В апреле 1918 года в кабинете председателя Всероссийской коллегии по организации и формированию Рабоче-крестьянской Красной армии Николая Ильича Подвойского собрались бывшие царские офицеры, чтобы разработать план реорганизации армии.
Радек свидетельствует:
«Троцкий – я помню, великолепно помню эту сцену – в продолжение многих дней прислушивался к их планам молча. Это были планы людей, не понимающих переворота, на их глазах происшедшего. Они не понимали перемен, которые произошли в человеческом материале, на котором строится армия. Выслушав все предложения, Троцкий выдвинул собственное: создание добровольческой армии. Военные молчали, но считали это бесполезной затеей».
Военные считали, что армия может быть построена только на началах общеобязательности, на началах железной дисциплины. Они не понимали, писал Радек, что «крестьянина и рабочую массу можно будет только тогда снова призвать под военные знамена, когда опасность смерти будет смотреть в глаза народным массам. Ни на минуту не допуская мысли, что добровольческая армия может спасти Россию, Троцкий строил ее как аппарат, нужный ему для создания новой армии. Но если уже в этом выражался организаторский гений Троцкого, смелость его мысли, то еще более яркое выражение она нашла в мужественном подходе к идее использования военных специалистов для строения армии».
Лев Троцкий в армии не служил и о военном деле имел весьма относительное представление. Но он умел учиться и сразу обратился за помощью к тем, кто дал ему правильные советы. И сразу занял принципиальную позицию: военными делами должны заниматься профессионалы, то есть кадровые офицеры. Он отдал им почти все высшие командные посты.
Николай Ильич Подвойский вместе со старым большевиком Константином Степановичем Еремеевым разработали декларацию прав солдата. Ее рассмотрел Совет народных военных комиссаров, а 16 декабря 1917 года за подписями Ленина, Крыленко и Подвойского были опубликованы декреты «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии». Власть в армии передавалась солдатским комитетам. Солдаты получили право выбирать себе командиров. Офицеры утратили свое положение.
Первый Верховный главнокомандующий Николай Васильевич Крыленко самокритично писал:
«Конечно, тут не обошлось без тяжелых эксцессов, страданий для части ни в чем не повинного младшего офицерства, повсеместно смещенного солдатами с должностей и поставленного на уровень рядовых; самоубийства офицеров, брошенных в землянки, приставленных конюхами, кашеварами и т. д., эпидемией прошли по армии, но зато революция была поставлена на ноги в армии».
Очень быстро большевики столкнулись с тем, что такая армия воевать не может, потому что это была не армия, а толпа.
Французская разведка, докладывая в начале января 1918 года в Париж о ситуации в России, отмечала:
«Народные массы хотят мира любой ценой, полагая, что он немедленно покончит с нищетой и обеспечит легкую жизнь. Желают, ничего в этом не понимая, раздела всего и полного равенства без офицеров в армии, инженеров на фабриках и т. д. Опьянены громкими словами, в которых совсем не разбираются: «демократический мир», «право наций на самоопределение», «без аннексий и контрибуций»… Единственный стимул – боязнь побоев. Только палка в твердой руке заставит маршировать тысячи».
24 сентября 1918 года член Реввоенсовета 1-й армии Сергей Павлович Медведев писал Ленину о положении на фронте борьбы с чехословаками:
«Я убедился, что у нас есть толпы вооруженных людей, а не крепкие воинские части. Зло, которое причиняли эти толпы делу борьбы с чехословаками и белогвардейцами, прямо неописуемо. Как только они занимали какую-нибудь деревню или село, они вызывали своей неорганизованностью и распущенностью величайшее озлобление всего населения. Всякий мало-мальски самостоятельный житель и его дом рассматривался как белогвардейское пристанище и подвергался и явному, и тайному ограблению. Самовольные захваты лошадей, фуража, продуктов питания, обыски в домах и при этом грабеж…
Во всех этих вооруженных толпах не проявлялось никакого понятия о дисциплине, о подчинении командному составу во время операций. Сам же командный состав настолько оказался слабым, безвольным, терроризированным негодными элементами части, что не он командовал частями, а его части тянули, куда хотели. Даже самые стойкие и решительные из них собирались порою бежать, чтоб не нажить себе горя… Каждую минуту можно было ожидать, что все дело борьбы рухнет безвозвратно…
Части нашей Красной армии формировались в различных местах и совершенно по-разному. Большая часть из них состоит из добровольцев. Никакой военной выучке они не подвергались, и поэтому слишком трудно совершать с ними военные операции. Они могут совершить партизанский набег, но чуть только попадут под военный, а не под партизанский огонь – они обнаруживают всю слабость свою и панически бегут от жалкой горстки опытного противника…
У нас есть некоторое количество честных бывших офицеров. Они знают, что нужно сделать, чтобы превратить нашу борьбу в борьбу военную, но сделать это, по их характеру, им не дано. Те же из них, кои могли бы это сделать, терроризированы негодным в военном отношении, а часто и в моральном, элементом…»
(После войны Сергей Павлович Медведев перейдет в профсоюзы, возглавит Союз металлистов и станет одним из вождей «рабочей оппозиции». Его исключат из партии и уничтожат: сначала отправят на Беломорско-Балтийский канал, потом в Челябинский политизолятор, в 1935-м приговорят к пяти годам лагерей, в 1937-м расстреляют…)
Создать чисто добровольческую армию не удалось ни одной из сторон. Поэтому прибегли к мобилизации. 23 ноября 1918 года появился приказ Реввоенсовета о призыве на военную службу бывших офицеров младше пятидесяти лет, штаб-офицеров младше пятидесяти пяти лет и бывших генералов в возрасте до шестидесяти лет. За малым исключением они преданно служили советской власти.
«Троцкий не только сумел, благодаря своей энергии, подчинить себе бывшее кадровое офицерство, – писал Карл Радек, – он достиг большего. Он сумел завоевать себе доверие лучших элементов специалистов и превратить их из врагов Советской России в ее убежденных сторонников».
Радек вспоминал, как военные эксперты, отправленные в Брест-Литовск, работали из-под палки, но потом почувствовали доверие к Троцкому. Бывший контр-адмирал и помощник начальника морского Генерального штаба Василий Михайлович Альтфатер, который не за страх, а за совесть помогал Советской России, ночью пришел в комнату Радека и сказал:
– Я приехал сюда, потому что был принужден. Я вам не верил, теперь буду помогать вам и делать свое дело, как никогда я этого не делал, в глубоком убеждении, что служу родине.
Василия Альтфатера в феврале 1918 года включили в коллегию Наркомата по морским делам, а в октябре назначили членом Реввоенсовета и первым командующим всеми морскими силами Республики. Он умер в 1919 году в возрасте тридцати пяти лет…
«Одна из величайших побед Троцкого, – заключал Радек, – состоит в том, что он сумел людям, пришедшим к нам по принуждению из вражеского лагеря, внушить убеждение, что советское правительство есть правительство, борющееся за благо русского народа».
На роль главкома Троцкий выбрал Иоакима Иоакимовича Вацетиса, бывшего царского офицера. Вацетис окончил Академию Генерального штаба, в 1917 году командовал на фронте 5-м Земгальским латышским полком, вместе с которым перешел на сторону революции. Весной 1918-го он сформировал Латышскую советскую стрелковую дивизию, которая охраняла Кремль и подавила мятеж левых эсеров. С тех пор Вацетис пользовался у Ленина особым доверием.
В июле 1918 года Вацетис был назначен командующим Восточным фронтом, а в сентябре – главнокомандующим вооруженными силами Республики. Многие военные были удивлены и недовольны быстрым ростом Вацетиса, в первую очередь Михаил Бонч-Бруевич, у которого Вацетис когда-то учился в Генеральном штабе и который, видимо, не высоко ценил своего ученика.
«Латышские стрелки, – писал Троцкий, – это была единственная часть, сохранившаяся от старой армии. Латышские батраки, рабочие, бедняки-крестьяне ненавидели балтийских баронов. Эту социальную ненависть использовал царизм в войне с немцами. Латышские полки были лучшими в царской армии. После Февральского переворота они почти сплошь обольшевичились и в Октябрьской революции сыграли большую роль…
Через год Вацетиса обвинили в сомнительных замыслах и связях, так что пришлось его сместить. Но ничего серьезного за этими обвинениями не крылось. Возможно, что на сон грядущий он почитывал биографию Наполеона и делился нескромными мыслями с двумя-тремя молодыми офицерами…»
Большевики побаивались амбициозных военных. Опасность военного переворота казалась вполне вероятной. Историк и публицист Николай Васильевич Устрялов, который издавал газету в Омске, пока там были колчаковские войска, писал, что большевики избавились от страха появления нового Наполеона, поставив во главе Красной армии Троцкого. «У нас нет своего «Троцкого», – сокрушался Устрялов. – В отличие от большевиков мы были бы вполне удовлетворены, если бы вопрос разрешился у нас явлением «Наполеона». Однако, увы, и Наполеона у нас нет…»
Иоакима Вацетиса не любили в ВЧК, что погубило его военную карьеру. Возможно, потому что он держался независимо. 18 апреля 1919 года главком Вацетис в подробном докладе Ленину пожаловался, что комиссары обижают высокообразованных офицеров, которые тащат на себе всю штабную работу, трудятся «в высшей степени добросовестно, честно и с гораздо большей затратой энергии, чем это делалось и требовалось условиями службы старой императорской армии».
Еще 20 октября 1917 года Военно-революционный комитет при Петроградском совете создал институт военных комиссаров, которые должны были представлять в воинских частях советскую власть, контролировать действия военных специалистов и следить за тем, чтобы они не перебегали к врагу. Троцкий так и писал в 1918 году: «Комиссары ставятся у нас в первую голову для наблюдения за командным составом. Если командир перебежал, виноват комиссар, и в боевой обстановке он за это отвечает головой».
Но многие военкомы в принципе не доверяли бывшим офицерам и стали вмешиваться в чисто военные дела. Вацетис писал об оскорбительном недоверии к бывшим офицерам, которые по своей воле пошли служить советской власти, жаловался на несправедливое отношение к ним со стороны комиссаров:
«Скажу откровенно, что каждый комиссар, назначенный контролировать деятельность какого-нибудь отдела в штабе, имеет своим затаенным желанием поймать в контрреволюционности и предательстве какое-нибудь лицо Генштаба… Такими замашками страдали жандармы старого режима, служебное повышение которых находилось в сильной степени в зависимости от того, сколько удастся раскрыть заговоров против самодержавного строя…»
Вацетис перечислил ряд бывших офицеров, которые были арестованы без всякой вины, и добавил, что такие аресты внушают страх остальным офицерам. Он просил проверить правомерность действий начальника Особого отдела ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова:
«Товарищ Кедров мне известен по весьма неудачному командованию им 6-й армией, во время которого он совершенно незаконно, не имея никаких прав на это, приказал арестовать командующего 2-й армией товарища Блохина и весь штаб 2-й армии, добавив в телеграмме, что, если надо, то и расстрелять.
2-я армия Кедрову подчинена не была. За этот поступок Кедров был уволен с должности командующего 6-й армией. Этим своим незаконным и необдуманным арестом Кедров совершенно разбил управление 2-й армии, вследствие чего развалилась 2-я армия, и это было в тяжелые дни, когда чехословаки захватили Казань и грозили продвижением в центр Республики…»
Михаил Кедров и представить себе не мог, что в сталинские времена его самого арестуют точно так же – без какой-либо причины, а после оправдания в суде (что само по себе было невиданным делом!) все равно расстреляют… А тогда чекисты одолели главкома. Особый отдел ВЧК арестовал бывшего офицера, состоявшего при Вацетисе, и доложил Дзержинскому, что в Полевом штабе Реввоенсовета созрел белогвардейский заговор. Председатель ВЧК доложил о заговоре Ленину, тот подписал приказ об освобождении Вацетиса.
Вместе с Вацетисом были арестованы начальник Полевого штаба Федор Васильевич Костяев (Полевой штаб РВС существовал с 22 октября 1918 года и руководил всеми боевыми операциями) и еще несколько ключевых штабистов. Эти аресты были проведены летом 1919 года, когда положение на фронтах было отчаянное! Доволен был, кажется, один Сталин, который торжествующе писал Ленину: «Не только Всероглавштаб работает на белых, но и Полевой штаб Реввоенсовета Республики во главе с Костяевым».
Обвинения против Вацетиса, как и следовало ожидать, оказались липовыми. Но советская власть своих ошибок не признавала. 7 октября 1919 года ВЦИК принял постановление:
«Поведение бывшего главкома, как оно выяснилось из данных следствия, рисует его как крайне неуравновешенного, неразборчивого в своих связях, несмотря на свое положение. С несомненностью выясняется, что около главкома находились элементы, его компрометирующие.
Но, принимая во внимание, что нет оснований подозревать бывшего главкома в непосредственной контрреволюционной деятельности, а также принимая во внимание бесспорно крупные его заслуги в прошлом, дело прекратить и передать Вацетиса в распоряжение военного ведомства».
Освободили и остальных офицеров, дела прекратили за отсутствием состава преступления. Но ущерб для Красной армии был значительным. В 1938 году чекисты вспомнят о былой близости Вацетиса, который преподавал в Военной академии имени М.В. Фрунзе, к Троцкому, и бывшего главкома расстреляют.
После Вацетиса главкомом стал Сергей Сергеевич Каменев, еще один выпускник Академии Генерального штаба, который тоже командовал в царской армии полком. 1 апреля 1918 года он вступил в Красную армию, в сентябре сменил Вацетиса на посту командующего Восточным фронтом и сражался против войск адмирала Колчака.
Весной 1919 года Сергей Каменев вступил в конфликт с Троцким, отказавшись исполнить приказ прекратить наступление на Восточном фронте, чтобы можно было перебросить силы на Южный фронт против Деникина. За невыполнение приказа Троцкий отстранил его от должности:
«Напряженная и непрерывная работа командующего Восточным фронтом вызвала потребность во временном отдыхе. Увольняя Каменева в шестинедельный отпуск и выражая ему благодарность от имени Красной армии, твердо надеюсь, что войска Восточного фронта под руководством нового командующего А.А. Самойло разовьют уже полученные успехи и дадут Советской Республике полную победу над Колчаком».
Сергею Каменеву было вдвойне неприятно: его не только сняли с должности, но и заменили бывшим генерал-лейтенантом Александром Александровичем Самойло, с которым он находился в неприязненных отношениях. Еще до Первой мировой войны молодой капитан Каменев попросил Самойло взять его в штаб Киевского военного округа.
«Офицер, – писал Самойло, – мне не понравился. Я отказался содействовать его просьбе, тем более что знал о прибытии в скором времени хорошо рекомендованного штабс-капитана Литовского полка Духонина. Разумеется, я никак не предчувствовал, что оба кандидата ко мне в отделение – будущие главнокомандующие: один – всеми вооруженными силами, а другой даже верховный. Духонин вскоре стал работать у нас в штабе. С Каменевым же я встретился лишь после революции в Симбирске, сменив его на посту командующего армиями Восточного фронта».
Александр Самойло командовал 6-й армией, которая сражалась на севере страны. Его вызвал к прямому проводу бывший сослуживец по Генеральному штабу Федор Васильевич Костяев, начальник полевого штаба Красной армии, и от имени главкома предложил принять должность командующего армиями Восточного фронта. За Самойло прислали салон-вагон, на котором он прибыл в Симбирск.
Появлению Самойло в штабе фронта не обрадовались. Дело в том, что снятый с должности Каменев из Симбирска не уехал. Он жил на одной квартире вместе с влиятельным членом Военного совета фронта Сергеем Ивановичем Гусевым. «И через него, – писал Самойло, – пытался влиять на все проводимые мной решения. Неоднократно бывало, что Гусев, соглашаясь со мной по какому-либо вопросу утром, во вторую половину дня, вернувшись с обеда и переговорив, очевидно, с Каменевым, отказывался от своего прежнего мнения».