– Вот это.
Несмотря на то что тёмная вода прогнулась под бешеным взглядом Ксаны и разбежалась, словно испуганно прячась, прямо под мостом продолжало дрожать изображение смеющихся за столиком любовников, и именно на него указывал мужчина.
– Ты это видишь? – удивилась женщина.
– Да, – коротко подтвердил незнакомец.
Он оказался высок, худ, но не тощ, с приметным, очень жёстким, по-птичьему жёстким лицом, чертами напоминающим ястреба – маленькие глаза, крючковатый нос, скошенный подбородок. И кисти рук напоминали птичьи лапы: пальцы узловатые, сухие, с длинными ногтями. Мужчина носил чёрный костюм и белоснежную сорочку. Туфли начищены до зеркального блеска. На левой руке – золотые часы. На правой – золотой перстень с крупным чёрным камнем, похожим на драгоценное надгробие.
– Если видишь, скажи, что это?
– Твой гнев.
– Я знаю.
– И твоё колдовство.
– Я стала ведьмой?
– Каждый из нас кем-то становится, – пожал плечами незнакомец. – Почему ты должна быть исключением?
– Не морочь мне голову.
– Хорошо, не буду.
Ксана не ожидала подобного ответа от человека с жёстким лицом и подняла брови:
– Почему ты такой покладистый?
– Потому что сейчас ты опасна, – спокойно объяснил тот. – Ты не понимаешь своей силы и своего зла, а значит, способна сокрушить всех. Даже меня.
– Ты не сделал мне ничего плохого.
– Хорошо, – мужчина улыбнулся. У него была приятная улыбка, разгоняющая ястребиную жёсткость лица. – У тебя редчайший дар, Ксана: ты можешь представлять новые Отражения, изменяя те, которые видишь или придумываешь. Интересно, сумеешь ли ты его развить?
– Развить во что? – тихо спросила женщина, проводя указательным пальцем по холодному парапету моста.
– Вот и мне интересно, – не стал скрывать незнакомец. – Сейчас ты зла, и зло пробудило в тебе дар. Но месть способна его погубить.
– Кого «его»?
– Твой дар.
– Я до сих пор не понимаю, о чём ты говоришь.
– О той весёлой шутке, которую ты сыграла с Борисом этой ночью.
– Он в Париже.
– Где на него стошнило белобрысую подружку.
Несколько секунд изумлённая Ксана молча смотрела на собеседника, а затем прищурилась:
– Так было?
– Да.
– Виталину стошнило во время оргазма?
– Её рвало, как вулкан Эйяфьядлайёкюдль.
– Вулкан извергается.
– Тогда ты понимаешь, что я имел в виду.
Ксана вновь помолчала, обдумывая странные ответы, после чего поинтересовалась:
– Откуда ты знаешь, что Виталину стошнило?
– Ты этого хотела? – спросил странный мужчина.
– Да.
– Значит, так было, – незнакомец повернулся и посмотрел на успокоившуюся реку. – Ты меняешь Отражения, Ксана, приводишь их к тому виду, который тебе любезен – без заклинаний, что удивительно, вопреки всем правилам. Ты не колдуешь, а изменяешь мир силой своего желания, своего горя, своего зла…
– Хорошо.
– Возможно.
Женщина тоже посмотрела на воду, на Бориса, впихивающего в рот белобрысой девки ложечку с десертом, и скривилась:
– Что я могу с ними сделать?
– Всё, что захочешь.
– Могу убить?
– Можешь.
– И мне за это ничего не будет?
– Полиция не верит в магию, – теперь мужчина негромко рассмеялся. – К тому же девица и Борис в другой стране.
– Тогда убью, – решила Ксана. – Не хочу его больше видеть.
– Так быстро? – удивился незнакомец.
– Предлагаешь поиздеваться над ними?
– Почему нет? Ты ведь этого хочешь.
Ксана помолчала, прислушиваясь к чувствам, а затем призналась, что мужчина прав: она хотела долгой мести, хотела, чтобы любовники переживали, тряслись от ужаса и непонимания, хотела насладиться их страхом. Согласилась и вновь посмотрела на увлечённого созерцанием реки собеседника.
– Я люблю ночную Москву, – размеренно произнёс он, словно поняв, что женщина готова слушать. – Моя Москва – тёмная бездна, порождающая отражения тёмной бездны во всех Отражениях одновременно и забегающая даже в грядущее. Моя Москва пропитана энергией Ша, и её вечный круговорот повторяет жизнь под лучами украденного у Солнца света. Моя Москва обволакивает туманом, и его холод делает меня поэтом. Иногда я брожу по Москве и читаю ей стихи. Я болею, когда уезжаю, и наслаждаюсь, переступая московский порог. Бездна моя, Москва – единственная слабость, которую я себе позволил. Иногда я ловлю себя на мысли, что хочу убить всех, чтобы никто не мешал мне наслаждаться Москвой…
– Вообще всех?
– Дворников придётся пощадить.
И Ксана вновь услышала смешок, полетевший в темноту реки. Но не сделавший её темнее.
– Ты знаешь моё имя, а я твоё – нет, – сглотнув, произнесла она.
– Называй меня баал Гаап, – ответил мужчина. – Называй с уважением.
– Баал – это имя?
– Титул. И ты должна говорить «вы».
– Почему?
– Потому что титул – это власть.
– Надо мной?
– И над тобой тоже.
– Я ничего не знаю о твоей власти.
– Ещё узнаешь, – пообещал Гаап.
– В чём моя сила?
– Внимание.
Он поднял указательный палец, и замолчавшая Ксана услышала рёв приближающегося со стороны Кутузовского авто. И сирены. Судя по звукам, владелец мощного автомобиля пытался уйти от полицейского преследования.
– У тебя мало времени, – деловито сообщил Гаап.
– Для чего?
– Ты слышишь звук, который издаёт спортивная машина, разогнанная до последнего предела. Она несётся со скоростью триста километров в час и ни в кого не врезалась лишь потому, что сейчас глубокая ночь.
– Какое отношение машина имеет ко мне? – чуточку нервно спросила Ксана. – Пусть летит дальше.
– Мой автомобиль окажется на её пути, – Гаап указал на чёрный «Бугатти», небрежно припаркованный поперёк полосы.
– Откуда он взялся? – не сдержалась Ксана. Она была уверена, что баал явился на мост пешком.
– Неважно, откуда он взялся, – рассмеялся Гаап. – Важно то, что сейчас лихач ещё больше увеличит скорость.
На Дорогомиловской заблестели фары.
– Но с Бережковской выскочат полицейские, лихач увидит их, попытается объехать по «встречке», не справится с управлением и врежется в мою машину.
– Надеюсь, она застрахована, – попыталась пошутить женщина.
– «Бугатти» подпрыгнет, перевернётся в воздухе и обрушится на нас, – закончил Гаап. – Ты застрахована?
– Нет.
– А следовало.
– Я не хочу погибать под твоей машиной.
Он согласно кивнул и очень спокойно сказал:
– Тогда вернёмся к началу, Ксана: у тебя очень мало времени.
Женщина резко повернулась и убедилась, что события развиваются в точном соответствии с предсказанием. Приземистый спортивный автомобиль стремительно приближался к мосту. Слева появились полицейские…
– Что я должна…
И замолчала, ибо поняла, что должна.
Должна представить.
Как приземистая «Ламборджини» отворачивает чуть раньше, чем предсказал Гаап. И чуть резче. Должна представить, как автомобиль заносит, крутит по мосту и как «Ламборджини» влетает в столб. Не в «Бугатти», а в столб.
И взрывается.
На противоположной от наблюдателей стороне моста. Не причинив вреда ни им, ни дорогой машине баала.
– Ой! – Ксана отшатнулась, «поймав» взрывную волну, но на ногах устояла и не сдержала восклицания: – Ух, ты!
Разглядывая падающие на асфальт обломки «Ламборджини».
А затем перевела взгляд на Гаапа:
– Это я его убила?
– Он бы всё равно не выжил, – равнодушно ответил тот. – Только перед смертью ещё и нас погубил бы.
– Врёшь, – убеждённо произнесла женщина.
– Вру, – не стал спорить баал. – Мы бы прыгнули в воду… Но мне стало жаль «Бугатти».
– Забыл застраховать?
– Не хотел огорчать друзей, у которых взял его покататься.
Ксана поняла, что слышит шутку, и улыбнулась.
– Мы стали свидетелями?
– Полицейские нас не увидят.
– Почему?
– Я так сделал. – Он посмотрел на часы. – Когда захочешь поговорить, приди сюда и отыщи мою метку, я оставил её для тебя. – Гаап надавил на парапет большим пальцем левой руки, резко оторвал его, показав Ксане вспыхнувшую и тут же растаявшую огненную печать, и в одно мгновение исчез. Вместе с машиной. Только что был, а стоило молодой женщине моргнуть глазом – исчез. Прошелестев напоследок:
– До встречи.
Ксана задумчиво посмотрела на горящий «Ламборджини», на подъехавших к месту катастрофы полицейских, пожала плечами и неспешно направилась к набережной Шевченко.
Ей хотелось поцеловать Германа, прижаться к нему и уснуть.
* * *
Ночь Виталина провела ужасно. Пока горничные приводили номер в порядок и меняли бельё, она мышкой сидела в углу, когда они закончили – не пошевелилась, позволила Борису уснуть – он не предложил девушке присоединиться, заперлась в ванной и разрыдалась. Но тихо, очень тихо, боясь потревожить любовника. Рыдала, выплёскивая страх – в какой-то момент Виталине показалось, что взбешённый Борис её выгонит, рыдала, жалея себя за то, что вынуждена спать с этим стареющим павианом, подкрашивающим кудрявые волосы, хвастающимся дружками из правительства и обожающим хихикать над «моей дурой», постоянной подругой, которая не догадывалась о его шашнях с секретаршами.
В завершение рыдала просто так, потому что настроение.
Остаток ночи провела на самом краешке кровати.
Однако утром Борис ни словом не обмолвился о неприятных событиях, и день они провели, как планировали: побродили по Лувру, потом по набережной, забрались в старые кварталы Парижа, где и пообедали, заглянули на остров Ситэ, несмотря на то что к собору Парижской Богоматери Виталина таскала Бориса ещё в первый день, снова гуляли, вернулись в отель, переоделись и отправились ужинать в ресторан на первом этаже – Борис сказал, что устал и не хочет никуда ехать.
И за ужином он окончательно подобрел и выбросил из памяти вчерашний инцидент. Борис много и остроумно шутил, смеялся, на вино не налегал и всем видом давал понять, что настроен получить этой ночью то, чего лишился вчера. Виталина подыгрывала, как могла, мечтая побыстрее покончить с едой и затащить любовника в постель, но тот отказался уходить без десерта и бокала сладкого вина.
Борис подозвал официанта, взял меню, изучил нужную страницу – к счастью, предусмотрительные владельцы заведения снабдили каждое предложение фотографией, и выбор не отнял много времени.
– Десерт, – сообщил Борис, переводя взгляд на официанта.
– Десерт? Прекрасно! – заученно улыбнулся тот. – Что именно на десерт?
– Мороженое. – Борис ткнул пальцем в нужную картинку. – Три шарика.
– Три порции?
– Одна порция! – Борис понял, о чём спросил официант, и поднял указательный палец. – Одна!
– Одна порция, – кивнул тот. – Для дамы?
Виталина решила, что пережитые страдания заслуживают тирамису, но заказать не успела. Едва девушка ткнула пальцем в изображение пирожного и произнесла:
– Я хочу…
Как официант страшно захрипел, побледнел, пошатнулся, вцепившись рукой в край стола, выронил блокнот, резко рванул воротник рубашки, снова захрипел и повалился на колени белокурой красавицы, глядя на Виталину выпученными, словно у рыбы, глазами.
Словно у засыпающей рыбы.
Зал ресторана огласил дикий вопль перепуганной девушки.
* * *
Громкий, протяжный крик.
Ксана не ожидала, что издаст его, хотела ограничиться стоном, но не сдержалась – Герман сегодня был чрезвычайно хорош. Ксана закричала, заколотила кулачками по его груди – в это мгновение она была сверху, – затем откинулась назад, несколько раз дёрнулась и лишь потом, обессиленная, упала рядом с мужчиной.
Несколько секунд любовники жадно дышали, а затем Герман, продолжая смотреть в потолок, произнёс:
– Ты великолепна.
– Мне хорошо с тобой, – прошептала в ответ Ксана.
Тоже не глядя на мужчину.
– Когда ты рядом, я забываю обо всём на свете.
– Когда ты рядом, мне не нужен свет.
Герман приподнялся на локте и посмотрел женщине в глаза.
– Ты ничего обо мне не знаешь.
– Ты ничего обо мне не знаешь, – в тон ему ответила Ксана, не отрывая щёку от подушки.
Он улыбнулся уголками губ.
– Любовь – это наши чувства, Ксана, твои и мои, а не наши биографии.
– Ты действительно так думаешь?
Герман нежно взял женщину за руку, поднёс к губам ладонь и поцеловал.
– Я был женат, Ксана, у меня было много подруг, но никогда раньше я не испытывал такого фонтана чувств, как с тобой. Иногда мне кажется, что я сплю, заснул за рулём, выехав на Бородинский мост, и то чудо, которое там произошло – чудо нашей встречи, и те чудеса, что случились потом, всего лишь видятся мне… Я этого боюсь, Ксана. Я хочу, чтобы всё было настоящим. Я счастлив от того, что задержался на работе и отправился домой на два часа позже обычного. Я счастлив от того, что встретил тебя…
– Я стояла на краю, – тихо, но очень твёрдо произнесла женщина, отвечая на взгляд Германа. – Ты это знал, но я должна сказать.
Он вновь поцеловал Ксане ладонь.
– У всех бывают трудные дни.
– Ты не испугался подойти.
– Я бы подошёл к кому угодно, потому что тому, кто стоит на краю, нельзя оставаться одному. Но увидев тебя, понял, что мне повезло.
Ксана слушала, улыбалась и с трудом верила, что не спит. С трудом верила, что не придумала встречу с этим бесконечно любящим её мужчиной, воспользовавшись своей новой силой.
«Вдруг я его приворожила? Затуманила разум? Или он просто плод моего воображения?»
Несколько раз Ксана набиралась смелости и пыталась прогнать видение, развеять колдовские чары, но… Герман не исчезал. И даже расставшись на день, она ощущала его присутствие.
В мире.
В городе.
В своей душе.
И когда Ксана думала о Германе, её новая, холодная сущность пряталась, несмотря на огромную силу. Пряталась, но не исчезала, терпеливо выжидая своего часа и зная, что он обязательно придёт.
Но Ксана думала, что победила…
Она была счастлива.
Сегодня Герман позвонил в полдень, сказал, что соскучился. Потом – в четыре пополудни, спросил, где она хочет ужинать. Ксана выбрала заведение, умчалась с работы пораньше, переоделась, привела себя в порядок, с радостным нетерпением дождалась появления Германа, а после ужина убедилась, что костёр их страсти только начал разгораться. Несколько часов блаженства пролетели, словно один миг, и сейчас утомлённые любовники наслаждались простыми прикосновениями друг к другу.
– Поедем в отпуск? – неожиданно предложил Герман.
– Сейчас? – улыбнулась Ксана.
– Если паспорт с собой – можем и сейчас, – молниеносно среагировал мужчина. – Чем меньше задумываешься, тем лучше.
– Ты романтик.
– Я становлюсь им рядом с тобой.
– А в обычное время?
– В обычное время я довольно жёсткий дядя, – не стал скрывать Герман.
– У тебя есть дети?
– К счастью, не обзавёлся.
– Почему, к счастью? – не поняла Ксана.
– Потому что я совсем недавно нашёл женщину, от которой хочу детей, – он рассмеялся. – Но алименты бывшей я всё равно плачу.
– Живёшь насыщенной жизнью?
– Обещаю в отпуске рассказать о себе всё.
– Сегодня не получится, – улыбнулась Ксана. – У меня нет с собой паспорта.
– Хорошо, не сегодня, – Герман провёл рукой по её волосам. – И ещё я подумал, что неправильно дарить женщине телефоны.
– Вернуть?
– Ни в коем случае. – Он взял её за руку и надел на палец кольцо, которое достал, кажется, из-под подушки. – Решил сделать правильный подарок.
Изящное украшение с небольшим бриллиантом.
– Я заметил, что тебе нравится белое золото.
– Красивое… – Ксана полюбовалась на подарок, отставив руку в сторону, и улыбнулась: – Надеешься, что окольцевал?
– Ещё нет, но я над этим работаю.
– У тебя получается.
Ксана поцеловала Германа в губы, вновь улеглась рядом и прижалась к его плечу.
– Я тебя окольцую, – пообещал мужчина.
Она счастливо улыбнулась, но промолчала.
Закрыла глаза и почти сразу уснула.
С улыбкой на губах.
* * *
Финал поездки получился отвратительным.
Два последних дня, а точнее – два последних вечера, перечеркнули всю прелесть «командировки» с молоденькой секретаршей. Сначала Виталину стошнило в постели, и ладно, если бы во сне, а то ведь во время занятия любовью! В самый разгар! А только Борис успокоился и собрался сделать их последнюю ночь в Париже незабываемой, как случилась смерть в ресторане. Проклятый официант не нашёл ничего лучше, чем умереть на руках Виталины, в прямом, будь он проклят, смысле слова, и девушка, естественно, впала в натуральную истерику. Да и кто бы не впал, на самом-то деле, когда прямо на тебе уходит в мир иной незнакомый мужчина? Или знакомый. Главное – уходит. Хрипит, дёргается, холодеет…