* * *
Тогда же и там же.
Кандидат технических наук Позников Виктор Никонович, 31 год
Ничего у нас, у русских, правильно получиться не может. Ну почему я родился не в Америке? Вот уж действительно страна больших возможностей. Ценят там хороших специалистов, и не просто ценят, а поощряют финансово. Все там по уму устроено, не то что здесь, в Рашке. Не было порядка у нас, и не будет. Такой он, видимо, русский народ – все у него через одно место, потому что триста лет монгольского ига даром не прошли. Нет, не люблю я свою Родину. За что ее любить-то? Чушь это все и высокие слова, что Родину любую надо любить и не изменять ей. Придумали это те, которые хотят, чтобы лохторат, тупое быдло, которое они еще высокопарно называют «народ», терпело все унижения, тяготы и невзгоды – и не просто терпело, а еще и песни бодрые распевало о том, что нет на свете лучше нашей любимой и могучей страны. Лохи и распевают, и убеждают себя, что им несказанно повезло родиться в Рашке. По мне же, Родина – это то место, где тебе хорошо. О своей стране я этого сказать никак не могу… Я вижу вокруг несправедливость, бедность, коррупцию, хамство и наглость; и, самое главное, то, что тут почти невозможно добиться настоящего успеха.
Мне лично эта страна ничего хорошего не дала. Союз, последние годы существования которого пришлись на мое ранее детство, я помню плохо, но все воспоминания о нем у меня связны с беспокойством. Очереди, дефицит всего и вся, продукты по карточкам и мыло по талонам. Запомнились люди, сбирающие на улицах «бычки» – у них не было денег на покупку сигарет у спекулянтов. Да-да, мальчик в шесть-семь лет много что видит и еще больше понимает. Вот отец докуривает сигарету без фильтра с иголки, чтобы «не досталось врагам». Тогда я решил, что у когда-нибудь меня будет очень много денег, но я никому их не дам – все заберу себе.
Начало девяностых в памяти как-то четче – вседозволенность, разгул бандитизма, нищие на улицах, безработица, сумасшедшая инфляция – и вечная тревога в глазах матери, ночные разговоры родителей на кухне. Отец проклинал «этих деятелей» на чем свет стоит. Именно от него я в первый раз услышал, что все умные люди уезжают в Америку, потому что там им обеспечивают достойную жизнь. Мать горестно вздыхала и поддакивала, озабоченная моим будущим. Так и сложился у меня образ Заокеанья – страны всеобщей справедливости, стабильности и достатка. Мне нравились их улыбчивые президенты и звездно-полосатый флаг, их ментальность и образ жизни.
Америка! Да неужели же один я мечтал о том, чтобы стать одним из твоих граждан? Неужели только меня манила эта баба с лучами на голове, обещая свободу, настоящую свободу – быть собой и иметь свое мнение? А самое главное – свободу от страха за завтрашний день, страха стать изгоем, страха бедности. Нет, нас всегда было достаточно много – тех, что не желали гнить в проклятой всеми богами стране, тех, что желали для себя и своего потомства лучшей доли, чем пустое и бессмысленное прозябание под бодрые лозунги и лживые выкрики политиков.
А вообще-то настоящую свободу дают только деньги, деньги и еще раз деньги. Но разве здесь, в Рашке, я когда-нибудь смогу иметь столько денег, сколько мне нужно на все мои желания? Конечно, нет. Мне всегда было невыносимо больно осознавать это, и еще больнее становилось от мысли, что я, возможно, никогда не смогу покинуть свою «Родину» и жить достойно где-нибудь в другом месте. И я знал, что если мне выпадет хоть маленький шанс воплотить свою мечту, я воспользуюсь им, пусть даже это будет связано с определенным риском.
Вообще с некоторых пор мне стало казаться, что, устроившись на работу в это НПО «Радиант», я потихоньку приближаюсь к воплощению своей мечты. Пока что все это носит смутные, неопределенные черты, но какой-то промысел в свою пользу я в этом угадываю. Доступ к секретной информации – а точнее, к секретному проекту – это вам не хухры-мухры. Сейчас я могу похвалить себя за то, что не особо рьяно декларировал свои взгляды. Конечно, бывало, что проскакивало, но не думаю, что кто-то всерьез обратил на это внимание. Собственно, предъявить мне в случае чего будет нечего. А разговоры… Это несерьезно.
Конечно, теперь мне следует быть осмотрительнее. Как я понимаю, мне выпала редкая удача (и шанс – вот он, один на миллион!) участвовать в испытаниях охренительно секретной штуки. Надо смотреть в оба и стараться разузнать побольше об этом проекте, чтобы потом, собрав всю информацию, бежать с ней на Запад. Ну, вы меня поняли. Там я за эти секретные разработки получу кучу денег и заживу так, как положено жить такому умному человеку, как я. Копии всех расчетов есть в ноутбуке у Лейлы. Ей по должности положено, я узнавал. Когда вернемся из похода во Владик, надо будет подсыпать ей в чай снотворного, схватить ноутбук – и бегом на паром в Японию. Ну и что, что она может не проснуться. Кому она нужна – страшная, как смертный грех, и вонючая, как помойное ведро.
Правда, этот Одинцов – тот еще упырь; как вижу его, так холодные мурашки по коже пробегают. И мурашки эти с хорошо откормленную мышь. Ведь он монстр, палач, кровавая гебня, хищник и убийца, с клыков которого еще капает кровь замученных жертв. Хоть и не было у меня с ним никаких столкновений, а вот просто интуицией чувствую в нем идейного врага; и он, видимо, тоже чует то же самое, старый волчара… В этом смысле он даже как-то неприятней, чем этот узкоглазый особист – товарищ Ким просто констатирует факты, «берет на карандаш», словом, всего лишь добросовестно выполняет свою работу; а «товарищ Одинцов» – нееет… у него глаза как два дула, и вся его суть – душить таких, как я… И сделает он это не задумываясь ни на секунду, стоит ему лишь точно убедиться в том, что я – враг. Пока он это только подозревает, но любому «пока» отмерен свой срок.
Но я не воспринимаю себя врагом. В смысле врагом народа. Мне вообще наплевать на всю эту идеологию. Я – за мир и дружбу между всеми странами. Пусть они будут сами по себе, а я хочу лишь спокойно и в достатке жить, и не видеть вокруг себя разное быдло. Хочу быть по-настоящему богатым, иметь виллу, яхту, личный самолет и счет в банке, чтобы больше никогда не работать, ведь это удел неудачников. Но между мною и счастьем стоит Одинцов, поэтому я постоянно продумываю варианты по его устранению, но понимаю, что, к сожалению, у меня ничего не получится. Слишком опытный он человек, и слишком насторожен все время его телохранитель. Да и не нужно мне это, ведь моя цель – украсть что-нибудь ценное и быстро убежать, чтобы не успели поймать.
* * *
14 августа 2017 года. Вечер, Камчатка, Бухта Крашенинникова, г. Вилючинск, борт атомного подводного крейсера К-419 «Кузбасс».
Командир АПЛ капитан 2-го ранга Александр Степанов, 40 лет.
Еще утром ничего не предвещало беды, и команда занималась боевой учебой по заранее сверстанному плану, но еще до полудня в штабе дивизии кого-то укусила за задницу жареная свинья – и штабные забегали как ошпаренные, будто вспомнив о давно запланированном, но хорошо позабытом деле. А может, это из штаба флота неожиданно пришла начальственная указивка о проведении «внезапной проверки боеготовности»? Короче, в результате всей этой суеты примчавшийся к нашему причалу на УАЗике дежурный офицер передал мне приказ комдива, чтобы лодка была готова к выходу в поход на полный срок автономности. Боевое задание на поход было заключено в «красный» пакет, который следовало вскрыть в точке погружения. Развели, понимаешь, секретность, ни проехать, ни пройти.
А я, как командир, команде задачу как ставить должен – идем туда не знаю куда, выполнять не знаю какое боевое задание, но на полный срок автономности? Между прочим, полный срок – это больше трех месяцев. Хотя нет, слова о полном сроке автономности могут оказаться полной дезинформацией, чтобы не догадался враг, а реальности мы пойдем в поход на недельку или на две… Мы будем совсем рядом, а натовские «Посейдоны»2 будут искать нас у мыса Горн, в южной Атлантике или у Бермудских островов.
Но нет, сразу же после отъезда УАЗика к нашему пирсу один за другим начали подъезжать тентованные грузовики, и нашему снабженцу мичману Покальчуку пришлось изрядно покрутиться, чтобы принять все привезенное и распихать по выгородкам принятое. Главное, что боекомплект у нас был уже загружен, и в этом смысле мы находились в полной боевой готовности и могли выйти в поход в любую минуту; то что грузилось на борт сейчас, должно было обеспечить на подводном крейсере комфорт, а отнюдь не создать условия выполнения боевого задания.
Пока продвигались погрузочно-разгрузочные работы, я собрал вокруг себя на крыше рубки старшего офицера, замвоспита, особиста, а также командиров боевых частей – чтобы коротко объяснить смысл всей этой текущей суеты и о том, что идем мы сам не знаю куда, сам не знаю надолго ли. Мы лодка-истребитель, самостоятельного значения почти не имеющая, по существующей тактической схеме мы должны действовать в паре с РПКСН3 проектов 667БДР и 955, или же ПЛАРК проекта 949А4, прикрывая их от вражеских субмарин-охотниц при выходе на боевую позицию. Таким образом, возник законный вопрос – кого мы будем опекать, и какую задачу этот кто-то будет выполнять – обычную учебно-боевую, или по тягости нынешнего времени мы примем участие в чем-то таком, о чем еще лет пятьдесят придется молчать во избежание негативных последствий.
В ходе общения с командным составом выяснилось, что команда полна бодрости и ревется в бой (замвоспит и старший офицер); шпионов и врагов народа среди нас нет (особист); техника исправна и готова к походу (командир БЧ-55). Но все равно, несмотря на бодрость докладов, командный состав нашего «Кузбасса» находился в состоянии некоторого мандража, ибо неизвестное всегда пугает, а неизвестное задание пугает вдвойне. В ходе обсуждения сошлись на мнении, что идти придется на другую сторону планеты, в Атлантику, а вот с кем идти и что там придется делать – сей вопрос остался сугубо интересным. Вы никогда не сможете догадаться о том, о чем вам совсем ничего не известно. Вот так и мой командный состав перебирал наугад самые разные варианты – как потом выяснилось, ни на йоту не сумев приблизиться к такой ветреной и непослушной истине. Единственное, что нам было понятно – это то, что больше ни на одной лодке из числа тех, что находились в базе, больше не наблюдалось признаков экстренной подготовки к походу.
* * *
15 августа 2017 года. 08-05 одна из гостиниц Владивостока
Спецпредставитель Президента Павел Павлович Одинцов, 52 года
Звонок, Господи, а я уже собрался уходить. Снимаю трубку.
– Паша? – голос, до боли знакомый всем россиянам.
Делаю знак своим, чтоб все исчезли и не отсвечивали и отвечаю:
– Да, Владимир Владимирович, это я, Вы чудом меня застали. Нога уже была на пороге. Сотовых же телефонов, сами знаете, там куда я иду нет и быть не может.
– Паша, – вздохнула трубка, – у меня есть к тебе предложение….
– Знаю, – ответил я, – но работать в этом гадюшнике, именуемом Вами правительством, не собираюсь. Вы же знаете, как меня прозвали и за что, зол я и нерукопожатен?!
– Знаю, Паша, – хихикнул президент, – мне докладывали, зовут тебя Полярный Лис, и жутко плюются. Да я и сам от них тоже не в восторге.
– Эх, товарищ Президент, разогнал бы ты этих клоунов к чертям собачьим… – я ухмыльнулся, – Дворковича, да, в дворники. Все равно они ничего не могут делать, кроме как гадать на кофейной гуще. Плывем как известная субстанция по течению.
– Паша, не все так просто…. – возразил президент, – Но ты же знаешь, что говорил классик по похожему поводу… Это когда вчера было рано, а завтра будет поздно. Так вот, пока рано. Не время еще, подожди полгодика или чуть побольше, пройдут выборы, тогда и случится: «которые тут временные – слазь».
– И это знаю, Владимир Владимирович, – ответил я – впрочем, вернусь, поговорим. Хотя всякое может быть. Лишь бы не стало слишком поздно.
– Что, так серьезно? – встревожился президент.
– А то я Вам не докладывал? – хмыкнул я в ответ, – Их генеральный, профессор Баграмян, дает нам семьдесят процентов….
– А остальное? – в голосе президента прозвучало неподдельное беспокойство.
– А что угодно, – ответил я, – от пустого пшика до летального исхода. Пока не проверим – не поймем. Для того и идем.
– Может, отменить? – засомневался голос на том конце провода.
– Ага, отменить! Отменишь тут. А с НАТО-й, не приведи Господь, случится конфликт из-за хохлов, чем воевать будем? Или даже не из-за хохлов, а просто так, за красивые глаза. Сам знаешь, какая истерика там сейчас творится. Мы этим американцам сами по себе как кость в горле. Пока мы живы – не будет у них никакого мирового господства. И нет у нас, товарищ Президент, пицотмильенов солдат с винтовками Мосина! И лишнего времени тоже нет. Теперь опять через технику выкручиваться надо и как можно скорее.
– Ну, ладно, удачи тебе, Паша! Ни пуха! – говорит в ответ мой собеседник.
Кладу трубку и мысленно добавляю:
– К черту, Володя, к черту! Если вино налито, то надо его пить. Поехали.
Подхватываю со стула большую спортивную сумку и чемоданчик с ноутбуком – время не ждет. В коридоре мои люди – три охранника и референт. Охрана – три коротко стриженных мускулистых парня. Обычно они носят исключительно строгие деловые костюмы, но сегодня вся компания будто собралась на рыбалку.
Референт у меня посложнее этих живых механизмов для убийства себе подобных. Дашенька Спиридонова – старший лейтенант запаса ВДВ, комиссована по ранению после войны трех восьмерок. Экспансивная пуля раскромсала половину левого легкого. Подобрал, ее, как бездомного котенка, по просьбе приятеля из ее части. Три года по госпиталям и санаториям, а потом вердикт врачей – к службе негодна. Выпихнули со службы с нищенской пенсией по инвалидности и выселили из служебной квартиры. Паскудный Медведьевский Табуреткин… будь моя воля – пристрелил бы как собаку, хотя собаки намного благородней и человечней.
Ребята попросили о помощи бедной девушке и я снял для нее квартиру и послал на курсы секретарей-референтов, а потом взял к себе. И вот она уже почти четыре года со мной…
Вскочила, кусает губы… Рослая сероглазая блондинка с параметрами модели. Нет, мы не любовники, скорее, она мне вместо дочери; хотя, будь я на двадцать лет моложе – пал бы к ее ногам. А у нее в глазах – собачья преданность и тоска…. Она уже выбрала – и безнадежно…. Подобрал, обогрел, сказал ласковое слово – и вот результат. Старый я для тебя, девочка, старый.
Дашу беру с собой, потому что она без меня засохнет и убьется, а мне этого не надо. Спускаемся на рецепшен. Спортивные сумки, удочки – рыбачить поехали…. У входа ждет черный «крузер» с краевыми номерами – это прикрытие от местного Управления. Едем.
В машине Дашенька плотно прижалась ко мне горячим бедром, туго обтянутым бледной джинсой. Чувствовалось, что ее бьет крупная дрожь.
– Что с тобой, Даша? – беру в свою руку ее ледяные, сжатые в кулак, пальцы. Рядом бодигард, тактично отвернувшись, смотрит в окно. А может просто высматривает возможную опасность.
– Н-не знаю, – она понемногу успокаивается, – но тогда, под Цхинвалом, было так же…. Чувство, что идешь прямо в засаду, на верную смерть…. Но у нас был приказ – и мы пошли.
– Теперь у нас тоже есть приказ, – негромко говорю я, – впрочем, если хочешь, можешь остаться. Ничего тебе за это не будет. Я обещаю.
– Ни за что, Павел Павлович, я только с Вами… – тихо проговорила она и и вцепилась в мою руку как клещ. Ну, другого ответа я от нее не ждал.
В удаленной бухточке, у бревенчатого причала, нас ждал катер. Нас – это меня, Дашу и Вадима, одного из охранников. Остальные останутся здесь и будут весь месяц изображать рыбачий лагерь. Накрапывает мелкий дождик – это хорошо, за его пеленой не будет видно, что мы направились не к каменистым отмелям, а к маячащим на внешнем рейде военным кораблям. Я поплотнее затянул молнию на кожаной куртке – середина августа, а погода вполне осенняя.