Интересно, все люди такие? Лишившиеся своего собственного я?
Или только Джул?
Она не знала, может ли полюбить свое искореженное, странное сердце. Она бы хотела, чтобы кто-нибудь другой сделал это за нее, увидел, как бьется оно в клетке из ребер, и сказал: Я вижу твою истинную сущность. Вот она, необычная, но достойная. Я люблю тебя.
Как тяжело и глупо чувствовать себя исковерканной и странной, утратить свою сущность и возможность быть собой, когда впереди еще целая жизнь. Джул обладала множеством редких талантов. Она упорно трудилась, и ей действительно было что предложить миру. Это правда.
Так почему же она ощущала себя никчемной?
Ей очень хотелось позвонить Имоджен. Хотелось услышать хрипловатый смех Имми и ее сложно построенные фразы, сочившиеся секретами. Она бы сказала Имоджен: «Я боюсь». А Имми сказала бы в ответ: «Но ты же храбрая, Джул. Ты самая храбрая из всех, кого я знаю».
Ей очень хотелось, чтобы подошел Паоло и обнял ее, повторив то, что сказал однажды: «Ты – классная, бесподобная».
Она хотела, чтобы рядом оказался тот, кто любит ее бескорыстно, кто простит ей что угодно. Или еще лучше – тот, кто все уже знает о ней и любит ее именно такой.
Но ни Паоло, ни Имми не способны на это.
И все равно Джул помнила ощущение губ Паоло на своих губах и жасминовый аромат духов Имми.
В черном парике Джул спустилась в бизнес-офис гостиницы. Она уже продумала дальнейшую стратегию. В столь поздний час офис оказался закрыт, но за щедрые чаевые портье открыл его. Устроившись за компьютером, она заказала билет на самолет из Сан-Хосе-дель-Кабо в Лос-Анджелес на следующее утро. Заказ она сделала на собственное имя и оплатила его обычной кредитной картой, которой пользовалась в отеле «Плайя Гранде».
Потом она спросила у портье, где можно купить автомобиль за наличные. Тот сказал, что есть один ушлый дилер, который утром мог бы продать ей тачку за американские доллары. Он записал адрес – улица Ортис – и добавил, что это в пригороде Эхидо.
Ноа отслеживала кредитные карты. Наверняка. Иначе она бы никогда не нашла Джул. Теперь детектив, увидев новое списание средств, отправилась бы в Лос-Анджелес. А тем временем Джул на купленном за наличные автомобиле подалась бы в сторону Канкуна. Из Канкуна она бы добралась до острова Кулебра в Пуэрто-Рико, куда стекались толпы американцев, которые никогда и никому не предъявляли свои паспорта.
Она поблагодарила портье за информацию об автодилере.
– Вы ведь забудете о нашем разговоре, не так ли? – сказала она, протягивая ему через прилавок еще одну двадцатку.
– Могу и забыть, – сказал он.
– Непременно забудете. – Она добавила еще пятьдесят долларов.
– Я вас никогда не видел, – кивнул он.
Спала она плохо. Даже хуже, чем обычно. Во сне девушка тонула в теплой бирюзовой воде; бездомные кошки разгуливали по ее телу; змея обвивалась вокруг ее шеи и душила. Джул проснулась от собственного крика.
Она выпила воды. Приняла холодный душ.
Заснула и снова проснулась от крика.
В пять утра она поплелась в ванную, плеснула в лицо холодной воды и подвела глаза. Почему бы и нет? Она любила макияж. Да и время позволяло. Она выровняла кожу лица толстым слоем тонального крема и пудры, положила на веки дымчатые тени, накрасила ресницы черной тушью, а губы – почти черной помадой, поверх которой нанесла блеск.
Затем втерла в волосы гель и оделась. Черные джинсы, все те же ботинки, темная футболка. Одежда, совсем не подходящая для мексиканской жары, зато практичная. Она упаковала чемодан, выпила бутылку воды и вышла из номера.
Ноа сидела в коридоре, прислонившись спиной к стене, с чашкой дымящегося кофе в руках.
Ждала.
17
Конец апреля 2017 года
Лондон, Англия
Семью неделями ранее, в конце апреля, Джул проснулась в хостеле на окраине Лондона. В комнате умещалось восемь коек: тонкие матрасы, обтянутые казенными белыми простынями. Сверху спальные мешки. Вдоль стен выстроились рюкзаки. В воздухе витали слабые запахи тел и пачулей.
Она спала прямо в спортивной одежде. Вскочив с кровати, зашнуровала ботинки и пробежала почти тринадцать километров через весь пригород, мимо пабов и мясных лавок с наглухо закрытыми в столь ранний час ставнями. Вернувшись с пробежки, девушка продолжила тренировку в общей комнате отдыха, выполнив привычный курс упражнений: прямые и боковые планки, выпады ногами, отжимания и приседания.
Джул проскочила в душ, пока не проснулись ее соседки и не вылили на себя всю горячую воду. Потом она забралась обратно на верхнюю полку двухъярусной кровати и развернула шоколадный протеиновый батончик.
В комнате еще царил полумрак. Она раскрыла книгу «Наш общий друг» и стала читать при свете фонарика сотового телефона. Толстый викторианский роман Чарльза Диккенса о сиротской доле ей подарила Имоджен.
Джул считала Имоджен Соколофф своей лучшей подругой. Имми любила книги о брошенных детях, потому что и сама была сиротой. Она родилась в Миннесоте. Мама-подросток, давшая ей жизнь, умерла, когда Имми исполнилось два года. Девочку удочерила семейная пара, которая жила в пентхаусе в Нью-Йорке, в Верхнем Ист-Сайде.
Пэтти и Гилу Соколофф в то время было под сорок. Они не могли иметь детей, а в рамках своей адвокатской деятельности Гил уже несколько в качестве волонтера занимался защитой прав детей в системе опеки. Он всегда выступал за открытое усыновление. И вот, после нескольких лет ожидания новорожденного малыша, Пэтти и Гил решили взять ребенка постарше.
Они просто влюбились в пухлые ручки и веснушчатый носик двухлетней девчушки, забрали к себе, назвали Имоджен, а ее прошлое имя осталось только в картотеке. Ее фотографировали и тискали. Пэтти готовила ей горячие макароны со сливочным маслом и сыром. Когда маленькой Имми исполнилось пять, ее отправили в Гринбрайар, частную школу на Манхэттене. Там она носила бело-зеленую форму и училась говорить по-французски. По выходным маленькая Имми играла в «Лего», пекла домашнее печенье и ходила в Американский музей естественной истории, где ей особенно полюбились скелеты рептилий. Она отмечала все еврейские праздники и, когда подросла, прошла нетрадиционную церемонию бат-мицва в лесах на севере штата.
С этим все оказалось не так-то просто. Мать Пэтти и родители Гила не считали Имоджен еврейкой из-за ее биологической матери. Они настаивали на формальном процессе религиозного обращения, что позволило бы отложить церемонию на год, но в знак протеста Пэтти покинула синагогу, куда всегда ходила ее семья, и присоединилась к светской еврейской общине, которая проводила церемонии в уединенном местечке в горах.
Так случилось, что в возрасте тринадцати лет Имоджен Соколофф острее, чем когда-либо, осознала свой статус сироты и увлеклась чтением историй, созвучных ее судьбе. Начала она с книг об осиротевших детях, которые были частью школьной программы. Таковых было немало.
– Мне понравились наряды, пудинги и конные экипажи, – признавалась она Джул.
Июнь прошлого года они вместе провели в доме, который семья Имми арендовала на острове Мартас-Винъярд. В тот день они подъехали к фермерскому ларьку, где покупатели могли сами составить себе букет.
– Я залпом проглотила «Хайди» и начиталась еще бог какого старья, – сказала Имми. Она склонилась над кустом георгинов с ножницами в руках. – Но в какой-то момент мне уже хотелось блевать от всех этих книг. Вечный оптимизм и восторги этих девиц просто достали. Прямо-таки воплощение самоотверженной женственности. Послушай только: «Я умираю от голода! Вот, съешь единственную оставшуюся плюшку!» «Я не могу ходить, я парализована, но все равно вижу светлую сторону жизни, и я счастлива, счастлива!». Я тебе так скажу: «Маленькая принцесса» и «Поллианна» впаривают нам кучу мерзкой лжи. Как только до меня это дошло, я поняла, что пора с ними завязывать.
Выбрав букет, Имми вышла из цветника и забралась на деревянную ограду. Джул все еще возилась в клумбах.
– В старших классах я прочитала «Джейн Эйр», «Ярмарку тщеславия», «Большие надежды» и тому подобное, – продолжала Имми. – Там уже, я бы сказала, описывались амбициозные сироты.
– Это же книги, которые ты мне давала, – вспомнила Джул.
– Да. Скажем, в «Ярмарке тщеславия» Бекки Шарп – бездушная, расчетливая машина. Она ни перед чем не остановится. Джейн Эйр бьется в истерике и постоянно чем-то недовольна. Пип из «Больших надежд» все время все путает и стремится разбогатеть. Все они хотят лучшей жизни, гонятся за ней, но их нравственность вызывает вопрос. Вот чем они интересны.
– Мне они уже нравятся, – сказала Джул.
Имми поступила в колледж Вассара, куда ее приняли по результатам блестящего эссе о тех самых персонажах. Она сама признавалась, что учиться не очень-то и хочет. Потому что терпеть не может, когда ей что-то навязывают. Если профессора задавали читать древних греков, она этого не делала. Точно так же, как отказывалась читать Сьюзен Коллинз по совету своей подруги Брук. И когда мать сказала, что учиться надо усерднее, Имми вообще бросила колледж.
Конечно, Имми оставила Вассар не только потому, что на нее давили. Все оказалось гораздо сложнее и запутаннее. Но свойственное Пэтти Соколофф желание контролировать все и вся, безусловно, сыграло свою роль.
– Моя мать верит в американскую мечту, – заявила Имоджен. – И хочет, чтобы я тоже верила. Ее старики родом из Беларуси. Они полностью купились на эту ерунду. Мол, здесь, в США, любой может достигнуть небывалых вершин. Неважно, с чего ты начал, но в один прекрасный день ты сможешь управлять страной, разбогатеть, обзавестись собственным особняком. Верно?
Этот разговор состоялся тем летом, на Мартас-Винъярде. Джул и Имми загорали на пляже Мошап, расположившись на большой хлопковой подстилке.
– Красивая мечта, – сказала Джул, закидывая в рот картофельные чипсы.
– Семья моего отца тоже на нее повелась, – продолжила Имми. – Его бабка с дедом приехали из Польши и поначалу жили в многоквартирном доме. Потом его отец сколотил небольшое состояние и приобрел магазин деликатесов. Мой отец должен был подняться еще выше, первым в семье поступить в колледж, что он и сделал. Стал известным адвокатом. Родители безмерно им гордились. Для них все умещалось в простую схему: оставь позади бывшую родину и открой для себя новую жизнь. И если ты не сможешь осуществить американскую мечту, за тебя это сделают твои дети.
Джул любила слушать Имми. Она никогда не встречала кого-либо, кто бы говорил так свободно. Монологи Имми казались сбивчивыми и бессвязными, но вместе с тем в них слышались любопытные и глубокие мысли. Она даже не задумывалась, что может наговорить лишнего, как и не старалась оттачивать фразы. Просто выплескивала все, что хотела, как человек, который сам задается вопросами и отчаянно хочет, чтобы его выслушали.
– Земля возможностей, – сказала Джул, просто чтобы посмотреть, в какую сторону вырулит Имми в своем спиче.
– Это то, во что они верят, но я не думаю, что так оно и есть на самом деле, – ответила Имми. – Скажем, достаточно минут тридцать посмотреть местные новости, чтобы убедиться в том, насколько больше возможностей существует для белых. И для тех, кто говорит по-английски.
– И для тех, кто говорит с таким акцентом, как у тебя.
– Ты имеешь в виду, с акцентом Восточного побережья? – уточнила Имми. – Да, думаю, да. И еще для физически здоровых, не инвалидов. О, и, конечно же, для мужчин! Мужчины, мужчины, мужчины! Мужчины по-прежнему расхаживают по Соединенным Штатам, как по огромной кондитерской, где все торты предназначены только им. Тебе так не кажется?
– Я не позволяю им раскатывать губы на мой торт, – ответила Джул. – Черт возьми, это мой торт, и я съем его сама.
– Да. Ты бьешься за свой кусок пирога, – сказала Имми. – И получаешь шоколадный торт с шоколадной глазурью из пяти коржей. Но для меня главное не это – можешь называть меня глупой, но я не хочу никаких тортов. Я, может, вообще не голодна. Я просто пытаюсь быть собой. Существовать и наслаждаться тем, что меня окружает. Я знаю, что это роскошь, и мне, наверное, чертовски повезло обладать такой роскошью, но я пытаюсь ценить это, люди! Позвольте мне просто быть благодарной за то, что я здесь, валяюсь на этом пляже и не чувствую, что должна постоянно куда-то стремиться.
– Я думаю, что ты ошибаешься насчет американской мечты, – возразила Джул.
– Нет, не ошибаюсь. Почему ты так решила?
– Американская мечта требует действий, героических усилий.
– Ты серьезно?
– Американцы любят воевать, – сказала Джул. – Мы хотим менять законы или нарушать их. Нам нравятся вигиланты. Мы без ума от них, верно? От всех этих супергероев, фильмов вроде «Заложницы» и прочих авантюр. Мы все готовы ринуться на запад и оттяпать землю у тех, кому она принадлежала раньше. Линчевать так называемых плохих парней и бороться с системой. Вот что такое американская мечта.
– Скажи это моей маме, – фыркнула Имми. – «Здравствуйте! Имми хочет вырасти и стать мстителем, а не промышленным магнатом». Посмотрим, что из этого получится.
– Я поговорю с ней.
– Хорошо. Это очень поможет. – Имми усмехнулась и, перекатившись на пляжном одеяле, сняла солнцезащитные очки. – У нее совершенно бредовые идеи насчет меня. Скажем, в детстве мне совсем не помешало бы иметь парочку друзей – таких же приемных, чтобы я не чувствовала себя одинокой или какой-то ущербной, ну и все в таком роде, но тогда мама стояла на своем: Имми в порядке, она в этом не нуждается, мы такие же, как все другие семьи! Потом, пятьсот лет спустя, когда я уже училась в девятом классе, она прочитала статью в журнале про усыновленных детей и решила, что мне нужно подружиться с той девчонкой, Джоли, которая недавно поступила в Гринбрайар.
Джул вспомнила ее – она видела эту девушку из Американского театра балета на празднике по случаю дня рождения Имми.
– Моя мама мечтала, что мы станем близкими подругами, и я честно пыталась, но та девчонка явно меня невзлюбила, – продолжала Имми. – У нее были голубые волосы. Круче, чем у тебя. Она дразнила меня за любовь к бездомным кошкам и чтение «Хайди», высмеивала музыку, которая мне нравилась. Но моя мама упорно звонила ее маме, а та звонила моей, и они строили планы для нас обеих. Короче, придумали себе всю эту хрень насчет нашей сиротской связи, которой никогда не существовало. – Имоджен вздохнула. – Грустные воспоминания. Но потом они переехали в Чикаго, и моя мама успокоилась.
– Теперь у тебя есть я, – сказала Джул.
Имми протянула руку и коснулась затылка Джул.
– Теперь у меня есть ты, и с тобой моя психика явно улучшилась.
– Здоровая психика – это хорошо.
Имми открыла сумку-холодильник и достала две бутылки домашнего холодного чая. Она всегда приносила на пляж напитки. Джул не нравилось, что в чае плавают ломтики лимона, но все равно сделала несколько глотков.
– Тебе идет короткая стрижка, – заметила Имми, снова коснувшись затылка Джул.
Приехав домой на зимние каникулы после первого семестра в Вассаре, Имоджен кинулась рыться в картотеке Гила в поисках документов об удочерении. Найти их оказалось нетрудно.
– Мне казалось, что эти бумаги помогут мне получить некоторое представление о моей личности, – сказала она. – Словно знание имен и обстоятельств объяснит, почему я была так несчастна в колледже, или вернет мне ощущение корней, чего у меня никогда не было. Но нет, чуда не произошло.