— Оставайтесь, — прошелестел безногий-безрукий, — в гостинице приметно будет.
И Саша согласился, идти и впрямь никуда не хотелось.
Им с Володей приготовили комнату, кровать там была одна, но широкая, а еще по коридору сразу уборная близко и ванная. Саша, как припал головой к подушке, сразу же уснул, не разделся даже. Только успел подумать об одной странности: живет поручик со своим калекой вместе, значит и им с Володей такое возможно устроить, хоть и скандал будет с маменькой. А еще никакого разврата с другими, это непременное условие.
А когда он проснулся, сквозь шторы уже серым просвечивало, рядом лежал сонный и голый Володя, подкатившись к нему под бок. Сашенька сперва удивился незнакомой комнате, а потом вспомнил все престранные события прошлого дня, особенно развратный поступок возлюбленного. Натянул штаны и вышел в коридор, облегчиться хотелось, да и ополоснуться не помешало бы. Кое-как помылся, чуть не ошпарившись, не привык сам.
В паху собиралась привычная уже истома, Саша не стал Володю будить, просто стащил одеяло и принялся оглаживать. Под руками восхитительно ощущалась твердость мужского тела, изгиб поясницы и пушок на ней. А еще жесткие волосы промеж ног, Володя их раздвинул слегка, облегчая доступ.
Саша нащупал заветное отверстие и попробовал надавить пальцем, туго входило, а Володя вдруг сказал:
— Мыло возьми или крем какой, поищи в ванной.
— Я думал, ты спишь, — ответил Саша, соскочил с кровати и метнулся за мылом. Еще и баночку какую-то притащил, авось пригодится.
В баночке оказался крем после бритья, с ним и вправду легче пошло. Володя стоял на коленях, опираясь грудью на кровать, а Саша вставлял ему пальцы в срамное отверстие и сам не верил, что такому разврату предается. Володеньку перед тем еще и уламывать пришлось, он его даже привязать грозился.
— Привяжи, — тот протянул вдруг руки, Саша связал их вместе шейным платком и приказал ему стать на колени перед кроватью.
От четвертого пальца Володя застонал вдруг так жалобно, что Саша не выдержал и засадил в приоткрытую дырку, щедро измазанную кремом.
— А себя… себя ты смазал? — выдохнул Володя.
— Нет, а надо было? — замер Саша и заметил вдруг, что мужское естество Володенькино напряжено, аж к животу прижалось. Неужели ему нравится, вот же развратник, еще и стонет как девка.
У Саши сладко подвело живот, такое сделалось удовольствие сильное, но это был не экстаз, а лишь предшествующее ему состояние. Он попробовал двигаться, лаская рукой Володин член, старался сжать туго, как его самого восхитительно сжимало горячее нутро.
А потом укусил Володю за спину, тот вскрикнул и задрожал, а Саша почувствовал влагу на руке, и во рту стало солоно, а самого его словно в рай вознесло.Он резко задвигался, впечатав Володю в кровать, и вскоре испытал неземное блаженство, ни с чем не сравнимое.
***
Где-то за окном звякнул трамвай, и Саша как опомнился. Подскочил с кровати (Володя опять уснул) и стал натягивать штаны и курточку. Маменька наверно уже вернулась, может и обнаружить его отсутствие.
— Володя, вставай, — затряс Саша любовника, но тот только пробормотал неразборчиво, мол, здесь остается. Не имеет возможности подняться на ноги после безумной страсти. Да и с господами жандармами надобно переговорить на свежую голову.
— Оставайся, раз так, — согласился Саша, слова о безумной страсти польстили ему без меры, — только чтобы никакого разврата. Запомни, ты только мой, а если узнаю что… пеняй на себя.
— Можешь не волноваться об этом, — промычал сквозь сон Володя и повернулся на другой бок. — Вечером будь дома, не ходи никуда.
— Ладно, буду тебя ждать, — Саша на прощание скользнул рукой в сокровенное, до чего же там все податливо было и мокро, аж захотелось снова вставить.
***
Домой Саша прибежал уже засветло, столкнулся в холле с маменькой и приготовился слушать выговор.
— Что ж ты творишь, ирод, — вздыхала маменька, бессильно опустившись в кресло, — где тебя носит?
— Я с дядюшкой был, — брякнул Саша и прикусил язык, а ну как маменька расспрашивать начнет. Как в воду глядел.
Та удивленно подняла брови:
— И где же вы были всю ночь с дядюшкой?
— Мы… в гостинице… до дома сил не было дойти, — замялся Саша и совсем растерялся. Обычно он всякое вранье заранее придумывал, дабы отвечать на родительские вопросы бойко и складно, а тут из головы вылетело, небывалое духовное единение и сопутствующий ему разврат заставили забыть о всякой осторожности.
— И в какой же гостинице вы были?
— Не помню, внимание не обратил, — пробормотал Саша и покраснел от маменькиного взгляда. И тут же укорил себя мысленно: как же можно стыдиться любовной связи с Володенькой.
— А где же мой братец любезный, побоялся явиться, — маменька поднялась с кресла и подошла вплотную, ухватив Сашу за подбородок.
— Мы еще в полицию ходили, из-за девицы похищенной, долго там сидели, домой уже поздно было, больно, пустите, — он попытался отвести ее руку и вырваться, но маменька вдруг сама его отпустила и залепила такую звонкую оплеуху, что в ушах зазвенело.
— Вот уж не думала! Удружил родственник!
— Володя не виноват ни в чем, это я все!
Маменька не ответила, осела тихо на пол у Сашиных ног, он пытался ее поймать, но только неловко дернул за волосы. И теперь с ужасом и изумлением рассматривал черную прядь в своих руках, маменька лежала на полу бездыханная.
— Маменька, как же… я за доктором…
— Не надо, — прохрипела та, — так и должно быть… обновление это… Сашенька, беги к Митьке на квартиру, на Соляной спуск, скажи, чтоб пришел.
— Митька злодей, его полиция ищет, — Саша хотел предупредить маменьку, неужто та не зачла Володиного послания, — похититель гнусный.
— Господибожемой, — застонала маменька, — пришел час расплаты…
Саша помог ей усесться обратно в кресло и робко протянул вырванный пучок волос. Маменька и впрямь выглядела болезненно: кожа на лице была как под солнцем обожженная, даже облазила кое-где, толстый слой пудры и румян не мог этого скрыть. И еще пятна престранные…
— Беги же за Митькой, и сам возвращайся непременно.
Но Саша не послушался, послал за доктором, а сам остался при маменьке и все боялся, что та вот-вот дух испустит.
***
— Что же вы, батенька, раньше-то не сказали, — с укором заметил пилот, когда Снегирьцов изложил господам жандармам последние события.
Рассказ пришелся к слову, как бы невзначай — за поздним завтраком.
— Понимаете, Эдуард, дело-то щекотливое, — виновато отозвался Снегирьцов, намазывая круассан конфитюром.
— Да-с, весьма деликатного подхода требует дельце, — задумчиво заметил поручик Мухоморенко и сунул Эдуарду в рот кусочек тоста.
Эдуард, кстати, был сегодня не голым, а наряжен в длинную батистовую рубашку с кружевным воротником.
— Так, говорите, в кутузку определили девицу Анисимову? Ловко, — хохотнул поручик.
— Исключительно в целях ее собственной безопасности, — Снегирьцов почувствовал себя как раз неловко, — поверьте.
— Верим-верим, — захихикал Эдуард, чуть не потеряв равновесие, — а Сашеньку к матери-злодейке отправили?
— Сам сбежал, — печально вздохнул Снегирьцов и взял салфетку, заканчивая завтрак. — Да не сделает она ему ничего, сын все же… А отчего вы при параде сегодня, Эдуард?
— Так ведь тезоименитство Государыни! В честь дамы оделся, — улыбнулся Эдуaрд, взмахнув левым обрубком: безуспешно пытался увернуться от очередной порции еды.
— Ешь немедленно, — строго сказал ему поручик, а потом обратился к Снегирьцову: — Повезло вам, Володя, как раз наше отделение сектантами этими занимается. Я поговорю с кем надо.
Снегирьцов с чувством его поблагодарил и прибавил:
— Только умоляю, если возможно избежать скандала…
Глава 9
День прошел в какой-то суматохе и полицейских допросах. Снегирьцов надеялся встретить Сашеньку там же, в отделении, ведь должны же были его вызвать? Но то ли мальчика решили не трогать, то ли сыщики заявились к ним домой лично.
Ближе к вечеру он решился все же показаться дома, однако ни Сашеньки, ни Галы там не нашел.
— Молодого барина в сундуке заперли, велели не выпускать, — по секрету сообщила ему горничная, зажатая в уголке. Секрет обошелся ему в два поцелуя, шоколадку и серебряный рубль.
— Каком сундуке, милая? — поразился Снегирьцов.
— Так та кладовка, где сундук огромный, мы ее так и называем сундуком, барин, а еще в том сундуке…
— А ключи у кого? — перебил Снегирьцов добрую девушку.
Ключи оказались у Галы лично, а сама Гала — “к доктору уехамши”.
Снегирьцов сбегал к кладовке, оценил кованную дверь — и правда похоже на крышку гигантского сундука, и немедленно рванул в гараж. Надо ехать снова в отделение, умолять, чтобы ему помогли освободить Сашеньку из злодейского плена.
— Явился, гнида? — в гараже его встретил злобно ухмыляющийся Митька с парой здоровенных лакеев.
Снегирьцов попятился, нервно сжимая трость:
— Послушайте, вам совершенно невыгодно на меня нападать, это быстро раскроется и приведет к каторге, тогда как старые преступления… если таковые были, разумеется… еще никто не смог доказать… подумайте…
Митька наклонил голову, о чем-то размышляя.
— Ведь господа все на вас свалят, — убедительно произнес Снегирьцов, — крайними же окажетесь, ребята.
— Врете вы все! — вдруг выкрикнул один из лакеев и замахнулся дубьем.
Снегирьцов дернулся, уворачиваясь, но все равно пребольно получил по плечу. Он упал на одно колено и нащупал тайный рычажок на набалдашнике трости.
— Подумай сам, — обратился он конкретно к Митьке, — для чего бы Гала велела от меня избавиться, под монастырь же тебя подводит. Я ведь сказал в жандармерии все, что знал уже, какой смысл.
— Померла Гала, — ответил Митька хрипло и вытащил из кармана револьвер.
Снегирьцов в ужасе откатился в сторону, под ноги одному из лакеев. Тот с руганью грохнулся, Митька выстрелил куда-то, вроде ни в кого не попал.
Снегирьцов отчаянно рванул трость, обнажая тайный штык, который носил там только из моды, ни разу не довелось применить, а теперь он ткнул им не глядя в суматошное скопление тел и побежал к воротам гаража. Беззащитную спину леденил страх получить пулю.
Двери распахнулись ему навстречу, дневной свет ослепил.
— Всем оставаться на местах! Полиция! Руки вверх!
Снегирьцов медленно поднял руки, со штыка стекали густые темные капли.
— Расслабьтесь, сударь, — хохотнул поручик Мухоморенко и хлопнул его по больному плечу. Снегирьцов едва сдержал стон. — О, да вы боец, мой друг.
— Вы.. следили за мной? — спросил Снегирьцов, поворачиваясь и вдруг осекся.
Оба лакея стояли теперь на коленях с заломленными руками, а Митька лежал на полу в такой неестественной позе, что было совершенно очевидно: он мертв.
— Совершенно зря вы его оприходовали, — заметил поручик. — Ценнейший свидетель был бы.
— Я… — к горлу Снегирьцова подкатил тошнотворный комок, какое жуткое ощущение — сделать из живого, теплого человека мертвый предмет, — защищался…
— Естественно, не волнуйтесь ни о чем.
Снегирьцов сглотнул, а потом вдруг вспомнил и уцепился трясущимися руками за рукав жандарма:
— Послушайте, поручик, Сашенька, его заперли в кладовке, а там такая дверь, без ключа не открыть…
— Эдуард, разберитесь, — отозвался тот. — Идите, Володя, покажите, где держат пленника.
Эдуард вырезал замки протезом, у него там оказалась встроенная циркульная пила, и вдвоем они выбили дверь ногами.
— Саша! — он бросился к вжавшемуся в угол мальчику, тот держал в руках канделябр. — Как ты?
Сашенька молча его обнял, с грохотом обронив свое оружие на каменный пол. На лбу у него у него краснела здоровенная ссадина, и Снегирьцов осторожно обвел ее пальцем. Утренний Сашенькин укус все еще зудел под лопаткой, плечо ломило, и эта боль, эти маленькие совместные ранки словно объединяли их с Сашей, связывали узами…
— Почему вас здесь заперли, молодой человек? — голос Эдуарда звучал тихо, но как-то повелительно.
— Маму к доктору увезли, а Митька, подлец… — зло ответил Саша.
— Он тебе ничего не сделал? — Снегирьцов решил повременить пока с новостью об испустившей дух Сашиной маменьке.
— Нет. Что бы он сделал!
— Очевидно, злоумышленник хотел заманить вас, Владимир, — заметил Эдуард.
Снегирьцов судорожно прижимал к себе Сашеньку, и как только он мог отпустить его одного в самое логово.
— Пойдем, Саша, не будем оставаться в этом доме, вдруг еще кто из слуг в проклятой секте.
— Вам бы следовало дать еще показания… — прошелестел Эдуард.
И вечер Снегирьцов тоже провел в опостылевшем отделении. Но зато с Сашенькой вместе, он не позволил допрашивать его одного, упирал на то, что несовершеннолетнего не положено. И можно было держать его за руку и никуда не отпускать, и даже забыть о страшном ощущении входящего в человеческое тело штыка.
А еще выяснилось, что наврал Митька насчет Галы, жива она, хоть заболела странной паутинной болезнью. Так что не зря Снегирьцов не торопился Саше обо всем рассказать.
***
Эдуард предложил снова переночевать у них, и они с радостью приняли приглашение, снова сидели в гостиной и пили. Пришли еще несколько офицеров, в том числе и знакомые армейские, с которыми Снегирьцов неоднократно проводил время в Благородном собрании. Только поручика не было, и потому видимо Эдуард не снял не только протезов, но даже и мундира.
Сашеньке тоже налили вина, и он, выпив, разрумянился и стал особенно хорошеньким. Снегирьцов обнимал его за плечи, целовал в щеку и лоб (около ссадины) невинно. А Саша развратно гладил его под столом по бедру, распаляя желания.
— А вы знаете, что князь Н. весьма порку уважает, когда девка его по заднице розгой хлещет, — вдруг сообщил один из армейских.
Они как раз горячо обсуждали злодеяния сей высокопоставленной особы.
— Откуда знаете? — спросил Снегирьцов со странной тревогой и вообразил себе Галу со стеком, а рядом — князь на четвереньках и с исполосованными ягодицами.
— Девки рассказывали, — заржал армейский.
— Врете! — воскликнул кто-то.
— Вы меня оскорбили, сударь, — пошел на афронт армейский и схватился за парадный кортик.
— Успокойтесь, господа, — пытался урезонить их Снегирьцов, которого от вида холодного оружия пробрала тоскливая дрожь. — О чем спорить, пойдемте и допросим тех девок со всей строгостью.
— Точно! — поддержал его жандармский офицер. — Это ведь и для дела полезно будет. Допросим, господа?
Все согласились с неизменным в этих делах энтузиазмом. Кроме промолчавшего Эдуарда.
— Поехали, Сашенька? Весело будет, — Снегирьцов потормошил своего юного возлюбленного, воображая, какие интересные штуки можно будет ему в бардаке показать.
Но тот спал уже на столе, положив кулак под щеку. Замучился, видимо от дневных переживаний, да и встал рано.
Снегирьцов отнес его в спальню, погладил по светлым вихрам и принялся раздевать. Сашенька доверчиво вытягивался во сне, помогая процессу, и Снегирьцов покрывал обнажающееся мальчишеское тело поцелуями. Так что, когда он стянул с Саши подштанники, то там все уже возбуждено было. Он лизнул кончик члена, а потом погладил крепкие ягодицы, проник меж них языком, испытывая божественный какой-то восторг от грядущего овладения этим гордым юношей.