Александр Борисович Торик
Глава 1
***
***
***
Глава 2
Глава 3
***
***
***
Глава 4
***
***
Глава 5
***
***
Глава 6
***
***
Глава 7
***
***
***
***
Глава 8
***
***
Глава 9
***
***
***
Глава 10
***
***
***
Глава 11
***
Глава 12
***
***
***
Глава 13
Глава 14
***
***
***
***
***
***
***
Глава 15
***
Глава 16
***
***
Глава 17
***
***
Глава 18
***
Глава 19
***
***
***
***
Глава 20
Глава 21
***
***
Глава 22
***
Глава 23
***
Глава 24
Глава 25
***
***
***
Глава 26
***
Глава 27
***
Глава 28
***
***
Мир меняется быстро и вчерашние штампы во взглядах на процессы, происходящие в России и других странах, оказываются устаревшими и неверными. Как сориентироваться в происходящем современному христианину, как быть христианином сегодня?
Размышления на эту и другие актуальные темы предлагает читателям, устами уже известных им героев отца Флавиана и Алексея, протоиерей Александр Торик в своей новой книге «Флавиан. Армагеддон».
Книга написана на основе личных впечатлений от поездок автора по разным странам и анализа развития духовной жизни христианства и общества в России и за рубежом.
Как обычно, книга написана лёгким живым языком, изобилует яркими образами и неожиданными поворотами сюжета. Она даёт пищу для ума и сердца, помогает современному человеку, ощущающему себя христианином, сориентироваться на «узком и тернистом» пути к Богу в наши столь обильные апокалиптическими знамениями дни.
Александр Борисович Торик
повесть
Автор приносит искреннюю сердечную благодарность
рабе Божьей Верочке Васильевне Тверетневой,
а также рабам Божьим Ольге, её дочке Анне и внучке Марусе
за неоценимую помощь, оказанную в процессе написания этой книги!
Глава 1
HIGHLANDER
Гроб был простым, обитым дешёвой черной тканью, с примитивной отделкой хлопчатобумажной плиссированной лентой, пришпиленной скрепками по верхнему краю его стенок. Я хорошо его разглядел. Лицо лежащего в гробу священника было по обычаю закрыто расшитым золотой нитью покрывалом, называемым в церковном обиходе «воздух».
Руки усопшего естественно, словно живые, сжимали небольшое Евангелие в потёртом латунном окладе, какое часто носят с собой на «требы», и деревянный — традиционный подарок из Святой Земли — оливковый Крест со врезанными в него пластиковыми мощевичками, заполненными, также традиционно, водой из Иордана, маслом, землёй и камушками.
Среди стоявших вокруг гроба началось какое-то движение.
— Откройте лицо! — сказал женский, почти детский по чистоте голос.
— Не положено, вроде… — буркнул неуверенно кто-то в ответ.
— Откройте, вам можно! — это было обращено уже прямо ко мне.
Я сделал шаг к изголовью, взялся пальцами за два верхних края покрывала и отвернул ткань с лица человека, лежащего в гробу.
Передо мной открылось спокойное лицо с ясным, не тронутым морщинами лбом, глазами, умиротворённо прикрытыми расправившимися веками и неожиданной детски-радостной улыбкой обрамлённых седыми усами приоткрывшихся губ. Это был Флавиан.
***
— Нет! Нет! Так нельзя! Так не должно быть! — вырвался из меня истерический крик.
— Тише, Лёша, тише, миленький! Всё в порядке! Жив наш батюшка, жив! — проснувшаяся от моего крика Ирина одной рукой прикрывала мне рот, другой успокаивающе проводя по волосам и заодно вытирая выступившие на моих глазах слёзы. — Юлечку разбудишь, у неё только-только температура спала! Всё в порядке, Лёшенька, это опять плохой сон!
— С ним что-то случилось, Ира, я чувствую! — я поднялся и сел на кровати. — Где мой мобильник, ты не помнишь?
— В прихожей на тумбочке, Лёша, — Ира положила мне руку на плечо. — Ты не звони ему сейчас. Три часа ночи, он же ещё спит, наверное!
— В три он уже полунощницу читает, — ответил я, впопыхах ища ногами тапочки, — если с ним всё в порядке, конечно…
***
— Алё! Да, Лёша, Бог тебя благословит! Что стряслось? Опять этот сон про меня в гробу? Ну вот, я жив, ты меня слышишь, всё в порядке! — голос Флавиана был бодр и спокоен, несмотря на то, что я явно прервал его молитву.
— Точно в порядке? — недоверчиво допросил его я. — Сердце не колет, в голове прострелов нету, давление давно мерял?
— Да всё отлично, Лёха! — его добродушную улыбку я почувствовал даже мобильной связью. — Не дрейфь, прорвёмся!
— Ага! Прорвёмся… — я начал ворчливо успокаиваться. — Перед этим твоим инсультом мне такой же сон снился, и как мне прикажешь на это реагировать? Я же не прозорливец, чтобы видеть — молишься ты там у себя или без сознания весь багровый лежишь, с перекошенным лицом, как в прошлый раз! Вот и звоню…
— Спаси тебя Господь за любовь, Лёшенька! Всё, отбой, иди спать, небось, Иришку разбудил!
— Ладно! Давление всё же проверь… В тонометре батарейки не сдохли? А то принесу!
— Не сдохли, ты мне запасных полный ящик натащил, спокойной ночи!
— Да уж, спокойной… — я отключил телефон и присел на крылечке, куда вышел звонить, чтобы не беспокоить спящих в доме детей.
***
Флавианов инсульт тогда, полгода назад, можно сказать, «вырубил» не только меня, но и весь приход, включая пребывающий «в рассеянии» ареал духовных чад батюшки. Шок от внезапно реализовавшейся опасности навсегда потерять Флавиана — духовного отца, друга, учителя жизни во Христе, источника неисчерпаемой Христовой любви и всеобъемлющего терпения (весьма потребных при окормлении нынешней своенравной паствы), утешителя и защитника от сокрушительной бесовской бомбёжки по душе и мозгам, слушателя и слышателя многочасовых горестных (часто пустых и себялюбивых) словесных излияний, вылавливающего в них крупицы реальных духовных проблем и мудро подбирающего подход к их решениям, человека, свидетельствующего своей жизнью — делом и словом — возможность жизни по Евангелию и тем вдохновляющего на подражание своему подвигу множество своих духовных чад — этот шок был настолько сильным и парализующим, что многие (и я в том числе) до сих пор вздрагивали от внезапно прилетающих из непонятно откуда мыслей: «а вдруг батюшке плохо»?
Пережив, незадолго до Флавианова инсульта, две трудно оценимых потери — всеми любимого «старчика» схимонаха Мисаила и драгоценной «герондиссы» матери Серафимы, успевшей за три дня до упокоения принять Великий Ангельский Образ — схиму, с оставлением ей имени всей душой любимого ею батюшки Серафима Саровского, — приход был просто парализован внезапной болезнью настоятеля.
Особенно жалко было смотреть на молоденького отца Сергия (помните нашего Серёженьку — это он!), назначенного Владыкой к нам в приход «вторым батюшкой» после смерти отца Мисаила. Молодой священник несколько раз при чтении молитвы «о тяжко болящем» во время заздравной ектении за литургией просто прерывал службу детски-искренним плачем в алтаре у престола, после чего плакать начинал уже весь храм…
Три недели батюшкиного лежания в реанимации прибавили седых волос и молитвенного рвения всей его возмужавшей и сплотившейся за это время пастве — и молитва «овец» о возвращении им «доброго пастыря» была принята Чадолюбивым Отцом Небесным.
Флавиану определено было ещё потрудиться на ниве спасения человеческих душ, и он, выйдя, наконец, из больницы, отделался лишь слегка приспущенным веком левого глаза (что за его толстыми очками совсем и не видно) и необходимостью куда-то распихивать невообразимое количество цветов и съестных припасов, натащенных ему в больницу любящими чадами.
Цветы (и разные другие благодарности в конвертах и без них от Семёновых сыновей и прочих батюшкиных благотворителей) достались медперсоналу; продукты (те, что не удалось пристроить малоимущим больным) пришлось перевозить мне в багажнике нового «Хайлендера», купленного вскладчину несколькими состоятельными прихожанами для транспортного обслуживания батюшки («хватит, Лёша, трясти его на твоём «тракторе!»).
Хотели брать «Ленд Крузер 200», но Флавиан «всеми четырьмя лапами» воспротивился столь «пафосной», по его мнению, машине. Все уговоры прихожан-спонсоров — «Батюшка! Это просто качественно сделанная большая машина!» — оказались бездейственными. «Главный пассажир» соглашался самое большее на «ниссан Икс-трэйл», но (слава Богу!) удалось всё-таки уломать его на «Хайлендер». В общем, должен заметить, аппарат, конечно, покомфортнее моего старого «английского уазика»…
— Ну, только попробуй, отче, ещё раз до инсульта себя довести, — злобствовал я, возглавляя на новой машине кортеж сопровождающих батюшку из больницы домой прихожан. — В следующий раз меньше чем «роллс-ройсом» не отделаешься!
— Ты имеешь в виду катафалк? — с невинной улыбкой поинтересовался припелёнутый к удобному креслу ремнём безопасности Флавиан.
— Выздоровел! — удовлетворённо выдохнул я.
Глава 2
(не для всех!)
В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Автор предупреждает, что всё написанное в этой главе является художественным вымыслом. Любые совпадения имён, названий и событий — случайны.
Для борцов за права животных — ни одно животное, упомянутое в этой главе, в период её написания не пострадало. Пока.
Дверь в батюшкину келью, как всегда, была не запертой, но по монастырской традиции я, прежде чем открыть её, постучал и произнёс молитву:
— Молитвами Святых Отец Наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!
— Аминь! — услышал я Флавианов ответ, входя в его тесное обиталище.
— Батюшка! Тебе Серёга с Дашкой Русаковы дозвониться не могут, позвонили мне. У тебя опять телефон разрядился?
— Нет, я его отключил, чтобы не мешал. И как они?
— Супер! Дарья вчера второго парня родила, четыре кило двести грамм, пятьдесят пять сантиметров! Просят молитв и благословения на крестины!
— Слава Тебе, Господи! — перекрестился Флавиан. — Сергей там же служит?
— Ну да! Преподаёт что-то военное в этом своём спецназовском институте…
— Помогай им Господь! — снова осенил себя крестом Флавиан. — Я им сам сегодня перезвоню. Глянь-ка сюда!
Флавиан указал мне на открытый экран ноутбука. На экране было жёсткое порно. Какая-то групповая оргия на фоне звериных чучел.
Я потерял дар речи и инстинктивно отвёл глаза от экрана.
— ???
— Лёша! Ты не пугайся, посмотри-ка сюда! — батюшка ткнул карандашом во что-то на экране.
— Отче… Я как-то поотвык за последние годы от порнухи, рвотный рефлекс, знаешь ли, срабатывает…
— Ну ничего, перетерпи разок, так нужно! Это не порносайт, а «блог» проамериканской политической организации «арт-группы Война»! Вот сюда посмотри!
Я, преодолев омерзение, взглянул на то, что указывал карандаш Флавиана.
— Тьфу! — не выдержал я открывшегося на экране зрелища. — Там ещё и беременная!
— Именно так! — подтвердил Флавиан, выключая компьютер. — Именно это я и хотел тебе показать! Эта беременная женщина — та самая Галя Колокольникова!
— Какая Колокольникова? А-а! — я брезгливо поморщился. — Это одна из тех ведьм, что скакали в центральном соборе? Как они там себя называют — «взбесившиеся самки»? Типа музыкальное шоу: «трэш-моление: Господи, выгони президента!», «арт-перформанс», «борьба за демократию» и всё такое? Батюшка! Мало мы вчера вечером эту тему обсуждали, так ты мне и сегодня с утра уже аппетит испортил, теперь весь день во рту вкус фекалий продержится! А Ирка такие классные рыбные тефтели натушила…
— Ну да! — вздохнул Флавиан. — Это уж точно не тюремная баланда, которую «музыкантши» в камере хлебали…
— За что боролись, на то и напоролись! — жёстко отреагировал я на непонятную мне жалость, послышавшуюся в интонации батюшки. — Ты же сам вчера сказал, что они бесноватые, и место им в аду!
— Ну, про ад не я сказал — Юра. А вот бесноватыми — да, каюсь — называл их!
— Каешься? — замотал я головой, стряхивая недоумение.
— Да, Лёша! Каюсь в осуждении и нерассудительно высказанном мнении. Поторопился я вчера их ругать…
Я присел на стул напротив Флавиана и от растерянности допил холодный чай из его кружки, стоявшей на столе рядом с ноутбуком. Затем уставился на своего духовника вопросительным взглядом.
— Ну?
— Что «ну»?
— Что случилось, почему ты отношение к ним поменял? Ведь не на пустом же месте!
— Не на пустом, Лёша, не на пустом… Оно, собственно, и отношения-то к этим женщинам у меня не было никакого, только возмущение и осуждение. Отношение должно на рассуждении строиться! А я вчера совсем об этом забыл, что мне — попу — непростительно…
— Ну и что ты, батюшка, рассудить успел? Давно рассуждать-то начал?
— Часов так с половины третьего, вероятно. Мне уже пора было на полунощницу вставать, как вдруг — сон, причём такой чёткий и явственный! Будто сижу я на стульчике у себя в исповедальне, в епитрахили, и стоит передо мной на коленях эта самая Галя Колокольникова, да так плачет! Просто рыдает из глубины души и истово кается! Во всех грехах своих за всю жизнь, и за собор, и за разврат в музее…
Я проснулся и думаю — ну, что? Вразумил тебя Господь, попи́щу толстозадого! Осудил я человеческую душу ещё до Суда Божьего, превознёсся над падшим созданием в своей мнимой праведности? Получи вразумление…
А откуда же я могу знать, как её душа завтра развиваться будет? Может, она и в реальной жизни покается, и вообще святой станет! Возможно такое? Да! Полны жития святых тому примеров! А я осудил! Ведь покаянием таким, как у неё в этом моём сне, грех как солома в прах пережигается! Мне самому бы так научиться каяться…
— Так, батюшка, что-то у меня совсем крыша едет, — я попытался собрать мысли в кучку и внятно выразить свои недоумения. — Но ведь то, что они в соборе сделали — это же кощунство! А в зоологическом музее вообще просто скотство какое-то — «в мире животных! Двуногие скоты на фоне четвероногих»! Или я не прав?
— Прав! В соборе — кощунство, в музее — скотство. «В мире животных» — ты очень точно назвал.
— Ну и за что же их жалеть, батюшка? Кощунников и похотливых скотов! Они же образ Божий в себе унизили ниже нижнего предела, не так?
— И так, Лёша, и не так! То, что образ Божий унизили — факт! А вот то, что жалеть их не за что, это — ошибка. За это и жалеть их надо — что унизили…
Каково у них в душах теперь? Неужели ты думаешь, что голос Божий — совесть — их не обличает, как бы они на суде перед людьми и друг перед другом ни хорохорились и не выпендривались, накачиваемые ненавистью к Церкви своими «продюсерами»?