Как всегда, обживая новый дом, первым делом устраиваю небо в спальне — для Димки. Вешаю звёздочки, которые будут светиться в темноте. Из розовых, голубых и белых целлофановых лент, фольги и ниток делаю облака, и добавляю немного росы и серебристого тумана, и дождевых нитей из ёлочной мишуры. Две сосновые ветки над изголовьем кровати — и когда всё готово — взгляд из-под ресниц — сейчас всё это кажется чуточку смешным и примитивным, но после первых снов декорации оживут, поселится над облаками лёгкий ветерок, зашумят невидимые деревья-великаны, замерцают в тёмных углах крохотные светлячки...
Димки не было часа два. Он бродил по окрестностям Калинки, вернее, под окрестностями. Я заметил, что дверь дровяного сарайчика неплотно прикрыта, и посмотрел, что там, внутри. Труха, паутина, в одном углу уголь, в другом — ларь с остатками жмыха, у стены слева сложены дрова — Скорень, умница, обо всём позаботился. В сарае стоял ни с чем не сравнимый запах — смесь древесных — смолистых и прелой трухи, запаха дешёвого бурого брикетного угля, которым, наверно, топили прежние хозяева, и запах жмыха и мышиный дух, и ещё — еле уловимый — чего-то весеннего, дождевого и грозового, свежего. Я притворил за собою дверь и шагнул, пока глаза не привыкли к темноте, наугад. Димкина светлая тенниска будто мелькнула впереди, темнота распахнулась и снова захлопнулась за спиной. Я постоял, размышляя, нужен ли мне огонь и далеко ли стоит идти? Что-то хрустнуло и, тяжело толкнув крыльями воздух, мимо пронеслась сова.
Ух, ты!.. А под Калинкой-то не лес, не холмы — тут тоже какая-то деревня. Брошенная, древняя; сгнившие, развалившиеся избы — не избы, а почти одни остовы без крыш. Изгороди... а вдали — будто пятно света — луна или костёр, я не понял.
Я решил вернуться. Понял, что если не сделаю этого сейчас, прогулка растянется надолго.
Закрывал дверь сарая, и почудилось — что-то сквозняком или комком серой пыли проскользнуло мимо.
Громко айкнула тётка на улице, в калитку вбежал взлохмаченный чертёнок Йолла, уставился на меня, будто не узнавая, затем ухмыльнулся во весь свой широченный рот.
— Ну за каким ты лешим их пугаешь? Они потом про наш дом такое сочинят, что за мной попы с кадилами дюжинами будут бегать...
Йолла притворился, что ему стыдно.
— А Димка где?
— Осматривается...
Йолла вздохнул сокрушённо. Он, явно, пожалел, что не подоспел раньше, а то бы непременно увязался за ним.
— Ах, да, совсем позабыл! — воскликнул он, дёргая себя за ухо. — Рогас передал письмо.
Йолла надеялся меня обрадовать, но я-то ждал, что Рогас объявится сам.
— Он отправляется в плаванье, — сказал я, прочтя письмо — короткое и, как мне показалось, нарочито бодрое. — Ты знал?
— Я знал, что они переделывают корабль... Что за плаванье?
— По Океану.
— По?!
— Именно.
— Но зачем?! Это же так ужасно долго?!
"Ужасно долго!.." Ах, Йолла... Ужасно дольше, чем ты вообразил. Океан бесконечен... Вслух я сказал:
— Не всё можно увидеть сверху.
Появился Скорень, объявив, что сию минуту привезут песок, камни и напиленный штакетник. Я попросил Скорня проследить, чтобы всё сделали, как нужно, сам улизнул в дом готовить ужин.
Димка почти никогда не опаздывал к ужину, если знал, что я его жду. Появился вовремя и на этот раз, но было заметно, как он спешил.
Во всяком случае, ничего ужасного не произошло. Димка выпил кружку холодного молока, потом посмотрел на меня загадочно. Я улыбнулся — ясно, он что-то нашёл там, внизу.
— Ты же видел много разных библиотек, — сказал он наконец. — Та, что я нашёл — самая странная.
Я обожаю древние библиотеки. Димка это знает. Наверно, он почувствовал её сразу и захотел убедиться, что нет никакого обмана.
— Ужасно хотелось посмотреть там хоть что-нибудь! Но я себя пересилил. А дорогу я запомнил хорошо.
— А я бы не удержался! — вздохнул Йолла. — Прихватил бы что-нибудь с собой!
— Так нельзя, — строго откликнулся Димка. — Они этого не любят. Если унесёшь самое главное, всё место может умереть. Брать можно только после того, как оно признает тебя.
Йолла пожал плечами.
— Хорошо бы, гномы это усвоили! Уж они-то шныряют повсюду и не пропускают ничего, что плохо лежит...
— Гномы и сами создали немало, — заспорил я. — А то, что плохо лежит, пускай берут, ладно.
...Первая ночь в этом доме явилась незаметно и привычно, отгорел закат, как отзвучала чудесная и печальная баллада, ушли все краски, и медленные, тихие сумерки сделали ещё один день призрачной дымкой над озером снов.
Когда засыпал, чудилось — слышу далёкую перекличку каких-то странных птиц на высоких башнях. Равнине не было конца, башни, словно иглы, редкой цепью терялись в бесконечности.
Разбудил меня грохот и треск, похожий на удар грома, как будто молния свалила огромное дерево у самого дома. Затем наступила тишина, и, приподнявшись на локте, я долго соображал, что случилось. Димка лежал неподвижно, я не мог понять, спит он или нет.
В любом случае, я должен был встать. Ночные звуки не обязательно сообщают об опасности, но всегда важнее дневных, и внимание к ним часто бывает вознаграждено.
Звёзды и месяц на нитках сияли удивительно ярко, и в их свете я мельком увидел своё отражение в окне.
Я вышел из комнаты, думая о том, что Йолла мог задеть и свалить какое-нибудь ведро, спускаясь с потолка. Он предпочитал ночевать на чердаках, скучая по Дереву и высоте.
Странно, что Димка не проснулся...
Когда я миновал уже третью или четвёртую комнату, я, наконец, осознал, что происходит неправильное. Я был не дома. И если каждая комната была новым слоем реальности... я зашёл уже очень далеко. Так далеко, что даже Димке, может статься, будет непросто меня найти. Если, конечно, он ещё не проснулся.
Я медленно повернулся и посмотрел назад. И увидел зеркала. Коридор в зеркалах.
Неужели, ловушка? Но кому это нужно? На какую выгоду может рассчитывать похититель, если он знает, кто такой Димка?
Скоро я увидел и услышал местного жителя — он оказался дряхлым карликом. Держа в руке свечу, он двигался откуда-то слева, громко шаркая подошвами. Смотрел он себе под ноги и то и дело вытягивал вперёд ладонь, очевидно, не очень-то доверяя зрению. Я даже подумал, что карлик сам ничего не знает о моём появлении, и случившееся — результат вовсе не злого умысла, а всего лишь причудливая игра пространств.
— Вы здесь, сударь? Последние годы я, как лягушка, плохо различаю всё неподвижное, уж простите...
— Позвали бы в гости по-человечески, — выдохнул я. — Димка будет волноваться.
— Да причина-то именно в нём, в вашем спутнике. Я не хочу, чтобы он знал о нашей беседе, и мне стоило немалого труда устроить всё таким образом.
— Странно, что вы рассчитываете... я не скрою от него ничего.
— Да, я знаю. Но ведь это — потом. Когда наш разговор состоится. Вы всё поймёте.
Я — хранитель библиотеки. Это одна из самых древних сокровищниц дворвов, и одна из самых бесценных. Ваш спутник Дэни уже обнаружил хранилище, и я не в силах ему помешать. Когда вы войдёте в библиотеку вдвоём и увидите книгу... и когда вы прочитаете её, ваш спутник захочет уговорить вас не делать так, как написано в ней.
— Вот как? Значит, это опасная книга?
Карлик пожал плечами.
— Не самая опасная, насколько нам известно. Всего лишь описания опытов Тионата по смене тел.
Я почувствовал, как ледяные ладони прижимаются к моей спине.
— Тионат мог сколько угодно изменять своё тело — но что из этого?
— Не своё... — Карлик усмехнулся. — Он был единственным, кто умел перемещать чужие сознания. Вы знаете, скольким людям пришлось умереть? — одни стали жертвами бесчисленных неудачных опытов, другие послужили материалом. Тионат многим смертным правителям оказывал неоценимые услуги — и брал плату не холодным золотом и не бездушными самоцветами...
Конечно, я слышал о Тионате. Мастер, проникший в глубины магии — редкая книга о Древних и Магии не упоминала об опытах Тионата. Читая эти хроники, можно было подумать, что их авторы знали об одиозном мастере больше, много больше, чем решались доверить бумаге. Как будто судьба Тионата — одного из величайших магов, преступившего все и всяческие запреты, и, в конце концов, принявшего страшную смерть — леденила мысли, не позволяя им принять форму слов.
Если в книге, о которой говорил карлик, кроме осторожных упоминаний и намёков, действительно есть описание опытов, её ценность, равно как и опасность её, трудно даже оценить.
Очень мало можно найти книг, которые лучше уничтожить ещё до того, как прочтёшь. Книга Тионата, возможно, из их числа.
Я сказал это вслух. Карлик чуть заметно усмехнулся.
— Что ж, попробуй.
— Постой! Мне теперь кажется — ты подстроил это. Что Димка нашёл библиотеку.
— Подстроил? Нет... Мы, обитатели нижних миров, просто умеем ждать. Если надо — очень-очень долго.
— И если я откажусь...
— Мы просто подождём. Пройдёт ещё лет пятьсот. Пятьсот лет ваших. Снова страдания. Потери. Смерти. Сколько развоплощений выдержит твоё Сознание ещё, а, Эал?.. Для нас же мир замер, время остановилось... Я вижу, ты колеблешься? Хочешь, я предложу тебе в придачу ещё один, совсем уж ничтожный подарок? Мы не преувеличиваем его значения, это всего лишь жест... знак нашего желания идти до конца.
— О чём ты говоришь?
— Курулдин. Тот, кто вложил тебе в руки Иглу. Много-много лет назад. Он совершил ошибку, ибо соблазнился лёгким путём. Близость цели ослепила его. Мы тоже виновны, мы не решились помешать ему, Курулдин был силён, а его доводы убаюкали наш разум...
* * *
...Я чувствую следы. Это может случиться где угодно, но в вечерней тишине холмов, на лесных тропинках, в сумраке глубоких оврагов чувства обостряются, Их призрачное присутствие звенит тысячами струн. Они здесь. Всё помнит их. И ни один вещественный признак не подтвердит вам их существования. Их нет. И не было никогда.
Так бывает — идёшь по пустынной дороге, и в сумерках, за поворотом — ты знаешь — ещё теплится пепелище костра, ещё, может быть, дрожит ветка, задетая плечом...
Так бывает в пустой комнате, в которой словно ещё звучит чей-то звонкий всплеск радости, и удаляются лёгкие шаги.
Так случается даже в толчее улицы, когда вертишь головой, ища в незнакомых лицах промельк до боли знакомых (но в реальности никогда не встречавшихся) черт.
Этот другой мир, как будто чуть сдвинутый во времени... эти существа, которых ты любишь, никогда не видев... Ты готов идти на край света — только бы догнать, пересечь границу неосязаемости, обрести Единый, Истинный, большой Мир, мир, в котором одна дорога ведёт в тысячи разных мест — и тебе нужно лишь увидеть нужную, свою дорогу, и сказать ей: ты — моя; а она откликнется: ты — мой!
Время рассвета и время заката. Время, когда границы — зыбки, а пространства бесконечны. Удивительное время, когда невидимое видно, и бесплотные следы так же реальны, как сны в первые секунды пробуждения. Или погружения в сон.
Я набираю скорость. Я вижу, как мальчишка, раскинув руки, бежит по узкому перешейку двух высоких холмов. Ускользают травяные дали, вверху — жаворонки и небо.
Захлебнувшись воздухом, разрывается что-то, что держало небо и землю вместе, и они — небо и земля — падают. Вверх и вниз. Распахивая горизонт.
Я лечу так быстро, что мне жутковато — мир кончится, а я не смогу остановиться!..
Я опускаю взгляд и опять вижу мальчишку, который стоит внизу и машет мне.
Как забавно! Он всё-таки быстрей!
Закружившись, я падаю у его ног.
Я растрепал ему волосы. Замечательно!
— Замечательно! — смеётся он. Мы бежим и просыпаемся.
Димка — на самом деле встрёпанный, горячий, принёс с собою запах нагретых солнцем холмов — чабреца, земляники, медовый аромат белых соцветий "кашки".
Больше всего мне хочется узнать, пробуждались ли там мои силы — или Димка подыгрывает мне? Я могу спросить Димку, и он ответит мне честно, но я знаю, что не спрошу.
Не потому, что знаю ответ. Я лишь надеюсь, что и Димка не знает.
Утром мы строим из камней и деревянных брусочков город во дворе. Он примыкает к куче песка, будто к горе, в которой мы позже сделаем гроты, подземные ходы и спрячем клады.
Потом мы насадим леса с одной стороны горы.
Если мы задержимся здесь надолго, двор оживёт. В саду появится родник, и ручей потечёт через лес у подножия горы, мимо городских замков. Мы поставим запруды. В лунные ночи странные тени обманут, запутают кого угодно, и мы, выйдя из дому, почувствуем себя маленькими, зашагаем по аллеям к таинственным дворцам и паркам города снов...
Мы ещё не знаем, зачем. Наверно, чтобы мир делался больше.
Я рассказал Димке о ночном разговоре с Хранителем. Димка расстроился, потому что думал, будто библиотека, в самом деле, всеми потерянная.
— Хочешь почитать эту книгу? — спросил он. Но я уже всё решил.
— Нет. Я знаю, что в ней написано.
— Знаешь? — Димка, правда, удивился. Он даже встал передо мною, вскинул на меня глаза.
— Да, я догадался. Я знаю, что мне это не подходит. Во-первых, придётся убивать их... А... потом, нужна Сила, много Силы. Это значит, снова разбудить подземный огонь. Он всё ещё не даёт карликам покоя.
— А Курулдин? Зачем тебе его предлагали?
— Думают, я буду мстить. Снова Сила. Им не жалко Курулдина, только бы посмотреть, как можно уничтожить Бессмертного.
— Знаешь... карлики... Я вот думаю — неужели для них это всё никогда не кончится? Вечная жизнь в норах, какие-то козни, растянутые на тысячи лет... Неужели они не устали? У них нет ничего другого, почему они не хотят подняться наверх и посмотреть на Свет? Ведь у них много времени, может быть, достаточно, чтобы проснуться?
— Я не слышал, чтобы у кого-то из неперерождающихся это получилось. Видно, нет надёжнее тюрьмы, чем тело.
* * *
...Вначале была тьма.
Во тьме медленно проступало пространство. Во тьме раздвигались границы, и являлась глубина. Пространство звучало. Ибо звучание — свойство пространства.
Вначале я принадлежал пространству и звучанию, и не чувствовал музыки. Потом я отделился от тьмы, и увидел, что она — бесконечна. И услышал звучание. Оно было тихим, и казалось, что это была лишь одна нота. Однако тихим звучание представлялось мне оттого, что я сам был в этом звучании. По мере того, как я отделялся, звучание делалось громче и почти оглушительным, и в нём проявлялись бесконечные тона и полутона, и вибрации, и вскрики, и переливы...
И вдруг я увидел всю бесконечность.
Я разрушился. Ибо постижение бесконечности имеет такое свойство. И тьма распалась. И в ней остались миры. И один из "я" стоял на вершине одного из миров, а внизу было огромное пространство, и во мне была музыка. Я видел, как с великих гор скатывались в долины существа, и они сначала бежали по облакам, льду и снегу, затем они пустились бежать по вершинам деревьев, волнуя леса, словно ветерки. Потом они достигли океана, и некоторые из них побежали дальше, исчезая в блеске пробуждавшихся небес.
* * *
Лис сидел на подоконнике, болтая ногами.
— Собаки не лают, когда ты бегаешь. Они тебя боятся?
Он пожал плечами. Он не знал.
— Вы уже завтракали? Я голодный, как... лис.
— Есть пельмени, вчера Димка варил... где он, кстати?
— Сидит на ступеньках и смотрит на всё через свой Шар. — Лис состроил смешную гримаску. — А я боюсь смотреть!
— Почему?
— Может затянуть. Я же очень часто превращаюсь...
Я пошёл к Димке, но на ступеньках его уже не было. Мне показалось, будто его рубашка мелькнула в саду.
— Дим... — тихо позвал я — одними губами. Он стоял у кустов шиповника. Конечно, он не слышал. Но обернулся и махнул рукой. Я спустился с крыльца, прошёл мимо Йоллы, который собирал и ел малину. Странно, что Йолла меня не заметил...
Димка смотрел на меня, я видел в его глазах какое-то нетерпеливое напряжение. Я зашагал быстрее, ветки деревьев мелькали мимо, как будто я бежал.
Я, наконец, догнал его. Он взял меня за руку молча, повёл по дорожке. Кусты диких роз и какие-то садовые цветы, высокие, в рост человека — они тоже одичали, но цвели пышно, розовым, голубым, лиловым, белым и алым — по обе стороны превратили сад в полусказочную оранжерею.