Мне даже захотелось извиниться, что из-за меня мы так провели воскресенье.
– Который час? – спросила мама.
– Половина четвертого. Если повезет, еще успеем посмотреть скачки.
– Хотя бы на лошадей посмотрим, – пробормотал Жюльен, не отрывая взгляда от окна.
Мунир
Я любил Рождество и побаивался его.
Музыка, огни, запахи… Ощущение праздника. Радостно видеть иллюминацию на улицах, разукрашенные витрины, улыбающихся прохожих. А если еще и снег выпадал, то привычная будничность вообще исчезала и мы оказывались в волшебной стране мечты. Белые воздушные хлопья обладали таинственной силой, они уничтожали едкие городские запахи, прижимали их к земле, позволяя праздничным ароматам мягко веять в воздухе. И вот в воздухе смолисто пахло хвоей, жареными каштанами, а еще особым запахом дорогих магазинов – тканями и кожей. Всевозможные ароматы щекотали нам ноздри, заполняли легкие, проникали в сердце. Магия Рождества.
Мальчиком я жил с широко открытыми глазами, впитывал все звуки, все запахи. Но где-то глубоко внутри осуждал себя, одергивал. «Закрой рот, осел! Не выставляй себя на посмешище! Это все не для тебя! Тебя не обмануть! Не поддавайся!» Волшебник ворожил для аккуратных, хорошо одетых детей, они сидели в зале и, улыбаясь, участвовали в представлении. А я сидел на мостках за кулисами и понимал, что разыгрывается комедия, всенародный фарс. Все понарошку: Дед Мороз, гигантские елки в магазинах, нежданное добродушие прохожих… Все вместе вселенское надувательство. Но я отдал бы все на свете, лишь бы тоже сидеть в зале, позволять себя дурачить, вешать себе лапшу на уши и чувствовать себя таким счастливым, хлопать в ладоши, смеяться и кричать так же простодушно, как они.
В школе тоже устроили рождественский праздник. Детсадовская малышня, страшно довольная, что ей позволили побывать у «больших», в этой земле обетованной, куда и они, став взрослыми, непременно попадут, украсила наш двор и коридоры.
Перед каникулами нам устроили угощение и игры и, перед тем как распрощаться, пожелали хороших праздников.
– Счастливого Рождества, Мунир!
– Спасибо, мадам. И вам счастливого Рождества!
Она смотрела на меня и улыбалась! Вот дура-то! Идиотка! Или она не хотела заметить, какие мы разные? И как это можно не заметить? Я же не праздную Рождество. У меня не будет счастливых праздников. Если бы вы чуть-чуть поинтересовались мной, прежде чем высказывать свои пожелания и улыбаться, вы бы знали об этом. Арабы не празднуют Рождество. Им нет дела до младенца Иисуса. Да, о нем упоминается в Коране, но дня его рождения они не празднуют. Моя мама готовила когда-нибудь праздничный кускус 24 декабря? Да никогда в жизни. 24 декабря мы едим картошку, рис или еще что-нибудь из самого обыкновенного. Смотрим телик и неловко улыбаемся при каждом упоминании о чудесной Рождественской ночи. А когда начинается праздничная месса, отправляемся спать. И вполне возможно, у меня закапают слезы (от огорчения или от зависти?), когда я представлю себе, как укладываются спать другие дети: у них сейчас полно сладостей, и они мечтают о всевозможных подарках, какие получат на следующий день. Да, мадам, я точно поплачу. Поплачу, потому что я еще маленький, а маленьким всегда хочется праздников и подарков. На следующий день я буду смотреть на счастливых мальчишек, которые высыпали на улицу с новыми кожаными мячами, велосипедами, роликами. У меня нет велосипеда. Я посмотрел, сколько он стоит, и теперь знаю точно, что завтра папа его мне не купит. У меня пластиковый мяч, он улетает при каждом порыве ветра. Попробуйте отправить его в цель. И ролики у меня такие старые, что совсем заржавели. Я истер подошвы, когда пытался на них кататься.
Не надо желать мне счастливого Рождества. Я неплохой актер, мне удается не показывать горя, когда надо мной насмехаются, изображать равнодушие, когда отгоняют взглядом. Но с рождественскими праздниками я не справляюсь. Они даются мне очень тяжело, у меня не получается притворяться. Не получается изображать довольную улыбку маленького француза.
Некоторые мусульманские семьи устраивают праздник на Рождество. Но мы не из их числа. Евреи – те, что не слишком религиозные – тоже празднуют. А еще те, что хотят играть во французов. Рождественское полено, индейка (кошерная?), подарки. Смешные люди! Разве можно забыть, кто ты на самом деле? Но потом я им позавидовал. Почему бы и нам не поступать, как они? На один этот вечер тоже устроить себе праздник. Конечно, без яслей, младенца Иисуса и елки, просто вкусный праздничный стол. И какие-нибудь подарки. И еще картонные трубочки, они называются хлопушки. Разве нельзя? Нет, нельзя, я знаю. За таким столом папа не сможет на нас смотреть. Ему будет стыдно, что мы радуемся. Его желание жить как французы не беспредельно. Когда он приносит рождественские подарки со своего предприятия, то просто ставит их на стол. Мы видим, как гордо вспыхивают его глаза, когда мы бегаем по квартире в масках и с пистолетами, ему приятно, что он работает на серьезном заводе, где человеку умеют оказать внимание. Но корзинку с продуктами папа относил консьержке. Мы пытались объяснить, что в маленькой коробочке гусиный паштет, а не свиной, но папа говорил: «Нет, нет и нет. Это сплошные отбросы!» Хорошо, если бы наша щедрость пробудила к нам симпатию у месье Лепика и его жены, алкоголички-зануды. Но я уверен, что они над нами только посмеялись – над нами и нашей идиотской щедростью.
Рафаэль
Я пришел в столовую, сел за стол «для детей, которые не едят свинины». Рядом со мной одни мусульмане. Мунир мне очень обрадовался. Уверен, обрадовался, потому что мы с ним опять вместе не такие, как остальные, но он свою радость объяснил совсем по-другому.
– Вот увидите, Рафаэль рассказывает такие интересные истории! – объявил он своим приятелям, которые смотрели на меня недоверчиво.
Да, я хорошо рассказываю, у меня талант. Могу говорить о чем угодно: пересказать фильм, который вчера видел, рассказать анекдот или в лицах поведать о том, что со мной случилось на каникулах. Могу, ни слова не привирая, рассказать приятелям о нашем общем приключении так, словно они в нем не участвовали или не поняли, в чем была суть.
В тот день, как раз когда мы ели мясо, я пересказывал самый смешной эпизод из «Жандарма из Сен-Тропеза» с Луи де Фюнесом. Конечно, мы все этот фильм смотрели и рады были снова повеселиться. Смеялись даже громче, чем перед теликом. Очень громко смеялись. И дежурный воспитатель разозлился:
– Эй, вы, касба! Замолчите!
Эффект был мгновенным. Все замолчали.
Я терпеть не мог этого воспитателя. Тощий, плюгавый урод в джинсах-клешах, устрашавший малышню походкой вразвалку и ковбойскими сапогами. Он подлым образом отыгрывался на нас за свою уродскую внешность, ухитряясь кого-то пнуть острым носком сапога. Его прозвали Стервятник за жесткий взгляд, острый нос и готовность налететь на слабого, когда никто не видит.
Муниру трудно было сдержаться, он зло посмотрел на Стервятника.
– Что с Мухаммедом? У него проблемы? – задал тот вопрос.
– Меня зовут Мунир, а не Мухаммед.
– Есть разница? – с усмешкой спросил Стервятник и уселся за преподавательский стол.
– Вот урод! – не выдержал я.
Мунир взглянул на меня и пожал плечами.
– Слушайте! А ведь он немного смахивает на Фюнеса!
Мы все рассмеялись.
Я посмотрел на кусок мяса, который мне положили на тарелку.
– Кто хочет мою отбивную?
– Это не свинина, ешь, пожалуйста, – сказал маленький Али, распахнув огромные темные глаза.
– Я знаю, но мне нельзя и такого мяса.
– Что за новости? – удивился Мунир. – Ты же до сих пор ел мясо!
– А теперь больше не ем.
Жюльен застыл с вилкой у рта. Потом, нахмурившись, положил вилку на тарелку.
– Мы теперь больше не едим мяса? – спросил он огорченно.
– Я не ем некошерного, – ответил я. – А ты как хочешь. Кто-то хочет мою отбивную?
Через секунду поднялись две руки. Я пододвинул свою тарелку. Жюльен, поколебавшись, пододвинул с глубоким вздохом свою. Когда Али и Лагдар перекладывали наши отбивные к себе на тарелки, раздался громкий голос, от которого все мы вздрогнули:
– Это что еще за торговля?
Стервятник стоял позади нас, сложив на груди руки, ухмыляясь недоброй усмешкой.
– Я… Мы не едим мяса, – ответил я, стараясь выдержать взгляд этого эсэсовца.
– Насколько я знаю, это не свинина.
Я почувствовал, что сейчас разразится скандал, и внутренне напрягся. Я не собирался сдаваться.
– Да, но это мясо не кошерное, я еврей и…
– Мне плевать, кто ты, араб или жид! У меня нет распоряжения от твоих родителей. И ты доставишь мне удовольствие и немедленно стрескаешь это мясо. А ну перекладывай себе на тарелку! И мелкий сопляк тоже!
Али и Лагдар успели переложить мясо обратно.
– Имейте в виду, я слежу за вами! – объявил Стервятник и вернулся на свое место.
Я уткнулся носом в тарелку, чувствуя, что киплю от гнева.
Мы все словно окаменели. Только Жюльен взялся за нож с вилкой, чтобы отрезать себе кусочек мяса.
– Раз уж велели, – пробормотал он.
В тишине, которая царила за нашим столом, нож Жюльена буквально завизжал, коснувшись тарелки, и мой маленький брат положил его, покорившись неизбежности, которая мешала мясу попасть ему в рот. Он положил и вилку и уставился на меня, ожидая, что я скажу.
– Он назвал нас жидами, – проскрипел я сквозь стиснутые зубы.
Я не знал, обидное ли это слово, но чувствовал: нас оскорбили. Злобный взгляд Стервятника, его ухмылка – все говорило, что он хочет нас унизить. Слезы закипели у меня на глазах, горло перехватило. Но я не хотел разреветься, как девчонка, перед своими товарищами. Я искал другой возможности выплеснуть обиду и гнев.
– Да, он так сказал, – подхватил Али, думая, что я задал вопрос.
– А что такое «жид»? – спросил Жюльен.
– Тоже еврей, но как обидная кличка, – объяснил Мунир.
И тогда, сопровождаемый взглядами своих замеревших на месте товарищей, я встал и направился к столу, за которым обедали два воспитателя и учителя.
Я остановился возле Стервятника, тяжело переводя дыхание от ярости и страха. Стервятник меня заметил не сразу, но мое появление обратило на себя внимание учителей, и они замолчали, вопросительно глядя на меня. Стервятник поднял голову от тарелки и обнаружил, что я стою рядом, мрачно на него глядя и тяжело дыша.
– Чего тебе тут понадобилось? – удивился он.
– Вы не имеете права называть меня жидом!
Губы у меня прыгали, но говорил я твердо.
Стервятник слегка опешил. Две учительницы за столом нахмурились и вопросительно на него посмотрели.
– Не говорил я ничего такого. Сказал, чтобы ел мясо, только и всего! Нечего выдумывать, лишь бы настоять на своем! А ну шагай на место! Быстро!
– Вы сказали «жид». Я слышал. И все остальные тоже слышали.
Воспитатель засопел и прикусил губу. Потом резко поднялся.
– А с каких это пор встают из-за стола без разрешения?
Он взял меня за плечо, подвел обратно к столу, посадил, грубо нажав, и сказал:
– Не думай, что я потерплю твои шуточки! Вернусь через пять минут и советую вам с братом очистить свои тарелки. – И, наклонившись, добавил мне на ухо: – Понял, жиденок?
Безгубая улыбка, показавшая острые неровные зубы, играла на лице садиста.
Я сидел, опустив голову. Внутри у меня все сжалось. Я не знал, чего хочу – заорать, драться или заплакать. Все вместе одновременно.
– Плюнь на него, Раф. Ты же видишь, он ненормальный.
Я поднял голову и взглянул Муниру в глаза. Я видел, он тоже разозлился, но не хочет доводить дело до скандала.
– Он гад, не обращай внимания.
– И что? Ты на моем месте съел бы это мясо?
Голос у меня от напряжения стал тонким.
Мунир передернул плечами. И я не понял: то ли он хотел сказать, что не знает, то ли что мне лучше послушаться…
Я сидел и молчал. Жюльен вертелся на стуле, он тоже пришел в возбуждение и не знал, как себя вести.
– Он гад, гад, гад, – настойчиво повторял братишка.
– Он еще смотрит на меня? – спросил я Мунира.
Приятель взглянул мне через плечо.
– Нет, он снова сел за стол.
– Скажи, когда не будет смотреть.
– Сейчас. Он говорит с другим воспитателем.
Я быстренько вытащил из кармана платок, завернул в него отбивную и спрятал обратно в карман.
Ребята за столом удивленно смотрели на меня. Их восхищало мое мужество, мое упорство. Общее наше возбуждение достигло крайней точки.
– Не теряй времени, делай, как я, – сказал я Жюльену.
Братишка набрал в грудь воздуха и принялся шарить по карманам в поисках платка, всем своим видом показывая, что готов на мужественный подвиг. Но после безуспешных поисков объявил с расстроенным видом:
– Нет у меня платка.
– Возьми мой! – предложил Али и бросил Жюльену смятый комочек.
Жюльен брезгливо взял его двумя пальцами.
– Он же грязный.
– И что? У меня насморк, – объяснил Али. – Ну, ты даешь! Я тебе помочь хочу, а ты недоволен.
Братишка взглянул на меня, ища помощи.
– Шевелись быстрее!
Жюльен развернул платок с присохшей слизью и быстренько завернул в него кусок мяса.
Застыл на секунду, потом спросил с беспокойством:
– А если он догадается и заставит нас есть?
Я представил себе несчастного Жюльена, который разворачивает грязный платок и вынужден положить себе в рот его содержимое. Мне стало дурно.
– Постараемся, чтобы не догадался, – пообещал я.
– Бифштекс с соплями, – засмеялся Али.
Стервятник через несколько минут наклонился над нашими тарелками и довольно улыбнулся.
– Так и надо! Мясцо-то вкусное!
Я молча смотрел на него. Жюльен тоже не струсил.
– Я тебя научу опускать глаза, когда я с тобой разговариваю! И тебя тоже, сопляк! Нет! За кого вы себя принимаете? Подойдете ко мне после обеда. Я с вами разберусь!
Приказ нам не понравился. Мы почувствовали: объявлена война.
– Нужно скорее избавиться от мяса, – сказал Тарик. – А то он заметит.
Жюльен встал, делая вид, что хочет налить себе воды из кувшина.
– Заметно? Очень? – спросил он Мунира.
Мунир посмотрел и увидел на брюках Жюльена большое жирное пятно.
Ну, дела! Только этого не хватало!
– Вот зараза!
Все перевели глаза на меня. У меня тоже наметилось пятно, но поменьше и не такое заметное.
– Бегите в туалет, там все скинете в унитаз, – посоветовал Мунир. – Только сначала попросите разрешения у другого воспитателя.
Воздух наэлектризован. За нашим столом мы стали героями из фильма «Большой побег», все сплотились против врага и боимся, как бы наш подземный ход не был обнаружен.
Я отправляюсь в туалет, делю мясо на кусочки и спускаю.
Теперь очередь Жюльена. Он возвращается, на лице у него беспокойство.
– Я бросил, а оно не проходит.
– Бросил целиком?
– А что?
– Бестолочь! Нужно было разделить на кусочки! Или бросить в мусорную корзину.
– А ты почему мне не сказал?
Мы переглядываемся, соображая, что делать.
– Успокойтесь, – говорит Мунир. – Пока вы будете говорить с воспитателем, мы что-нибудь придумаем.
И мы вправду успокаиваемся.
– А где мой платок? – спрашивает вдруг Али.
– Вот он, – отвечает Жюльен и достает грязный жирный комочек, на который мы все смотрим с отвращением. Али берет его, смотрит, разворачивает, потом аккуратно складывает и прячет в карман.
– Что-то случилось? – спрашивает он, глядя на наши удивленные лица.
После сладкого, когда все направились к двери, Стервятник окликнул нас:
– Вы, двое, задержитесь. Есть разговор.
Толпа ребятишек устремилась во двор. Столовая опустела, и вдруг мы увидели Александра: он вернулся и подбежал к воспитателю, на ходу посмотрев на нас и торжествующе улыбнувшись. Я мгновенно все понял: во время обеда Александр за нами следил. И пока нас чихвостили, он с приятелями был в восторге.