О. Д.: Вернёмся к концу эпохи левой и правой идеи. Берём левую идею. С вашей точки зрения, на месте левых должны появиться верующие, да? Ищущие справедливость в религии, в смысле?
Г. Д.: В глобальном смысле. Религия – это смысл. Победа над абсурдом бытия.
О. Д.: Кто будет на правом фланге, кто может заменить правых?
Г. Д.: Тот протест против статус-кво, который должен прийти на место левых и крайне правых, тоже недовольных. Он должен откинуть и тех и других. И каким-то образом всосать пассионарный импульс и оттуда, и оттуда, преодолев их детские болезни. Я приведу конкретный пример: если вы представитель левого направления, которое отрицает неравенство, иерархию, сакральные символы, всё значимое, выходящее за пределы «здесь присутствия», вы отрицаете это во имя того, чтобы потреблять поровну. Вы делаете шаг, вы понимаете, что это всё бессмысленно выработанный симулякр, делаете шаг в сторону и переходите к протесту, который ставит во главу угла смысл. Что для вас сразу это означает? Вы отказываетесь от идеи равенства, потому что в контексте смысла не может быть защиты равенства, люди не равны. Они рождаются не равными. Сразу идея равенства как то, за что следует бороться, проваливается как ложная идея. И, следовательно, целый ряд идей, которые были связаны с этой темой.
А какая с иерархией? Иерархия, основанная на деньгах, иерархия, основанная на праве рождения, иерархия, основанная на жреческих манипуляциях и ритуалах, связанных с посвящением. Тогда вы отрицаете это тоже. Вы же не будете возвращаться как пёс на плотину…
О. Д.: Правильно ли я понимаю…
Г. Д.: Это означает отказ от правых иллюзий.
О. Д.: Ну и куда же это приведёт? К элитному крылу, которое как раз делит общество на сословия, делит на…
Г. Д.: Не совсем так, не на сословия. Я бы так сказал: есть в левом, в марксистском представлении, класс. Классы, согласно марксизму, определяются отношением к средствам производства и к распределению. Но это уже мало работающие идеи. Когда вы имеете дело с Ходорковским или покойным Березовским, то видите: человек, который начинал как комсомолец или младший научный сотрудник, потом стал олигархом, потом беглецом или зеком, то есть его колбасит, как люмпена, это колесо фортуны. Ну какие тут классы! Он кто, буржуазия? Он не буржуазия. Он люмпен, но люмпен, который становится сначала богатым, потом опять бедным, потом его сажают, потом выпускают… Эта тема касается не только таких фигур, которые на виду у всех, они просто иллюстративны. А сегодня в мегаполисе люди действительно являются пылью, которую сдувает, потом опускает и так далее.
На самом деле не классы определяют напряжение между полюсами внутри человечества, а врождённые установки. В индийским обществе есть понятие касты – это не сословие, не класс, это врождённое состояние сознания, врождённое состояние души. Человек рождается либо тем, либо иным. Он не может родиться «чистой доской», Tabula rasa. Он рождается уже кем-то. Он рождается прирождённым жрецом, или прирождённым воином, или прирождённым торгашом, или прирождённым люмпеном, кем-то из этих вариантов. Понятно, что большая часть из этих классификаций пассивна и только следует за ситуацией. А две активные части являются реальными полюсами: это жрецы и воины. Одни заняты созерцанием и обобщением, интуицией жизни, реальности. Другие же заняты исправлением ошибок, и при этом, на этом пути, они готовы приносить в жертву свои жизни. И существуют идеологические доктрины и с той и с другой стороны, которые постоянно находятся в сшибке, их надо расшифровать. Эта доктрина, она чья доктрина? Она чьи интересы защищает? И если мы будем смотреть на то, что только две касты, два полюса на самом деле являются активными игроками и борьба межу ними определяет всю историю, тогда очень многие вещи для нас изменятся. И мы поймём, что парадоксальнейшим образом марксизм, который говорит о необходимости продвинуть пролетариат, создать диктатуру пролетариата, на самом деле защищает интересы жрецов. В конечном счёте, он защищает интересы жрецов.
О. Д.: Он в определённом смысле защищает кастовость, правильно я понимаю?
Г. Д.: Нет. Не то что он защищает кастовость, она есть, она никуда ни девается. Люди рождаются… Человек не может родиться без цвета волос, без цвета глаз. Он рождается в касте. Если он не рождается ни в одной из этих каст, то есть у него нет причастности к конструкции жреца, тогда он люмпен. Люмпенов может быть большинство. Может быть страна, которая состоит почти вся из люмпенов. Это большое для неё несчастье. Но всё равно он кем-то должен родиться. И борьба всё равно будет идти между жрецами и воинами. Так кто же марксисты? Если мы посмотрим, на кого они работают в конечном итоге, то получится, что мировой марксизм работал на папу римского. Это, конечно, метафора.
О. Д.: Да, я понимаю. Но и Октябрьская революция в своё время встряхнула Запад.
Г. Д.: Первое, что сделала Октябрьская революция, – восстановила патриарха. Октябрьскую революцию готовили папы. Илларион её готовил, в каком-то смысле целая группа, начиная со Старцев, которая подвела Распутина к царской семье. Они готовили. К кому пришёл Илла рион, который был монахом-черносотенцем, стоявшим за спиной Распутина? К кому он пришёл сразу после конца царской семьи? Он пришёл к большевикам с предложением своих услуг. Кто был главным организатором французской революции? Аббат Сийес. Кто написал декларацию третьего сословия? Чем было третье сословие? Ничем. Чем должно было быть? Всем. Это же написал аббат Сийес.
О. Д.: Да, я слышал это. У меня к вам такой вопрос, который меня интересует: кто окажется на месте правых сил, которые в нашей стране тоже существовали? Вы знаете, я хотел привести любопытный пример: недавно в беседе с моим товарищем я у него спросил: а ты пойдёшь на выборы? Он говорит: нет, я не пойду. Я спросил: почему? Он говорит: почему я должен идти? У меня два высших образования, бизнес, семья, загородный дом. Я достаточно обеспеченный человек. Почему я имею такой же голос, как дворник в моём подъезде, который славянин, москвич, но он подметает, убирает двор. У меня уровень на порядок выше, и материально, и интеллектуально. Почему у нас с ним одинаковый голос, спросил он у меня. Я не знал, что ему ответить на этот вопрос. Может, здесь есть какое-то напряжение правого фланга?
Г. Д.: Опять-таки это очередной симулякр. Потому что на самом деле выборы всегда и всюду являются манипулируемым процессом. Они изначально фальшивые. Особенно они фальшивые в США, они не прямые в самой главной стране демократии. Для того чтобы ваш знакомый не имел равный голос с дворником, отцы-основатели США долго работали и обдумывали: как сделать так, чтобы только голоса настоящих людей имели бы значение, а всякая шушера, которая приползает сбоку, оставалась бы за бортом.
Ещё греческие полисы давали свободным людям право голосовать, а остальным, которых, в общем, никто не гнобил, не трогал, не пинал ногами, говорили: вы тут никто. Вы бывшие рабы, вольноотпущенники.
В действительности сейчас существует этот маскарад всеобщей демократии. Совершенно понятно, что он настолько обезврежен, что вопрос вашего друга бессмыслен. Ни его голос не имеет значения, ни в равной степени голос вашего дворника. Они равны не в том смысле, что оказывают на что-то влияние, а в том смысле, что они ноли, независимо от того, что один дворник, а другой богач. Конечно, я думаю, что это несправедливо. Но не по принципу наличия яхт, заводов, фабрик, пароходов должен определяться вес человека. А по другому принципу, который связан с теологическим смыслом и его участием в этом теологическом смысле. Я считаю, что нужна диктатура не пролетариата, а диктатура касты воинов, которые должны бросить вызов мировой системе, глобальному обществу.
О. Д.: Так. Давайте попробуем с этим разобраться. Диктатура, возможно, нужна, и очень часто мы видим, как именно диктатуры побеждают на разных территориях и приводят общество к гармоничному существованию. Но тем не менее давайте попробуем понять, кто же на правом фланге, в том числе и в нашей стране. Я понимаю, что мы о многом рассуждаем философски и в общем плане, но тем не менее посмотрим. Я представляю себе, что существует некий класс, или группа, или сословие, обеспеченных людей, назовём их средним классом в нашей стране, которые в разговорах на кухнях рассуждают: «Давайте мы всё-таки постараемся понять. Я, допустим, бизнесмен. Я плачу налоги. Раз я плачу налоги, я имею право голоса. Если человек работает на государственной службе и получает зарплату, он живёт, по сути, с моих налогов. Почему у нас с ним равные права? Кто платит налоги, тот пускай и голосует. В этом есть некая логика, не правда ли?»
Г. Д.: В этом есть логика классовая, марксистская. Кто такой бизнесмен и чем он отличается от бюджетника? Только разным отношением к производительным силам и производственным отношениям, соответственно, к распределению материальных благ. Экзистенциально, по сути, по бытийной сути, этот бизнесмен не превосходит учителя, или чиновника, или там пожарника, который получает зарплату. Его реальный внутренний вес как человеческой личности может быть меньше, может быть больше.
О. Д.: Ну и что является критерием его личности тогда?
Г. Д.: Каста и участие в глобальном теологическом процессе. Либо этот человек участвует в проекте, либо борется с ним, либо поддерживает его.
О. Д.: Если левые, грубо сформулируем, новые левые – это те, которые будут более связаны с религией, с теологическим проектом, то правые, скорее всего, это безбожники и те, кто борется с теологическим проектом.
Г. Д.: Да, сейчас ведь идёт такой процесс. Либералы проигрывают во всём мире, идёт процесс крушения либерального клуба. Потому что либеральный клуб связал свою политическую судьбу с современной экономикой, экономикс, постэкономикой, которая базируется на финансовой спекуляции, на сверхкредите. Они сделали ошибку. Либералы – это же не буржуазия, это не сословие буржуазии. Либералы – это в значительной степени люмпены. Только погенные люмпены, более высокого разбора.
О. Д.: Креаклы, как говорят в сегодняшнем сленге.
Г. Д.: Как говорят индусы – чандалы. Но они тоже деклассанты. Как бы они могли связать свою судьбу с промышленным капитализмом? Им там делать нечего, там серьёзная буржуазия сидит, наследственная. Поэтому они сделали ставку на политический союз со спекулянтами, финансовым капиталом. Финансовый капитал – это 90 % богачей сегодняшнего дня. Они оборзели, они надули весь мир денежным пузырём. Но теперь, когда они сдуваются, они в могилу свою пузырём уносят и либералов – как клуб, как философию, как двести лет последних усилий, они это уносят с собой в могилу. Что последует за этим? За этим возвращаются транснационалисты и консервативные революционеры, которые ждут своего часа. Это крайне правые, и за крайне правыми стоят те же самые Дома, которые правили до Первой мировой войны, и те же попы вернутся. Тогда оппонентами им будут только радикалы религиозные. И тогда будет два полюса. С одной стороны, те же самые церковь и монархия, которые были двести лет назад, но вернувшиеся в новом качестве. А с другой стороны, те же самые гуситы, анабаптисты, адамиты, катары…
Мы возвращаемся к очищенному противостоянию жрецов и воинов. А вот кого низы поддержат? Всё это зависит от политических технологий и стратегий обоих этих полюсов.
О. Д.: Какой интересный поворот. Тут можно поспорить, но я хотел в этой связи задать следующий вопрос. Сегодняшняя Европа, или большая Европа, она достаточно нерелигиозна, правильно я понимаю?
Г. Д.: Ну и что? Это же массовка. Это всё равно очень небольшой процент.
О. Д.: Хорошо. Скорее, не Европа, если я правильно формулирую. Скорее, Восток, сегодняшний ислам, достаточно религиозен и сплочён. Вы предвещаете гибель либералам, которые…
Г. Д.: Они наносят удар. Не только радикалы со стороны политического ислама, но и новые правые, то есть радикальные правые из консервативных революционеров. Условно говоря, те, которые стоят за высшей моносерией чёрного интернационала. Они же бросают очень жёсткий вызов. Они ждут своего часа.
Вы понимаете, Марин Ле Пен или Хайнц-Кристиан Штрахе – это партия свободы, это просто десятилетние мальчишки с камушками, которые перед началом сражения стенки на стенку выбегают. Задиры, это же лёгкий вес. Они рассеются, но за ними стоят настоящие, реальные волки, понимаете? А дальше ещё более серьёзные пойдут. На самом деле, битва за человечество будет между радикальным исламом и этими крутыми чёрными интернационалами.
Я вам скажу такую интересную вещь: в ИГИЛ сегодня 22 % – это не просто мусульмане из Европы, это этнические европейцы, принявшие ислам. 22 %!
О. Д.: Вы имеете в виду ИГИЛ, запрещённую организацию, которая называет себя халифатом и так далее.
Г. Д.: Да, да, да. 22 % – это реально французы, итальянцы…
О. Д.: Откуда у вас такие данные?
Г. Д.: Эти данные приводит француз Николя Энен, журналист, который около десяти месяцев назад был освобождён из плена. Причём он сказал, что Олланд встретился с ним после освобождения и, глядя ему в глаза, сказал очень многозначительно: «Имейте в виду, мы за вас не платили!»
О. Д.: Хорошенькое заявление.
Г. Д.: Но почему-то стали раскручивать этого Энена, и его испытания в ИГИЛ, и вообще что он об этом думает не тогда, когда он вернулся из плена, а буквально сейчас, в декабре. И он сказал, что он там через всё прошел. Говорит, что там 22 % наши люди, европейцы. И те, которые мусульмане из Европы, они тоже наши люди. Они используют те же понятия, они ту же философию западную освоили, с ними легко можно найти общий язык. Но 22 % – это этнические европейцы. А так там половина тех, кто родился в Европе.
О. Д.: Колоссально! Я не знал этих цифр. Просто обычные французы, итальянцы…
Г. Д.: Обычные французы, немцы. Потому что это та площадка, на которой можно бросить вызов существующему положению, статус-кво. Ну что там валять дурака и говорить, что надо повысить налоги на производство? И ходить после этого гордо, как наследник Маркса и Ленина?
О. Д.: Ну понятно. Или бегать с плакатами и требовать каждому по кусочку. На самом деле, недавно замечательная статья была о том, что 60 человек владеют более чем 50 % собственности в мире, это 60 семей, если я правильно помню.
Г. Д.: Да, шестьдесят две. А несколько лет назад, в 2010 году, их было триста восемьдесят восемь. В пять раз сузился этот круг. Марксистским языком – это концентрация богатств в одних руках.
О. Д.: Да.
Г. Д.: Причём у 3,6 миллиарда, то есть у половины человечества, за это время то, чем они владеют, снизилось на триллион долларов, а у этих шестидесяти выросло на триллион семьсот миллиардов. Значит, они не только с бедной половины, но и с другой прихватили. Не только триллион перекачали себе, но и зацепили не самых бедных.
О. Д.: Да, прихватили всё, что могли. Логично на самом деле.
Г. Д.: Просто я считаю, что это определённый признак, это симптом, но это не главное зло. Некоторые говорят: вот оно зло! У этих всё, у других ничего.
Но это симптом, это проявление того, что общество превратилось в некую машину зла. Но почему так произошло? Потому, что зло онтологически обществу присуще, инертно. Потому что сама организация социума построена на неких схемах, алгоритмах, которые по сути своей антидуховны, абсурдны, бессмысленны. Религии же всегда против общества. Их приспосабливают жрецы.
О. Д.: Да, я помню ваше утверждение, что человек – враг Бога. Оно надолго в моей памяти осталось.
***
Для правых и левых есть шанс при условии, что они будут нести в себе заряд пассионарности. В конечном счёте именно воля к борьбе и победе сведёт воедино богатырей протеста, которые уже сейчас, как всадники Апокалипсиса, маячат на горизонте.
Глава 2
Обыватель и миф о прогрессе
Обыватель верит в прогресс. Это своеобразный гвоздик, на который обыватели навешивают свои ожидания, комплексы, страх перед собственной малоценностью и мечту о постоянном комфорте. Собственно говоря, идея прогресса неотъемлема от идеи счастья, точнее, либерального понимания счастья.
Конечно, есть некое подставное, расписное представление о счастье: домик в деревне или, наоборот, на вершине индивидуального холма, разбухшие от молока вымена, детишки, кувыркающиеся перед этим домиком…