия. Леська на этот счет не питала иллюзий. Правда, прозрение случилось, когда она стала постарше. Кстати, тогда же, когда стала старше, она встретила совсем другую Зину. Добрую, тонкую и заботливую… Но все это потом.
А тогда, в летние школьные каникулы, Леська с братом вбрасывались на Достоевскую, 35, города Мичуринска, в рыжий одноэтажный дом довоенной постройки, огороженный забором. Дом был со ставнями и парадным выходом прямо на улицу. К сожалению, этот выход когда-то был наглухо закрыт, и выходить из дома приходилось через крыльцо в глубине двора. Ну а потом – через калитку на Достоевскую улицу. Это было как шагнуть из одного мира в другой.
Когда Леська стала чуть-чуть постарше, летние вечера на этой улице стали преисполнены особого смысла. Каждый теплый вечер, когда на улицу стекались ребята и девчонки, обещал ту самую, долгожданную встречу. Там и тогда происходило много интересных вещей. Затевались разные игры, «Испорченный телефон» там или «Съедобное-несъедобное». Складывался и зажигался в сумерках гигантский костер, рассказывались страшные истории… Все это было, конечно, про любовь.
А с другой стороны калитки, за домом и двором, был сад. Он потрясал Леську, казался ей огромным. В конце сада еще и тек ручей. Леське казалось, что когда она доходит до конца сада, она попадает в другую реальность. Она смотрела за забор, видела участки соседей и поражалась им так, как будто видела лунный ландшафт. Да, наверное, и ему она бы так сильно не удивлялась. Там, за забором, происходила какая-то отдельная неведомая жизнь. И ее Леська видела в особых красках. Даже небо за забором было другим, ярче и богаче палитрой.
Когда Леська смотрела за забор сада, маленькая и мечтательная, она одновременно видела и не видела, что там. Ей чудилось чье-то огромное непостижимое счастье, любовь, загадки, которые ей никогда не разгадать. Там, за забором, было то, к чему она хотела, но не могла прикоснуться. Там были жаркие экзотические страны, особые люди, неведомые пути, долгожданные встречи… Там была та жизнь, к которой Леська стремилась всей душой, но которая была далека от нее, закрыта и еще запечатана. На всякий случай. Там была вольная воля, выбор, идущий от сердца.
Там было все не так, как здесь. Потому что здесь – запреты без причин и оснований, запреты ради запретов. Страхи, возведенные в ранг хорошего тона. И лучшее, что могла сделать Леська здесь, по эту сторону забора, – ждать.
Глава 8. Виола от Валио
Леська шла за руку с мамой и папой. Брат бегал вокруг. Они шли через огромное поле по широкой утоптанной дороге. Солнце светило ярко, но было не жарко, а приятно. Легкий летний ветерок дул в лицо и развевал волосы. Леська шла, жмурясь от солнца, и его тепло разливалось внутри по всему телу. Она шла и немножко подпрыгивала. Мама с папой разговаривали о чем-то, смеясь. Брат жужжал в игре. По небу пролетал самолет. А вокруг расстилалось кукурузное поле. Кукуруза казалась Леське высоченной, она запросто могла бы потеряться в этом поле, если бы сошла с дороги. Мама с папой остановились и нарвали в сумку несколько початков кукурузы. Початки были сверху зеленые, а внутри, если снять все слои кукурузных листьев, – нежно-желтые.
Потом они пришли домой, в свою квартиру. Такую летнюю-летнюю, с ленивым жужжанием мух, с приятным сквознячком. Мама сварила кукурузу и, когда Леська ее попробовала, это было невообразимо вкусно. После обеда Леська с братом вывалились гулять, играли с какими-то до этого незнакомыми ребятами до темноты… Играли интересно, расстались друзьями.
Леська задумчиво смотрела на баночку плавленого сыра, где два слова повторяли одно другое, если переставить буквы. Она смотрела на простую картинку, изменившуюся со времен ее детства. Но все равно знакомую и близкую.
Леська смотрела – и внутри нее крепло и расширялось чувство, что там на картинке, мистическим и непостижимым образом запечатлена именно она, Леська. Это она стоит там, на фоне кукурузного поля, и это ее золотые волосы развевает ветер. Именно на нее влюбленно смотрит фотограф. А через объектив его фотокамеры – весь мир, залитый солнцем и бесконечным счастьем.
Глава 9. Девичество
«В горнице моей светло-о-о-о», – нежно вытягивала Капуро, пока в жизни у Леськи расцветал-распускался новый этап. Самый главный этап в жизни любой женщины. А уж Леськи особенно. Леська впадала в девичество, как в маразм. Незаметно, но неотвратимо.
Девичество поглотило ее всю, все ее мысли, все события ее жизни, все встречи и все расставания. Леська безудержно влюблялась, не отвечала взаимностью, страдала от непонимания и страха за собственную натуру. Ужасно далекую от совершенства и все-таки родную и любимую. Красивую и ужасную. Безобразную и прекрасную. Середины у Леськи и раньше не было, а уж в девичестве совсем пропала Леська. То она блистала королевой красоты, ее рисовали художники и устраивали фотосессии фотографы. А то ходила по дому растутехой, пугаясь своего отражения в зеркале и мучаясь, что ее, вот такую, моментально разлюбят или, что еще хуже, не полюбят. Она не могла, ну никак не могла собрать себя для предъявления общественности. И институт в этот день оставался без Леськи.
Все ее мысли были забиты одной только любовью. Самым мелким в мире шрифтом там было набрано это слово тысячи и миллионы раз. И ни для чего другого места не оставалось. Институт, учеба, сессии… Все это проживалось Леськой как: друзья, подружки, КВН, новогодние и прочие тусовки.
Была, правда, в ее жизни цельная часть без ухода в параллельные реальности. Это было участие Леськи в музыкальных коллективах, а потом – на короткое время, но все же – создание своего собственного. В чужих группах, гордо зовущихся «рок», она играла на синтезаторе. Спасибо музыкальной школе. А потом у нее сами собой стали выходить песни. Так странно. В какой-то момент Леська просто-напросто остановила беготню и сосредоточилась на написании песен. Сидела так иногда в расслабленном одиночестве, наигрывала на гитаре сама себе чего-то, и – бац! – откуда ни возьмись, песня. И, если кто слышал не врет, неплохие песни у нее получались.