Запахи стали острее, голова закружилась, когда тело принялось стремительно уменьшаться, и я почувствовал, как земля несется навстречу. Открыл глаза. Ковер клевера и пырея непривычно близко, прямо под мордой. Мощные лапы с серой шерстью. Сочный запах травы. Трава невкусная. Ветер трогает шерсть. Пахнет горячей кашей. Каша вкусная. Близко жильё.
Шаг. Прыжок. Дальше! Бабочка! Клац-клац зубами! Улетела, пусть. Трава трогает лапы. Трава хорошо пахнет дохлым кротом. Валяться, кататься, гр-р-рау! Трава примялась, пахнет травой. Ветер пахнет кашей. Хорошо!
Встать? Нужно бежать. Нужно в город. Там каша. Там мясо. Рядом город пахнет плохо. Пахнет крысой. Пахнет дымом. Щекотно носу. Пахнет кожей. Мокрое дерево. Лапы скользят. Мокрая шерсть. Мокрые доски. Мокро.
Пищит мышь. Под ногами мышь! Клац-клац-клац, прыжок, догнать, догнать! Нет! Не жрать. Не жрать. Что?
Город не пахнет травой. Город пахнет кашей. Пахнет крысой. Мокрые доски. Зола. Ноги в башмаках топ-топ. Пахнет горелым жиром. Три квартала к югу. Что? Город воняет. Хочу на траву. На траве дохлый крот. Крот не воняет.
Нет! Три квартала к югу. Ноги в башмаках. Башмаки пахнут старым салом. Булыжники под лапами. Лапам холодно и скользко. Хочу на траву. Доска вестей. Доска вестей. Смотреть. Зачем? Кора с чернилами. Еще кора. Пахнет воском. Чхи! Кора. Тканевый лоскут. Чернила. Доска. Пометить!
Можно вернуться на травку. Крысы под ногами. Крысы пахнут крысами. Клац-клац-клац, пры-ыжок! Не жрать! Не жрать крысу! На травку! Дохлый крот!
* * *
– Никто тебя не ищет, – «осчастливил» я принцесску. – Люди в городе поговаривают, что в этих краях завёлся я, но про тебя – ни слова. И на доске вестей ничего про нас не писано. Вообще.
Она медленно вышла из хибарки, глаз не поднимая, села на колоду для рубки дров, руки свесила. И так тяжко вздохнула, будто болит у неё чего. Может, живот подвело от квашеной капустки?
Так она и сидела, пока я свежевал пойманного по дороге кабанчика и разводил костер. А я понял вдруг, что даже не знаю, как она выглядит, потому что не присматривался к ней. Все эти дни принцесска для меня была просто увесистой светловолосой девахой в желтом платье. Какой смысл запоминать того, кто рядом ненадолго?
Теперь я рассмотрел её. Руки округлые, чистенькие такие, кожа белая-белая, ни веснушинки, а брови темные и щеки под ними круглые, как у ребятишек. Лица не разглядеть, потому что сидит принцесска, опустив голову, а закат ей волосы подсвечивает красным, очень красиво получается, будто голова горит.
– Ну что, – говорю ей, – придется мне назад тебя тащить. Не дают за тебя полцарства – что тут поделаешь.
Тут она голову подняла и уставилась на меня, совсем как Бринн, бывало, уставлялся. Глаза у неё прозрачно-голубые, как ларимары из моей сокровищницы, ресницы темные, щечки румяные, а нос и рот маленькие, аккуратные, как на куколках рисуют.
– Не хочу я обратно, – сказала, как отрезала. – Тут останусь.
– Вот еще! Нужна ты тут больно! Завтра же место! То есть домой!
Сунул ей шмат жареного мяса на дощечке. Схватила двумя руками, зубами впилась, чавкает, чуть ли не рычит. Выходит, принцесскам мясо больше в охотку, чем капуста – в этом они совсем как Бринн. Может, девица еще и вино пить будет?
Дожевывая на ходу кабанью ногу, я прошелся до кладовки, взял там пару бутылок яблочного. Сковырнул пробки ногтем, дал одну бутылку девице. Она на меня глазами так стрельнула сердито, но взяла.
Сидим, жрем мясо, пьем вино. Совсем как с Бринном, бывало, чтоб ему ногу сломать. Ночь уже настала, костерок трещит, звездочки с неба мигают, в лесу волки лаются – красота!
– Хотя бы ненадолго оставь меня, – жалобно так попросила, тихо. – Тут вольно, чисто. А там меня не ждет никто, не нужна я, видишь, как получилось. Дай хоть продышаться на воле. Я же никогда на воле не жила. Не гони, а?
Махнул я рукой: мрак с тобой, оставайся. Буду изучать людей на примере принцесски. Чем она хуже кого-нибудь другого из людей? А начнет доставать – возьму за бока да утащу куда подальше, всего делов. Обратной дороги она даже из ближнего леса не найдет, девица-то.
Кивнул я ей, потянулся, да и полез в нору. Устроится сама, небось, от разбойников в хибаре и кровати остались, и ящики с каким-то человечьим барахлом. Так что принцесска тут очень даже неплохо обживется. А там посмотрим.
Засыпая, я слышал, как девица чавкает остатками мяса и булькает вином.
* * *
В общем, прижилась принцесска, то есть Далиша. Она почти не путалась под ногами, мало мешала и много помогала: постепенно и нору мою мы до ума довели, и вообще в логове порядка стало больше.
Далиша рассказывала в людях всякие интересные штуки, которых мне не доводилось слышать от Бринна. Показала, как вкусно готовить кабанчиков, с чесноком и травками всякими. Научила человечьим песенкам, которые нужно петь перед сном, чтобы отвадить от жилья злых духов, что приманиваются на принцессок. И вечерам, когда она уходила спать в хибару, я еще задерживался у костра, чтобы выполнить этот ритуал.
старательно выводил я, и из леса мне подпевали волки. А в хибарке что-то хрюкало. Наверное, злые духи корчились.
Еще Далиша меня научила резаться в игры с картишками и камешками. Это оказалось еще увлекательней, чем играть с Бринном в кости. Картишки мы сделали из кожи кабанчиков, а рисунки на них – сажей, смолой и кровью. Камешки Далиша насобирала в окрестностях, а досочки для них уже я соорудил. Так что мы, бывало, целыми днями резались в картишки-камушки, сначала на интерес, потом – на то, кто будет нору рыть, воду носить из ручья и кабанчиков жарить. А потом, когда я продул целый век рытья нор и попробовал отыграться – остался до кучи должен девице жменю ларимаров из сокровищницы, голубых, как её глаза.
В общем, привыкли мы друг к другу, даже привязались, и речи про то, чтобы отправить Далишу обратно во дворец, я уже не заводил. Зато еще больше захотел постичь человечью натуру и научиться перекидываться в человека. Потому что Далиша мне очень, ну просто очень нравилась. Только я чувствовал, что до таких превращений мне еще пахать и пахать. Я не мог сообразить, что такого сложно и непостижимого в человечьей природе: ну во всем они, люди, были похожи на нас – и при этом видел, что даже краем не познал их натуру. Куда нужно смотреть, чтобы увидеть недостающее – я пока не понимал. Но очень меня это тревожило: если я и правда потрачу на это сотни лет, то Далиша, наверное, сильно расстроится. Сейчас ей нравилось устроиться у меня под крылом и мурлыкать, топорща чешуйки на боку, но едва ли ей захочется провести так еще лет триста.
А потом на логово напал драконоборец.
То есть, это он так думал, что он драконоборец и что напал. Я-то на расстоянии полета стрелы услыхал топанье его лошади и бряцанье железок. Не то чтобы меня пугал один конный балбес, но за ним мог тихонько подбираться еще десяток балбесов с арбалетами, а это – верная смерть.
Помирать мне было не к спеху, потому, когда драконоборец спустился к логову, встретила его невозмутимая Далиша, волоокая пятнистая корова и жареный кабанчик на вертеле.
Драконоборец был рыж, бледен и смердюч. А Далиша теперь была загорелой, носила штаны с кожаными лоскутами и пряжками да рубахи с тесемками, которые остались в логове от разбойников, волосы заплетала в косу, очень ловко обращалась с ножами и яблочным вином. Немудрено было её саму принять за разбойницу, и драконоборец, судя по вытянувшемуся лицу, сначала так и подумал. Потом задал Далише несколько осторожных вопросов про дракона, убедив меня, что приехал сюда не случайно. Потом подтвердил, что государева награда за меня назначена еще «С того дня, как паршивый гад напал на замок». О том, что я принцессу умыкнул – ни слова. Назначенная государем награда была так себе, о логове никто ничего не знал, есть ли у меня сокровищница – тоже было непонятно, так что охотников скакать на разведку как-то не находилось. Потому и на досках вестей эти воззвания скоро залепили поверху другими. А на днях всплыла пара топазов «умыкнутая из сокровищницы гада, пока тот спал» и более-менее точное указание на само логово. Откуда всплыло – драконоборец сказать затруднялся, но на разведку снарядился. Один. Поскольку совсем дурной.
Все это я воспринимал коровьим ухом, как бессмысленный бубнеж, обдумал уже потом. А пока этот бледный и смердючий разливался перед Далишей, я больше был сосредоточен на кусучих слепнях, сочной травке за пределами логова и противном зудучем голосе, который не пускал меня к травке.
Потом драконоборец осмелел, уверовав, что девица в этом месте как есть одна, и попер на неё вовсе не с драконоборческим интересом – сначала осторожненько, а потом, когда она растерялась, испугалась и за нож не схватилась – уже решительно.
Корова – животина страхотно тупая, но опасность для человека-хозяина понимает будь здоров, как любая скотина. Потому я не в собаку перекинулся – та бы бросилась на драконоборца сама. А смирная корова опасной ситуации испугалась, заметалась и ухватилась за сознание не смирного меня.
Не смирный я принял свой обычный облик и сказал драконоборцу:
– Привет.
– Твою мать! – заорал драконоборец, отскочил от Далиши и попытался дать дёру.
То, что от него осталось, я прикопал за пределами логова и прижарил землю хорошенько, чтоб волки не лезли. Нечего человечину жрать. Далиша, опомнившись от первого испуга, выразила желание попрыгать на остатках драконоборца, чем изрядно меня удивила. Прыгать я ей, конечно, не дал. Подвернет еще ногу, возись с ней потом. Не до того нам теперь будет.
Лошадь мы оставили, пригодится. И решили убираться на юг, хотя мне страшно жаль было свежеобустроенную нору. Но что делать, если про логово теперь вся округа знает и покоя здесь не будет? Я старался утешать себя мыслью о скорой осени, которая в этих краях дождливая – никогда не любил летать в дождь, на юге лучше будет.
Зачем Бринн рассказал людям про логово – непонятно. А кроме него было некому. Зачем показал людишкам какие-то топазы, возбуждая в них охотку лезь на дракона – тоже придумать не могу. Топазы точно не мои, в жизни я их не держал в сокровищнице, да и не здесь она. А где – Бринн даже не знает, только я знаю, да вот Далиша теперь.
Собрались мы быстро, пошвыряв в пару мешков самое необходимое: одежку, одеяла и подушку для Далиши, вертела, ножи и вино. В двадцать верстах к югу я знал хорошее место в диких лесах, и мы решили сначала перебраться туда, а потом уже основательней присмотреть новое логово.
В два прихода перенес я туда Далишу, лошадь и тюки с вещами, устал, как ездовой дракон, и от рубился на ночь, даже не поскучав о старом логове.
А наутро Далиша, глядя на меня виноватыми заплаканными глазищами, заявила:
– Горгий, мне нужно кое в чем признаться. Я никакая не принцесса.
* * *
Не знаю, рассказала бы Далиша правду, кабы мы не собрались уехать из этих краев. Очень уж ей хотелось повидаться с родителями хоть разочек до того, как мы переберемся дальше на юг.
В общем, оказалось, что Далиша просто служила во дворце при настоящей принцессе, меняла цветы в вазах и приносила свежие полотенчики, время от времени получала полотенчиками по лицу и терпела щипки принцесскиных братьев. Когда Далиша сообразила, что я её утащил, перепутав с государевой дочкой, правду мне рассказывать не бросилась, боялась, что выставлю её из логова на произвол судьбы, на радость волчьей стае. А потом уже как-то неудобно стало признаваться.
Так вот почему на досках вестей не было ни слова про принцессу! Вот почему никто не всполошился сверх меры! И вот почему Бринн пропал! За служанку не то что полцарства – полмедяка бы никто не заплатил, а настоящую принцессу после моего налета стали охранять пуще глазьев, так что вся затея пошла пеплом.
Но зачем Бринн навел на логово драконоборцев – это оставалось непонятным.
– Мне так сты-ыдно, – всхлипывала Далиша, и нос у неё был красный, как пироп, а может, как корнеол, – так стыдно за свою ло-ожь!
Я взял её за подбородок, поднял голову. Нет, больше похоже на гранат.
– А теперь я знаю, что в эти края не вернусь, – она стиснула мой палец, – и я просто… просто… я хочу обнять маму на прощанье, понимаешь?!
Я не понимал. Но и перечить не стал – трудно, что ли, набросить крюк? Было бы, о чем реветь. Про себя я сделал заметку подробней расспросить Далишу про человеческие семьи, когда она успокоится.
Её родители жили в приграничном городишке, западнее покинутого нами логова – примечателен был городишко именно своим положением и военным гарнизоном, который в нем стоял. На драконе в такое место не прилетишь, если дорога шкура.
Так что Далиша въехала в городишко на ослике мышиного цвета. Очень мне не хотелось перекидываться в осла, потому как нет глупее твари. Я бы предпочел лошадиную или собачью ипостась, но Далиша убедила: на собаке от приставучих соседей не уедешь, а на коня пойти вскарабкайся. И внимания ослик не привлечет, не будут потом соседи судачить, что похищенная из дворца девица разбогатела, аж на целой лошади катается.
Ох, как же я не люблю это ушастое недоразумение!
Земля стремительно приблизилась, носу стало щекотно от пыли, копыта сразу же увязли в ней до трети. Это вы называете дорогой? Это… Дорога. Путь. Пыль. Нос.
Далиша пнула ослика пятками, и тот послушно потопал по дороге.
Бок. Шаг. Путь. Пыль.
* * *
Морковка. Сладко. Сок. Хруст.
– Я ж говорил, его легко надуть. Такой дуралей! – худой мужчина с пшеничными усами смеялся и хлопал себя по ляжкам, глядя, как мышиного цвета ослик с удовольствием хрупает морковью. – Так где, ты сказала, его камушки спрятаны?
– Я ничего не говорила, – хмурая девушка в мужской одежде морщилась, будто у неё болел живот.
Посетители трактира обходили парочку, косились недовольно: ишь, встали перед самой дверью, до коновязи нельзя отойти?
– У-тю-тю, – протянул мужчина. – Ты важная птица у нас теперь, да? Не задирай нос, милая. Без меня ты не доберешься до камней и не продашь ни одного, ясно?
– Ясно.
Мужчина потрепал девушку по плечу.
– Не кисни, милая. Всё будет просто замечательно, – присел перед осликом, – а тебя мы с собой заберем, ушастенький. Я на тебе буду поле объезжать. А потом на живодерню сдам, когда ты ногу сломаешь. Ведь сломаешь, правда?
– Издеваться обязательно? – рассердилась девушка. – Он же тебе ничего не сделал!
– Обязательно, – с удовольствием подтвердил мужчина. – Просто потому что могу. Не люблю ползучих гадов, знаешь ли, особенно когда они шибко умными заделываются.
Мужчина щелкнул ослика по лбу, тот тряхнул головой, посмотрел сердито и захрупал новой морковкой из подвязанного к морде мешка.
– Пойдем, милая, – мужчина развернулся к таверне. – Поедим, попьем, и ты мне всё расскажешь. Ты же у меня всегда была умницей, правда ведь?
Весело насвистывая, он направился к двери. А девушка стояла и смотрела на ослика, и её голубые глаза, полные слез, были похожи на ларимары в россыпи мелких алмазиков.
– Ты идешь? – окликнул мужчина.
Девушка медленно опустилась перед осликом на колени.
– Не могу, – тихо сказала она, глядя в глупые карие глаза. – Я не думала, что это будет вот так.
– Милая, что ты делаешь? – раздраженно повысил голос мужчина.
Она схватила ослика за уши, потянула сильно, до боли:
– Посмотри на меня! Пожалуйста! Посмотри на меня!
* * *
Всё-таки люди гораздо сложнее, чем я могу себе представить. Даже если про сотни лет изучения – это байки, то на много десятков мне точно хватит. И как оно пойдет – одному мраку ведомо: я обнаружил только первое серьезное отличие между драконами и людьми, и оно меня тут же чуть не убило.
Далиша клялась никогда больше не врать, но мне это не очень-то понравилось: как я научусь отличать правду от лжи, если не по живому лжецу? Мы, драконы, конечно, любим хитрить, но по-иному: недомолвки, двойной смысл фраз, умолчания – это по-нашему. А чтобы говорить явную неправду – нет, так мы не делаем, и мне придется постигать, изучить, воспринимать эту науку, эту часть человеческой природы.
Еще Далиша пояснила, что люди живут куда меньше, чем я думал прежде, до одного века – и то почти никто не дотягивает. Так что она едва ли будет жива к тому дню, когда я сумею перекинуться в человека.