Итан подумал, что ей, должно быть, около пятидесяти, и тон ее кожи выдавал в ней испанскую кровь. Кожу лба не пересекали морщины, она держалась спокойно, однако в уголках ее глаз сосредоточились довольно глубокие линии, которые выдавали ее возраст. В остальном Оливия Куинтеро выглядела очень хорошо. Видимо, она была такой еще до того, как все это случилось, подумал Итан, может, она была директором школы, но при этом и сама творила всякие... вещи в молодости, поэтому прекрасно понимала, что хорошо, а что плохо. Быть может, она была директором и школы Итана Гейнса, кто знает? Или, к примеру, бизнес-леди, родившейся в бедной семье, но поймавшей удачу за хвост и сумевшей хорошо заработать на продаже домов или на чем-то подобном? Возможно, она понимала, что такое надежный дом еще до того, как поселилась в этой крепости. Откуда он знал о риэлтерстве, Итан сказать не мог, но просто чувствовал это. Некоторые сведения мельком прорывались, как лучи света сквозь непроглядную тьму, но никаких ответов на волнующие его вопросы он не находил.
Мальчик чувствовал, что Оливия Куинтеро тоже изучает его. И ей он виделся замученным подростком лет четырнадцати или пятнадцати с мокрыми непослушными каштановыми волосами, свисающими на лоб и норовящими попасть в глаза, которые были голубыми, как цвет прежнего неба на ранчо, которым она владела на пару со своим ныне покойным мужем Винсентом примерно в двадцати милях к востоку отсюда... там, в другой жизни, когда в мире еще оставалось место здравомыслию. Она отметила резковатую форму носа и подбородка Итана, а еще обратила особое внимание на резкость и пронзительность выражения его глаз, и она решила, что это очень умный мальчик, который, пожалуй, родился под счастливой звездой, раз пережил то, что ожидало его снаружи. Или... tal vez no tan afortunado, потому что, учитывая внешнюю обстановку, все счастливчики, должно быть, уже умерли вместе со своими близкими и на Небесах предпочитают не думать о том, что творится на Земле.
Остальным же придется добираться в Ад слишком долгой дорогой, и одному Богу известно, сколько еще страданий выпадет на долю горстки выживших, а ведь они и так страдали немало. Уровень самоубийств все повышался. Невозможно было остановить кого-то, кто хотел покончить с собой — при таком-то количестве оружия...
Потеря надежды была худшей из кар, Оливия знала это. Поэтому она не могла позволить кому бы то ни было знать, как близка к тому, чтобы взяться за пистолет, приставить его к голове посреди ночи и присоединиться к мужу, была она сама. Как ей хотелось оказаться в лучшем месте, чем это!..
Но Пандер-Ридж нуждался в лидере, в ком-то, кто руководил бы порядком, был хорошим организатором и не уставал повторять, что завтра наступит новый день, и ничто в мире не сможет лишить ее этой надежды. Она была именно таким лидером, пусть в глубине души она и крепко задумывалась, как надолго еще ее хватит и есть ли во всем этом смысл.
— Вы когда-нибудь убивали кого-нибудь? — вдруг спросил ее Итан.
— Что? — переспросила она, ошеломленная этим вопросом.
— Убивали кого-нибудь в той комнате, в которую меня привели, — продолжил Итан. — Я видел отметины от когтей и следы от пуль в стенах. И что-то похожее на следы крови тоже. Я думаю, что людей приводили туда и убивали их.
Дейв подошел ближе, став между Итаном и Оливией.
— Да, мы убивали там что-то. Может быть, когда-то это нечто было человеком, но теперь... человеческого ничего в них не осталось, поэтому мы убивали их. Это необходимо было сделать. А потом мы пытались отмыть кровь, насколько это было возможно. А ты разве не знаешь, о чем я говорю?
— Я знаю о Горгонах и Сайферах. Знаю, что они сражаются между собой. Их война разрывает мир на части. Это все, что я могу вспомнить.
— И ты не помнишь, откуда тебе это известно? — спросила Оливия. — Ничего из этого?
— Ничего.
Оливия посмотрела на Джона Дугласа, который приподнял свои седые брови и пожал плечами, показывая, что ничего не может ей подсказать. Женщина вновь посмотрела на юного гостя.
— Я не знаю, где ты побывал и как ты там выжил, но я думаю, что тебе есть, что рассказать. Особенно о Горгонах и Сайферах. Ты голоден? Я надеюсь, ты ничего не имеешь против конины?
— Я не против.
— Мы здесь делаем все, что можем. Либо создаем, либо обходимся имеющимся. Чаще всего обходимся. Но мы держимся.
Почему, спросила она сама себя, как только произнесла это. Неужели мы считаем, что в наших силах повлиять на ход вещей? Она быстро отринула эти вопросы. Она не видела смысла рассказывать этому мальчику и о том, что в некоторые ночи на последний оплот земной цивилизации обрушивался истинный Ад.
— Дейв, отведи его в столовую. Пусть его накормят. А потом найди ему место для отдыха.
— Конечно, — отозвался Дейв с каменным лицом. — Еще одно счастливое дополнение к нашей маленькой семье.
— Сколько здесь человек? — спросил Итан Оливию.
— Сто двенадцать, если верить последним подсчетам. А эта цифра меняется день ото дня.
Итан пристально посмотрел на желтую бумагу на столе. Номера были написаны и вычеркнуты неровной рукой.
— Это не люди, — качнула головой Оливия, заметив, куда смотрит Итан. — Это обстоятельства. Мы здесь уже почти два года. У нас кончаются запасы.
— Еда и вода? — спросил мальчик.
— Консервы и вода в бутылках, оба запаса уже подходят к концу. Вот, почему нам пришлось начать есть лошадей, и мы не доверяем дождевой воде. Итак... примерно так тут обстоят дела, — закончила она.
Плохо, подумал Итан. Он видел глубоко в ее глазах отчаяние. Она, казалось, почувствовала это, и обратилась к Дейву снова.
— Так, иди и накорми его. Итан, увидимся позже, хорошо?
Он кивнул, затем Дейв и Роджер вывели его из комнаты и закрыли дверь.
Джон Дуглас остался, Кэти Мэттсон снова заняла свой стул, и Гэри Руза вновь обратился к своему листку бумаги, подсчитывая потери. Оливия села. Она знала, что доктор остался здесь не просто так, поэтому спросила:
— Что-нибудь еще?
— Интересный молодой человек, не находишь? — спросил он.
— Тяжело подумать о том, через что ему пришлось пройти в столь юном возрасте. Но он не один такой, другие тоже через это проходили. У нас ведь было несколько выживших пару дней назад, разве нет?
— Верно. Так что там сложно выжить, но не невозможно, — доктор нахмурился. — Просто... мне жаль, что у меня нет приличной лаборатории. Хотелось бы, чтобы у меня был способ хорошенько осмотреть Итана.
— Зачем? — след страха заставил ее плотно сжать губы в тонкую линию. — Потому что ты думаешь, что он может не быть...
— Я думаю, — перебил Джей Ди. — Что он чистый человек. Но также я думаю — и это не должно выйти за пределы этих стен — что у него довольно серьезные травмы. Если говорить начистоту, я просто не понимаю, как он вообще передвигается при всех этих ушибов. Похоже на то, что у него несколько и более серьезных внутренних травм. Думаю, что он мог попасть под ударную волну. И странно, что он такой... такой...
— Живой? — подсказала Оливия.
— Может, и так, — признался Джей Ди. — На первый взгляд кажется, что у него обширная травма грудной клетки. Этого было бы достаточно, чтоб... — он пожал плечами. — Впрочем, рано пока делать выводы. Так или иначе, я не могу устроить нормальный осмотр.
— Тогда устраивай такой, какой можешь, — ответила Оливия. Взгляд ее был спокойным. — Наблюдай за ним. Если выяснится, что он — другая форма жизни... достаточно крепкая, чтобы пройти испытание физраствором, то нам лучше узнать это как можно скорее. Так что внимательно за ним наблюдай, ты меня слышишь?
— Слышу, — Джей Ди направился к двери.
— И держи оружие заряженным, — напомнила Оливия, обратив внимание на количество истощающихся запасов. Что ж, идея расчета и распределения ресурсов под руководством бывших бухгалтеров — Кэти и Гэри — была на данный момент актуальнее некуда.
— Да, — с тяжелым сердцем ответил Джей Ди и вышел из комнаты на болезненно-желтый дневной свет.
Глава третья
Дейв и Джей Ди наблюдали, как мальчик ел из небольшой миски с тушеной кониной за столом в комнате, которая здесь играла роль столовой. Время еды обыкновенно было строго зафиксировано, чтобы трем поварам, которые трудились в поте лица, стараясь прокормить местных жителей, не приходилось сильно перетруждаться. Все приготовления проходили на улице, на кострах, и только потом еду приносили в столовую. За дополнительно укрепленными дверями складских помещений при этом продолжали стремительно таять запасы консервов и воды. Можно сказать, они уже почти закончились.
Дневной свет просачивался в помещение через мутную пленку, которой были заклеены два окна. На некоторых столиках стояли лампады и свечи, однако этот скудный свет никак не мог сделать столовую менее мрачной. На дальней стене краснела надпись «МЫ ВЫЖИВЕМ!», нанесенная с яростной и безумной решимостью — красные ручейки краски стекали от агрессивно начертанных букв к самому полу, покрытому линолеумом.
Мальчик поглощал еду так, будто в начертанные на стене слова не верил — по его виду могло показаться, что завтра никогда не наступит. Ему дали бумажный стаканчик с несколькими глотками воды и сказали, что это все, что он может получить, поэтому он старался не выпивать всю порцию слишком спешно. А вот история его знакомства с тушеной кониной была довольно короткой.
— Сделай глубокий вдох, — сказал Джон Дуглас.
Итан отвлекся от методичного вылизывания миски и выполнил то, что сказал доктор.
— Боли в легких нет?
— Немного давит. Больно вот здесь, — ответил Итан, коснувшись центра груди. Затем вернулся к тому, чтобы собрать языком все крохи мяса, и помогал себе пальцами, доставая кусочки, засевшие на самом дне миски.
— Наверное, шея тоже болит, рискну предположить?
— Немного.
— Это и удивляет — что только немного больно, — доктор потер подбородок. В отличие от большинства других мужчин в лагере, он старался бриться как можно чаще и пользовался дезодорантом. С возрастом он остался все так же придирчив к своему внешнему виду и столь же трепетно относился к своим привычкам, сколь и в юности, несмотря на то, как изменился мир. Сейчас следовать прошлым правилам было много труднее, однако именно поэтому он так рьяно старался сохранить как можно больше этих самых правил. В этом лагере Джей Ди был олицетворением порядка и опрятности, и это помогало ему держать связь с тем человеком, которым он когда-то был. Вероятно, это было еще и одним из немногих факторов, помогающих не сойти с ума и не потерять желание жить. — Вообще-то, — продолжил он. — Ты должен бы с трудом ходить после таких травм, что уж говорить о беге. Впрочем, ты еще молодой. Лет пятнадцать, если навскидку. Но даже при учете этого... — он сделал паузу, не имея возможности прийти ни к одному заключению о состоянии пациента, особенно без тщательного осмотра в лаборатории, и от осознания собственного неведения ему становилось очень неуютно. По крайней мере, он был уверен, что этот мальчик — человек. Ну... почти уверен. Так или иначе, физраствор не заставил его кровь закипеть, а тело переродиться в шипованного монстра или паукообразный кошмар, что иногда случалось во время тестов, когда другие так называемые «люди» приходили в этот лагерь.
— Даже при учете этого, — прорычал Дейв резче, чем хотел. — Твоя история... как бы сказать... хреновая.
В прошлой жизни Дейв МакКейн сначала работал каменщиком, а после — вышибалой в кантри-клубе в Форт-Коллинзе, поэтому, когда дело касалось высказывания плохого отношения к чему-либо, он не тянул с тем, чтобы поделиться более или менее крепким словцом. Не знал он недостатка и в решительности, посему спешил бросить свою крутую задницу в любую передрягу, что в местных кругах называли плохой привычкой. Грязь плотно укоренилась под его ногтями, в волосах и даже в порах кожи на лице. МакКейн уделял гораздо больше внимания своей ответственности в этой крепости — в этой последней битве — и относился к этому очень серьезно.
— Если ты потерял память, откуда ты знаешь о Горгонах и Сайферах? Почему это, черт возьми, из твоей башки не стерлось?
Итан сделал глоток воды, спокойно встретившись со взглядом Дейва.
— Похоже, что у меня вообще никаких воспоминаний не сохранилось, кроме этих... я просто знал, что они борются.
— Тогда ты знаешь и то, как это началось? Ты помнишь это? Помнишь тот день?
Итан сконцентрировался на вопросе. Ничего. Он сделал еще один глоток воды и, пройдясь языком по челюсти, заметил, что кусок конины застрял у него между зубами.
— Нет. Этого я не помню.
— Третье апреля, два года назад? — подсказал Дейв. Он сложил руки на столе и вспомнил, что когда-то молился перед едой, сидя на кухне за столом, похожим на этот, с женой и двумя сыновьями в маленьком домике, расположенном в нескольких милях отсюда... хотя, можно сказать, что теперь от прежнего жилища его отделяли не мили, а миры. Однажды утром через пару месяцев после того, как приехал сюда, Дейв выехал верхом на сером коне Пилигриме на разведку с желанием либо испытать судьбу, либо попросту совершить самоубийство руками инопланетян. Обыкновенно их схватки не длились долго на одной и той же площадке, однако никто не мог с точностью сказать, когда они вернутся. Поле битвы переносилось в другое место, но конфликт так и не был решен. Насколько Дейв знал, так обстояли дела во всем мире.
Дейв направил Пилигрима на тот участок земли, которым когда-то владели они с Шерил, и остановился у кратера, где лежали обгоревшие обломки дома. Он некоторое время смотрел на эти обломки, заметив куски того самого стола... а затем побежал назад к своему коню и бросился прочь, потому что теперь его домом был Пантер-Ридж, а Шерил и мальчики были мертвы. А еще потом что приближался корабль Горгонов, проскальзывая через желтый воздух, что означало лишь одно: Сайферы тоже не заставят себя долго ждать.
— Третье апреля, — пробормотал Джей Ди, поднимая со дна своей памяти чувства и воспоминания. Он словно ощутил удар молотом по сердцу. Раньше ему казалось, что удалось оставить эту боль позади и научиться двигаться дальше, что бы ни случилось, однако это было не так. Нет, боли было слишком много. Для всех. Его жена, не дожив до тридцати трех лет, погибла именно тогда, в марте, в их квартире. Он наблюдал за тем, как она медленно лишалась рассудка, звала маму и папу, как маленький ребенок, и дрожала от страха, когда инопланетяне вели свои сражения в этом регионе, и взрывы от их боевых действий сотрясали землю. Дебора перестала есть и разговаривать, как и многие жертвы потерянной надежды. Джон пытался накормить ее... он старался изо всех сил, но она лишь лежала в постели и пустым взглядом смотрела на запятнанный потолок, и та часть ее существа, которая когда-то знала радость и свободу, похоже, была мертва. Когда он садился у ее кровати и держал ее руку в сгущающихся сумерках, она иногда переводила на него взгляд своих водянистых глаз и задавала один единственный вопрос пугающе детским голосом, как дочь могла умоляюще спрашивать отца: Мы в безопасности?
Он не знал, что собирался сказать, но что-то сказать было необходимо. Однако прежде, чем он успел найти нужные слова, вдалеке послышался звук их приближения — грохот их стремительного набега на Пантер-Ридж — и Джон услышал первые выстрелы, треск пулеметов, а когда он посмотрел на Дебору, взгляд ее снова остекленел, и она покинула эту землю, потому что больше не могла выносить того, во что превратился ее мир.
В тот момент Джон Дуглас столкнулся с тяжелым выбором. Выбор между винтовкой или пистолетом, находившимися в его распоряжении. Он понимал, что собирается сделать, и уже через несколько минут смотрел на мертвую женщину, бывшую когда-то любовью всей его жизни и вырастившей двух их дочерей и сына. Ему пришлось выбирать между тем, чтобы выйти и принять участие в борьбе, и тем, чтобы позволить своей душе и сердцу разорваться, после чего он мог последовать за Деборой в любую Землю Обетованную, находящуюся за гранью жизни, потому что эта жизнь превратилась в сплошной безумный кошмар.