– Требую продолжения банкета! – Вдруг торжественно провозглашает Солнце и хватает открытую бутылку шампанского со столика.
– Поехали! – Киваю, беру ее за руку и веду за собой.
– С парнем… с таким прессом… да хоть куда! – Хихикает она, поправляя халат.
В таком виде мы ловим такси и едем ко мне. Таксист всю дорогу поглядывает в зеркало заднего вида на странную парочку, но молчит. А мы смеемся, не останавливаясь. Аня в огромном красном халате, я в одних штанах. Она с бутылкой, я с мыслями о том, что мама сегодня ночью на смене в больнице. О чем еще вчера я не мог даже и мечтать.
Анна
– Это самое странное, что я когда-либо делала. – Говорю я, когда ключ поворачивается в замке.
В темноте подъезда слышно только лязганье замка и звонкие щелчки. Крепко держу Пашку за руку, пытаясь не упасть. Волнуюсь. Десятки раз была здесь, но ведь приходила к подруге, а не к ее брату. Это прям премьера какая-то!
– Почему? – Открывая дверь и пропуская меня вперед, спрашивает он.
– Ну, как же. – Делая несмелый шаг и останавливаясь, чтобы прислушаться, отвечаю я. – Чужой халат, огромные тапочки, на голове аккуратно свитое кем-то гнездо. Еще и бутылка в руке. В таком виде крадусь к вам в квартиру посреди ночи. Не странно? Нет?
– Совсем немножечко. – Суриков отпускает мою руку.
– Что самое странное ты делал в последнее время?
Паша закрывает дверь и на цыпочках проходит по коридору.
– Не знаю. Надо подумать. – Он включает свет в комнате сестры, убеждается, что там никого нет, и снова выключает. Идет в мамину спальню, проделывает то же самое. – Покупал Машке прокладки. И то это было больше весело, чем странно.
Мы снова в темноте. Я слышу его голос из противоположного конца коридора, ставлю бутылку на полку, снимаю тапки и иду навстречу.
– Ты? Покупал? Сам? – Развязываю халат. – Ни за что не поверю.
– Еще и советовался с продавцами.
– Не стыдно было?
– Хм… Говорю же, весело.
– Даже не знаю, как мне на это реагировать.
– Посмейся вместе со мной, – предлагает он.
Его голос совсем близко. Еще шаг и…
– А ты… бесстрашный. – Выдыхаю я. – Хотела сначала сказать улетевший, но решила промолчать. А теперь вот говорю. Потому что…
Наконец, его руки крепко обхватывают мои предплечья. Замираю испуганно и неуверенно.
– Ну, привет, – говорит Паша.
– Привет, – кладу ладони ему на грудь.
От кожи исходит настоящий жар. Знойный и жгучий. Подобный тому, что обычно плавит мозги жарким летним днем. Мне хочется касаться его тела снова и снова. Ноги предательски слабеют.
– Я уже успел соскучиться. – Он наклоняется так, что я почти чувствую, как соприкасаются наши ресницы.
– Чем докажешь?
Снова бросаю ему вызов, желая только одного – чтобы мы скорее слились в сладостной борьбе, но Паша просто целует меня. Нежно и трепетно. Словно неторопливо собирает росу с лепестков утренней розы. И это очень неожиданно, потому действует на меня безошибочно. Будто выстрел вдруг попадает в цель.
Чувствую слабость: тело тает, а душа несется куда-то вверх, выше и выше. То, чего я так долго боялась, уже близко, и оно оказывается необычно приятным и желанным. Чувствую это, когда халат медленно падает к моим ногам, сброшенный легким и будто случайным движением его рук.
Чем дольше мы целуемся, тем настойчивее и глубже становятся наши поцелуи. Мне хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Хочется сказать ему, что я чувствую. Показать это своими движениями. Рассказать о том, как сильно хочу его. И о том, что больше не боюсь этого.
Мне хочется принадлежать только ему, и я послушно отдаюсь силе его крепких рук потому, что знаю, это – именно то, что мне нужно. То, чего всегда хотелось. Быть с ним, дышать одним воздухом, принимать друг друга, не боясь открыться полностью.
Мне не терпится слиться с ним воедино, делаю встречное движение, но Паша вдруг отступает в темноту и тянет меня за собой. Плохо ориентируясь в пространстве, все же догадываюсь, что мы направляемся в его комнату, залитую серебристым лунным светом. Крепко держусь за его руку и иду следом. Через пару секунд мы останавливаемся у кровати, поворачиваемся и начинаем с диким остервенением сдирать друг с друга одежду.
На пол летят его брюки, мой топ и наше нижнее белье. Мы стоим, обнаженные, и почему-то боимся теперь даже прикоснуться друг к другу. Я дышу хрипло и часто, и думаю только об одном: «Скорей бы». Все бы сейчас отдала за то, чтобы прекратить эту пытку. И вдруг это происходит.
Паша налетает, словно вихрь. Берет в ладони мое лицо, целует. И я хочу, чтобы он отныне был только моим. Моим. Мы горим и превращаемся в одно большое пламя. Ноги с ногами, живот к животу, голая грудь к голой груди. Срастаемся и пылаем, как чертовы факелы, желая сгореть дотла от родившейся между нами огненной страсти.
– Аня, – шепчет он в перерывах между поцелуями.
У меня перехватывает дух. Но я слышу свое имя снова и снова. А, может, он говорит что-то еще, мне трудно разобрать. Меня захватили ощущения. Кожа горит под сильными ладонями. Спина, поясница, ягодицы, бедра. Мне хочется, чтобы он наполнил меня собой, ведь каждое прикосновение теперь ранит сильнее ножа.
Я стону, когда его руки прижимают меня к себе. Задыхаюсь от желания, понимаю, что уже готова умолять его прекратить эту пытку. Впиваюсь губами, а затем и зубами в шею, притягиваю его к себе сильнее. И сильнее.
Впиваюсь ногтями. Чувствую запах мужчины, пропитавший меня почти насквозь, чувствую твердость его плоти. И силу там, внизу. Теряю способность соображать, говорить. Понимаю, что не смогу больше сдерживаться.
Толкаю его на кровать и сажусь сверху. Захватываю руки над головой, делая Пашку совсем беспомощным. Наклоняюсь, касаясь его голой груди, и прикусываю его разгоряченные губы. Грубо, бездумно, не в силах сдерживаться и, кажется, даже ощущаю привкус крови во рту.
– Прости…
Его ладони вдруг перехватывают мои запястья и больно сжимают, заставляя вскрикнуть. Он делает это, перехватывая инициативу. Сильнее притягивает меня, буквально укладывает на себя сверху и отпускает, требовательно оглаживая спину и задерживаясь ненадолго на талии. Как раз то, что нужно. Втягиваю ртом воздух, стараясь не задохнуться.
Позволяю его рукам приподнять меня. Вижу безумное желание в глазах напротив. Серых, упрямых, всезнающих.
– Ты меня с ума сводишь, – шепчет Паша, и на его лице отражаются все чувства разом. Страсть, радость, любовь, восхищение. Желание, нестерпимое, дикое, яркое.
Пальцы сами скользят по его груди, губы приоткрываются в шумном выдохе. Чувствую, как он дрожит.
Дышу часто, ощущая всей кожей жар его тела. В это мгновение он обхватывает меня за задницу и одним резким движением усаживает на себя. Ох! Ударяюсь о его сильные бедра и словно ухожу в свободное падение. Плыву в волнах ощущений, окунаюсь в его тепло, боюсь сделать даже движение, чтобы не отпустить этот сладкий миг нашего первого раза.
Лечу…
И вдруг, будто придя в себя после этого неожиданного полета над пропастью, приподнимаюсь и начинаю двигаться быстро и яростно, вцепляясь дрожащими пальцами в его грудь. Быстро, еще быстрее, до помутнения рассудка. До капель пота, появившихся и почти явно ощущаемых мною на собственной спине. До тихих стонов, начавших срываться с наших губ.
Мы становимся одним целым на мгновение и почти взлетаем вместе в небеса, как вдруг звук открывающейся двери возвращает нас в реальность. Замираю на секунду и тут же соскакиваю, пытаясь руками выдрать из-под Пашки простынь, чтобы укутаться.
Нет! Этого не может быть! Может, нам это послышалось? Но тут в коридоре раздается хлопок.
– Да ла-а-адно, – стонет Пашка и подпрыгивает на кровати.
– Что? Кто? Как?! – Шепотом кричу я, в панике дергая за уголок одеяла.
Успеваю лишь прикрыть нижнюю часть туловища, когда вдруг зажигается свет в прихожей. Дверь в комнату мы, конечно, не закрыли, и поэтому оказываемся во всей красе перед глазами Елены Викторовны, их с Машей мамы.
Пашка успевает прикрыться подушкой, и пока я размышляю, упасть мне или отвернуться лицом к стене, притворившись мертвой, женщина становится свидетелем этой неприглядной сцены. Вот же блин…
– А… Аня… – Словно не веря своим глазам, произносит она.
– Тетя Лена… – Натягивая простынь на грудь, мычу я. – Здравствуйте…
Женщина смущенно опускает взгляд на пол и замечает разбросанную повсюду одежду, где среди прочего валяются мое нижнее белье и трусы ее сына.
Елена Викторовна густо краснеет.
– Мама! – Кричит Паша. – Постучать не могла?!
– Куда? К себе домой? – Отворачиваясь, говорит она. – Мог бы и закрыть двери, если собрался… если…
И так и не договорив, уходит на кухню.
– О, Боже, – бормочу я. – Какой стыд!
Что может быть хуже этого? Вот дерьмо! Лихорадочно спрыгиваю и дрожащими руками начинаю собирать с пола свою одежду. Точнее белье. Потому что одежды у меня нет.
– Аня, Аня, стой! Все нормально. – Пытается успокоить меня Суриков. – Погоди!
Он касается меня руками. Ох, не нужно. Я все еще чертовски возбуждена, но мне не хочется ни продолжать, ни просто оставаться здесь. Мне больше, наверное, никогда не удастся спокойно смотреть его маме в глаза. Так и вижу эту картинку: мы голые и она с открытым от изумления ртом. Ужас!
– Не может быть. Как так вышло? Ты же говорил, что она на смене! – Убираю волосы за уши. – Принеси мне что-нибудь из Машкиной одежды. Пожалуйста!
– Куда ты сейчас пойдешь? – Хмурится Паша, встает, натягивает трусы-боксеры, затем джинсы. – Я тебя никуда не отпущу.
– Иди быстро!
Пока он возится в соседней комнате, застилаю зачем-то постель, постоянно испуганно оглядываясь на дверь, и репетирую «морду кирпичом». Получается плохо.
– Не знаю, почему она вернулась так рано. – Говорит Паша, протягивая мне толстовку и джинсы. – Пойду, спрошу. Поговорю. Успокою, что ли…
Пытаясь втиснуть в чужую одежду свой зад, лихорадочно соображаю, как быстрее и незаметнее свалить отсюда. Может, через окно?
– Солнцева, я тебя не узнаю. Не все ли тебе равно, а? – Спрашиваю сама себя. – Нет. Ведь меня застукали обнаженной, как самую развратную шлюшку… О, Боже… И кто? Мама подруги!
Бегаю по комнате, пытаясь привести мысли в порядок. Хорошо еще, что я не встретила ее громкими криками: «Да, Паша, да, да-а-а»! Было бы еще веселее.
Сажусь на стул, обхватываю голову руками. Через секунду они оба возвращаются в комнату. От взгляда на Лену Викторовну у меня неприятно холодит спину, но женщина выглядит спокойной и даже пытается мне улыбаться.
– Анечка, – вежливо произносит она, – с нашим папой очень плохо. Нужно срочно ехать. И если ты не против, закинем тебя по пути домой. Хорошо?
– Нет, я сама могу. – Закусываю губу. Взгляд не прячу, держусь стойко, даже реветь не хочется. Вроде. – Не стоит. Добегу так.
– Нет-нет, увезем.
Смотрю на Пашу. Он подмигивает мне, берет со стула футболку и надевает. Вот и правильно. От взгляда на его голую грудь мне становится еще хуже.
– Простите, – снова обращаюсь к тете Лене. – Мне жутко неловко, что так получилось…
– Ничего, – устало выдыхает женщина, – надеюсь, в следующий раз увижу тебя в одежде.
Уголки ее губ приподнимаются в подобие улыбки. Мне становится легче. Возможно, даже через какое-то время мы с ней сможем общаться как прежде. Все может быть.
Когда она выходит за дверь, Пашка сразу же хватает меня за талию и прижимает к себе. Низ живота клокочет, требует продолжения, бунтует, горит, плавится от желания. И это даже несмотря на пережитый стресс.
– Что же ты делаешь со мной, Суриков? – Качаю головой и затем охотно отвечаю на его поцелуй.
Наконец, мы размыкаем губы, и Пашка гладит меня большим пальцем по щеке.
– Ты же знаешь, я не хочу с ним общаться, – это он про отца, который оставил их с сестрой, когда обоим было по десять лет, – но пообещал маме. И чего я такой добрый стал в последнее время? Не знаешь?
Он буквально держит меня взглядом. Вот это силища. Я, кажется, даже не моргаю, а сердце опять скачет куда-то диким галопом.
– Потерпи уж. Вдруг он помирать собрался? Ой, прости. В смысле… Поговори с ним, выслушай, не груби. – Забираюсь пальцами в его волосы. – Отец ведь. Мне вот еще хуже. Я своего вообще никогда не знала.
Паша обнимает меня и гладит по спине:
– Прости.
– Ничего, привыкла. – Пожимаю плечами. – Его вроде и не существовало никогда.
– Мы… встретимся завтра? – Паша бросает взгляд за окно. – То есть сегодня уже.
– Ты хочешь? – Вижу, как его глаза плывут от желания.
– Еще спрашиваешь. – Прижимает меня к себе так крепко, словно боится потерять. Или просто хочет раздавить, что тоже возможно, когда испытываешь такие сильные чувства. – Я буду считать минуты до нашей встречи.
Целую его в нос, затем в щеку, скольжу ниже и впиваюсь в губы. Интересно, мы сегодня отлипнем друг от друга? Или срастемся, как два дерева, и нас придется отделять друг от друга бензопилой?
Паша
– Сынок, – тихо произносит мама, когда мы останавливаемся у нужного дома.
На самом деле перед нами старый трехэтажный барак, один из нескольких, оставшихся еще в центре города. Их обещали снести лет двадцать назад и с тех пор даже ни разу не ремонтировали.
Через приоткрытое окно в салон заползает сладковатый запах гнилья и помоев. На улице уже светло, но местные алкаши на лавочке и не думают прерывать веселье, начатое еще, вероятно, накануне.
– Мам, – поворачиваюсь к ней. Мы, наверное, первый раз за десять лет беседуем вот так, тихо и спокойно, и, что самое главное, глядя друг другу в глаза. – Я уже взрослый. Я – мужчина. Извини, что так получилось, но не нужно вот этого всего. Не стоит портить все своими нравоучениями.
Ее большие, красивые глаза слезятся.
– Ты для меня навсегда останешься мальчишкой… Пойми…
– Мам, все хорошо, – похлопываю ее по руке, – мы с Аней встречаемся. Я ее люблю, она – хорошая девушка. Тут не о чем волноваться.
– Какая же я, видимо, старая… – Она переводит взгляд на дом напротив. – Сами разберетесь. Ладно. Ты же все знаешь про контрац…
– Ма-а-ам! – Стону я, покрываясь краской с головы до пят, и вдруг понимаю, насколько беспечными мы с Аней были. Уставшие, пьяные, одурманенные друг другом. Мне не хотелось тратить время на поиски резинки, которая должна была лежать в кармане одних из джинсов. Неизвестно, которых именно. Секса у меня не было уже около месяца, так что соображал я тогда не башкой, а явно каким-то другим местом.
Распечатываю новую жвачку, закидываю в рот. Кажется, меня начинает долбить похмелье. Или совесть.
– Ладно, – мама нервно щелкает пальцами, и мне хочется обнять ее несмотря даже на то, что сержусь из-за отца. – Пойдем. Звонили его соседи, тянуть дальше нельзя. Ему нужно сдаваться в больницу, но он ждет своих детей, чтобы поговорить. Машу еле вызвонила, надеюсь, тоже приедет.
– Пошли. – Ворчу я, вылезая из машины.
– И, Паш… – Она выходит и закрывает за собой пассажирскую дверь. – Спасибо, что согласился.
– Угу, – киваю ей и направляюсь к подъезду.
Не будь этой неловкой, да что там, совершенно чудовищной ситуации, произошедшей с нами меньше часа назад, я ни за что бы не согласился прийти к отцу, который бросил нас десять лет назад, будто ненужную вещь. Мне даже слышать про него никогда не хотелось.
Сжимаю руки в кулаки, прохожу мимо компании алкашей, расположившихся с «фунфыриками» возле подъезда на лавочке. Смачно сплевываю в траву, едва почувствовав запах мочи и немытого тела.