В случае с Гестасом у нас абсолютно зеркальная ситуация.
Я устал повторять: я не против секса как такового. Возражал бы – та парочка в Эдемском саду не превратилась впоследствии в семь миллиардов особей. Я просто лишил бы их необходимых для продолжения рода частей организма. Сторонники нравственности не задаются вопросом, отчего люди испытывают удовольствие при постельных упражнениях. Считай я иначе, оставил бы человечеству банальный инстинкт размножения: спаривание весной, как у животных, да и всего-то делов. Но нет же. Ревнители моего учения полагают секс грехом – как сей верзила, слизывающий с мизинца остатки картофеля. Кстати, удивитесь, он девственник. Воспитывался деспотичной мамочкой, и вот результат. Я спокоен в общении с Гестасом. Я не ругаю его и не проклинаю. Да, он убийца, причём больной на всю голову. Популяцию подобных существ на Земле лучше сокращать, признаю откровенно, – от их отсутствия хуже никому не станет. Однако что нам с ним даст удар молнией? Смерть и правым, и виноватым: крыша рухнет, помещение сгорит вместе с пациентами и докторами, а пожар пока не входит в мои планы. Я пытаюсь его убедить. Объясняю шесть месяцев подряд: дорогуша, даже у блудниц грешно отнимать жизнь. Они живые люди, как и ты сам. Нет, чувак не понимает. Блин. Ну что ж, я сам в этом виноват: поползновения кого-то грохнуть начались среди моих поклонников явно не вчера. Иоанн, милый мальчик с улыбкой вечного ребёнка, предлагал мне сжечь деревню, где нас приняли без должного, как ему показалось, энтузиазма. Ни один человек в жизни не признается – ему просто нравится убивать и мучить, для этого и создана война… Не-е-е, он заведёт глаза под потолок, сделает постное лицо и прогнусит: «Во имя Господа». Что бы они делали, не будь меня? Как оправдывали бы свои пороки? Определённо, атеизм обречён. Религия – жизненная необходимость.
Я долго и нудно рассказываю Гестасу про смерть.
Говорю – лапочка, нельзя убивать за блуд. Вот сколько тысяч лет за это в отдельных странах типа Ирана казнят, и чего – всё население поголовно стало высокоморальным? Платные блудницы исчезли? Вместо соития молитвы читают, лбом в пол стучат торжественно? С ветхозаветных времён народами усвоено: если нельзя, но очень хочется, то можно. А убийца не желает понять. Он плетёт мне про какие-то краеугольные камни нравственности, якобы установленные мной же на заре человечества. Ну, хорошо, может быть, я их действительно устанавливал. Око за око, зуб за зуб – признаю, случалось такое, чего ж отрицать. Однако почему никто из людей не носит в сорокалетнем возрасте (если он не безусловный дебил) штаны на лямках, как в детском саду, и не требует у мамы, биясь в рыданиях, купить леденец на палочке? Человеческие особи обязаны повзрослеть за пару тысяч лет, однако им кажется правильнее жить, как в детстве: песочница, совочек, воздушные шарики, красота. Настроение у меня снова портится. Интересно, что за времена сейчас – даже богу не переубедить в кроткой беседе существо с умственным развитием гусеницы. Все знают лучше меня, что я сказал. Я ощущаю гнев, а это плохо. Как я могу учить кого-то быть добрым, если у меня самого терпения жить в современном мире не хватает? Люди обожают говорить, но слишком мало желающих слушать… Я вздыхаю, треплю убийцу по затылку и встаю. Мне пора идти в свою палату – полежать с закрытыми глазами и подумать – какой была бы эта планета, насели я её бегемотами. Славными, толстыми, добродушными. Меня подозрительно часто охватывают подобные мечтания.
Правда, уже поздно что-то исправлять.
Если люди выжили во время всемирного потопа, любые меры бесполезны – пускай и самые жёсткие. Ни метеоритом, ни ядерной войной, ни огнём и серой. Хренушки. Это с динозаврами было просто – бац астероид, и привет. А вот, промежду делом, почему меня до сих пор не спросили о динозаврах? Я же создал их значительно раньше. Прикольные, надо сказать, были зверюшки, не обсуждая уж прочее земное население того периода: стрекозами с размахом крыльев под два метра я, безусловно, горжусь. И где они все? Но с ящерами проще – они обяжутся сдохнуть и непременно сдохнут, как положено честным рептилиям. Человеки же спрячутся под землю, запасутся баллонами с кислородом, мутируют так, что огонь с небес им будет нипочём. Люди по выживаемости сравнимы с тараканами. Смотрите, что тут творилось хотя бы в XX веке – Гитлер, атомные бомбардировки, масштабные теракты. Мамонты бы вымерли, а эти уцелели.
На прощание я сотворяю Гестасу новую тарелку с дымящимся молодым картофелем. Едва он с ней закончит, ремни вновь затянутся на запястьях. Убийца благодарит.
Он откровенно не заслуживает моей милости.
Но я же как-никак прямое олицетворение добра… Ведь правда?
Глава 5
Нелюбовь
(продолжение беседы в баре «Рок-н-ролл» на Сухаревке)
– (Вконец очумев.) Фигасе… деваться некуда, я тебе верю. Ты бог.
– О, спасибо за доверие. Это так много значит для меня.
– Извини, не мог бы ты…
– Нет, не мог.
– Но ты же не знаешь, о чём я попрошу!
– Во-первых, я в принципе знаю всё на свете – и ты должна быть в курсе, если читала обо мне правильные книги. Во-вторых, подобные вещи меня изрядно утомили ещё на заре палестинских приключений. Стоит человечеству убедиться, что я совершаю что-то там такое необычное, все тут же откладывают дела и садятся составлять список заказов. Если ты публично накормил пятью хлебами пять тысяч человек – будь уверен, через час подойдут ещё как минимум десять тысяч и попросят полноценный обед с чёрной икрой и лобстером термидор. Стоит превратить воду в вино, тебя сразу окружит страждущий народец с сосудами: будь так любезен, сотвори вино из ближайшей лужи, разбавленной грязью, ослиной мочи, прокисшего сока и морского прибоя – ну тебе-то, в самом деле, жалко, что ли? Заметь, чудо ошеломляет только в первый раз. На второй окружающие превращаются в утончённых сомелье, они хотят не просто вино, а обязательно из высокогорных регионов Италии, урожая строго определённых лет, напитавшегося солнцем. Посему извини, твоих просьб я выполнять не собираюсь. Я не поражу твоего бывшего проказой и не обращу его новую девушку в домашнюю крысу. И не надо мне сейчас вешать лапшу на уши, что ты хотела попросить мира во всём мире.
– (Голосом, полным вселенской грусти.) А если в лягушку, а не в крысу?
– Нет.
– А…
– И в морскую свинку тоже без вариантов.
– (Мрачно.) Хорошо. И какой ты после всего этого бог, а?
– Извини, вам при самом лучшем раскладе другого не положено.
– Но что тебе стоит?
– Ничего, ты права. Я спокойно стал бы президентом, впервые в вашей истории объединившим весь народ. За меня хором проголосовали бы и желающие бесплатно похмелиться, и даже трезвенники – просто по приколу и из удивления. У вас на каждых выборах политики обещают всеобщее счастье и кучу денег. А тут выхожу я, лёгкое движение руки, и вода превращается в вино – в водопроводных кранах, в лужах, в батареях. Девушки в горе и депрессии плачут вином. Сплёвываешь в ладонь, добавляешь кусочек сыра и пей себе из горсти. Рай ведь, правда? Воплощение вашей вековой мечты – чтобы всюду разливали бесплатное бухло, а уж с закуской как-нибудь разберётесь. Разве есть сомнения? Пожизненное президентство гарантировано, со мной даже Жириновский не способен конкурировать. Но только знаешь, это чересчур просто. Так любой фокусник может. Кстати, извини, мы заговорились, а твой бокал опустел. Что именно тебе сотворить?
– (Сухо.) «Пино гриджио», пожалуйста.
– Вуаля.
– Надо же… судя по запаху, тот самый сорт, который я обожаю.
– Скорее, ты убедила себя, что его обожаешь.
– (Недоумённо.) В смысле?
– У вас люди не живут, а соответствуют определённому статусу. Правда, я не поручусь, что это направление обрело популярность прямо сейчас. Насколько мне помнится, жители Римской империи закатывали пиры на последние деньги, дабы не выглядеть хуже соседа, а на следующее утро продавали рабов, пытаясь заткнуть финансовые дыры. Так и здесь. Люди, которым нравится водка, при достижении определённого уровня заработков внезапно открывают в себе, что они больше не могут её пить ну никак – только дорогой виски или ром. Курившие прежде папиросы «Беломор» отныне не мыслят жизни без гаванской сигары. Случись понтам светиться – именно в Москву, а не в Питер, приезжали бы туристы на белые ночи. В случае с твоим «пино гриджио», давай угадаю… На самом деле тебе нужно его пить, благо настоящее пристрастие не поймут подруги и коллеги. Скажи до крайности честно, какой напиток тебе больше всего по душе?
– (Вздыхая.) Дешёвый портвейн, со школы. Тут его даже и не подают.
– (Со скучающим видом.) Сотворить?
– Будь так любезен.
– На здоровье.
– (Обескураженно.) Вау… на вкус совсем как тот, что с подругой пили в подъезде.
– (Наставительно.) Я же бог, а не уличный фокусник. Так вот, у вас, собственно, путают веру в Господа с доставкой пиццы или дрессировкой животных в цирке. Собачка в платьице проедет на колесе, и ей тут же кидают лакомство, они так приучены, выполнять задания за еду. Вы хуже тех самых собачек. Молитесь, стараетесь соблюдать пост, не впадать в блуд, а за примерное поведение дрессировщик, то бишь Господь, дарует вам конфетку, а в противном случае вы обидитесь и перестанете ездить на велосипеде. Поэтому у меня на Земле бесконечный аттракцион – дабы заверить вас, что я существую, я должен постоянно показывать фокусы, жонглировать призами, награждать отличившихся и превращать бывших любовников с разлучницами в морских свинок. Иначе вы становитесь атеистами и голосите, что меня нет. А я ведь абсолютно не против атеизма. Я – плод больного воображения? Чудненько, на этом и порешим: лишь бы меня оставили в покое.
– (Смакуя портвейн.) Скажи мне вот что. Ты ведь бог, да?
– До этой минуты был, по крайней мере.
– Прекрасно, всю жизнь мечтала спросить. Да и не я одна – каждый, думаю, мечтает. Почему ты, обещавший о нас заботиться, допускаешь всякие жуткие вещи на Земле? Например, концлагеря во Вторую мировую. Нищету. Атомную бомбу, сброшенную на Хиросиму. То, что миллионы людей всю жизнь пашут за копейки, и личная жизнь у них не складывается, как бы они в тебя ни верили и ни молились. Мне пофиг, можешь испепелить, но я это сказала тебе в лицо. Дай только за упокой портвейна глотну.
– (Тяжёлый вздох.) Да, это весьма популярный вопрос. Я должен служить на Земле в качестве участкового надзирателя, этакий унтер Пришибеев. Давить и не пущать. Но хочу обратить внимание на некий, не замечаемый моими противниками и критиками скромный факт. Однажды, давным-давно, человечество уже погрязло в грехах. Я, не став церемониться и разводить политесы, полностью уничтожил его всемирным потопом. Легко и элегантно, было слышно лишь буль-буль-буль. Увы, сегодня такая вещь не пройдёт: те же русские за всю свою историю прошли такое, что через неделю научатся дышать под водой, про евреев я вообще умолчу. Так вот, оправдываться я не собираюсь. Я не учил убивать детей и уничтожать друг друга. Это ваше умение.
– Ты профессионально уходишь от вопроса.
– Поверь, даже не пытаюсь. Я неоднократно пытался наказывать, угрожать, объяснять, являться людям – во сне и наяву. Не убивайте, не режьте себе подобных, не торгуйте героином, не стройте газовые камеры… Блин, где-то у меня завалялся полный список. Бесполезно. Хочешь неприятную новость? Маугли родился человеком, но рос он среди зверей, в итоге из мальчика получился хищник в стиле «эй, джунгли – расступись». Вы и есть звери. Одержимые не остановятся. Ты и не предполагаешь, скольких людей я поразил молнией, – тупо пустой перевод электричества. Немногие считают сие спецэффектное действо карой Божией, даже в дремучем Средневековье большинство грешников охотно списывали удар молнией на плохие погодные условия. Насчёт пахать за копейки – не помню, чтобы я обязывался раздавать бабло просто так. Я с рождения создаю людям равные возможности: у всех есть руки, ноги и голова. Последователи Цукерберга бросят учёбу в колледже и сделают миллиарды, а другие получат три высших образования и живут впроголодь. Вот такие люди всегда смотрят вверх и задают вопрос: «Господи, в чём я перед тобой провинился?» – вместо того чтобы оторвать задницу от дивана. Уверен, в минуты слабости и ты это спрашивала.
– Нет.
– Да.
– (С неохотой признаваясь.) Хорошо, спрашивала. А разве я заслужила подобную жизнь?
– О, конечно же, ты у нас праведница. Хоть сейчас к лику святых причисляй.
– А что я такого сделала, скажи мне? Я не убивала и не крала, вела себя прилично.
– Не убивала? Но как насчёт аборта в девятнадцать лет?
– Э… внезапный поворот. Видишь ли… парень смылся, а одной воспитывать ребёнка…
– Да, но ты от него избавилась, верно? И не припомню, чтобы сильно рыдала по этому поводу – вакуум, двухнедельная беременность, – как бы и не человек в животе, а нечто непонятное, вроде головастика. Теперь небольшая ремарка относительно краж. Кто в семилетнем возрасте стащил и спрятал куклу двоюродной сестры только потому, что её игрушка оказалась дороже и лучше, чем твоя? Эту куклу искали всем домом, девочка обревелась, а ты ей так сочувствовала, что заглядывала в каждый уголок: а вдруг она там? «Оскара» тебе дать, актриса. Хм, в чём дело? Что это ещё у нас за причитания?
– Я плачу… Сестрёнку жаль… стыдно… Блядь, я такая сука.
– (Участливо.) Я вообще-то не закончил. Напомнить, как спала с чужим мужем?
– (Крайне поспешно, прервав рыдания на вдохе.) Спасибо, не надо.
– Собственно, вот тебе и ответ. Каждый жалуется – почему я ему не помогаю? От этого факта, кстати, и процветает атеизм. Молится мне подросток, просит мопед, а я не даю, значит, меня и нет. Не любит Господь людей. Кабы наоборот, завалил бы всех мопедами по самое не хочу. Только у меня для вас новость – вы сами себя не любите. Вся ваша жизнь – сплошная нелюбовь. Но я обязан вас прощать, аки добрый пастырь. Я, вашу мать, и прощаю: пусть такое поведение заколебало до самых краёв нимба. Как вы себе представляете мир всеобщей справедливости? Каждый из вас Билл Гейтс? Отлично. Допустим, ты миллиардерша. И твоя подруга тоже. И бабушка. И бедняжка сестра с краденой куклой. Но кто вам дома унитаз поставит и мусор от подъезда выметет? Сантехник и дворник милостью Божией тоже миллиардеры, им негоже пачкать руки в дерьмище. Логика такова – пусть Господь именно мне даст слоновье здоровье и бриллиантов бочку, а всем остальным – козла на постном маслице. Я же лучший. Я этого заслуживаю.
– (Вяло.) Ладно, уел.
– (Гостеприимно.) Вот и чудненько. Ещё граммов двести дешёвого портвейна?
– Будь любезен.
– А, пожалуйста. И пару гранёных стаканов, чтобы как у людей.
– Я хочу курить и музыки. И обдумать всё, что ты сказал. Мысли мои грустны и настроение жесткач. Может, послушаем во время паузы новинки группы Helloween? Хотя, собственно, о чём я. Разве может божество быть в курсе по поводу Helloween…
– Неохота тебя шокировать. Но вообще-то они на плаву только благодаря мне.
Евангелие. Номер второй
– Я силён духом, Господи. Обещаю, я не сойду с ума.
– Этого я жду меньше всего. Так зачем, Пётр? Я считал тебя наиболее здравомыслящим из всех учеников. Ладно, уж там Андрей и Иоанн, ветер в голове гуляет, поспешные решения, горячность, вспыльчивость… но ты мудр и опытен.
– (Спокойно.) Время подтвердило мою правоту. Ты жив, Господи. Значит, мы не согрешили, объяснив твоё исчезновение воскрешением и вознесением на небо. Ибо больше ты никуда деться и не мог. Накажи меня, если хочешь, – твоё право.
– Далеко не факт, что я жив. Я всего лишь общаюсь с тобой в неизвестном пространстве – где мы находимся, понятия не имею. Видения опасная вещь, дорогой мой Пётр. В том времени, откуда я с тобой говорю, их вызывают при помощи славно высушенной травы и неких снадобий, значение коих мне будет сложно тебе объяснить. Не стоит доверять всему, что ты видишь.
– (Стоически.) И тем не менее ты воскрес, Господи. Пускай и не в том времени.
– (Кисло.) Да. Здесь возражений не имеется.
– (С суровым восторгом.) Поведай, они преклоняют колена перед тобой? Они признают твою Божественную сущность без колебаний, не как проклятые фарисеи? Я счастлив, что слышу и вижу тебя – пускай, возможно, и в бреду. Ты пытался читать им Нагорную проповедь? Впрочем, о чём я говорю? Конечно же, ты…
– (Резко.) Довольное наивно оценивать современное время с точки зрения поздней античности, милый Пётр. Скажу лишь, что спустя две тысячи лет после моего распятия в мире развелось попросту сумасшедшее количество всевозможных пророков. К ним привыкли, словно к бродячим собакам, и не обращают внимания. Буду с тобой откровенен: меня тогда заметили в Иерусалиме сугубо потому, что я был первым, сейчас это называется эксклюзив. Так вот, увы. В Москве ты можешь стоять на улице и петь рвущую сердце проникновенную проповедь, но тебя в лучшем случае примут за чокнутого или нищего. Первый раз я читал Нагорную на Цветном бульваре. Хорошая погода, солнышко, люди гуляют. Мне подали пирожок и двести сорок рублей мелочью, но никто не остановился послушать хотя бы на секунду. Им это неинтересно, Пётр. В настоящем веке слишком много информации, народы захлёбываются в ней. Скажем, видеоролики на ютьюб должны быть по две минуты, а ещё лучше полторы, иначе у подписчиков глаза устанут. Прости, я не удосужился тебе объяснить сии значения… стало быть, слушай…