Нам остается только сожалеть, что нотная запись «Акафиста» не сохранилась.
В 1649 году, когда обучение в Киево-Могилянской коллегии уже подходило к завершению, Самуил Ситнянович стал свидетелем посещения ее Иерусалимским патриархом Паисием. В честь его святейшества звучали здравицы и декламации, студенты высших классов блистали познаниями в премудрости православной. Услышать из уст патриарха похвалу и получить благословение на путь истинный – это ли не высшая награда?
Завершая повествование о годах учебы Самуила Ситняновича в Киево-Могилянской коллегии, мы поведаем о его безграничной увлеченности театром. Студенты-могилянцы вдохновенно лицедействовали в интермедиях, театральных декламациях, соперничали в сочинении виршей, но всё это меркло перед таинством подготовки к спектаклю. Поражает изобретательность доморощенных актеров в изготовлении костюмов и декораций, находчивость в поиске сценического решения драмы или комедии, в музыкальном сопровождении спектаклей. Вот где был простор для фантазии!
На сцене чудодействовала великая сила искусства, на ней происходило подлинное творческое преображение и раскрепощение отроков, для многих из которых театр на всю жизнь остался насущным духовным хлебом.
В 1650 году Самуил Ситнянович в звании дидаскала закончил курс обучения в Киево-Могилянских Афинах, по окончанию которых не получил ни диплома, ни официального свидетельства. В то время такие документы в Коллегии не выдавались никому.
Глава III. В логове иезуитов
Просуществовав без малого два века, Великое княжество Литовское рухнуло под натиском военной мощи Речи Посполитой, а его духовный разгром довершил польский король Стефан Баторий, который к известному выражению шляхты «Огнём и мечом» присовокупил и проповедь истинной веры. Надо отдать должное энергии последователей Игнатия Лойолы. Шли они в гущу православных не с пустыми руками, а имея в своем арсенале более сотни популярных печатных изданий, в которых красочно расписывались блага греко-католической веры.
Так, например, известный польский иезуит Петр Скарга в своей книге «Об единстве церкви Божией» (1577) утверждал, что «Великий князь Киевский Владимир принял Христианство, когда патриарх Константинопольский Игнат был в содружестве с Римом, и следовательно, все последующие православные иерархи не иначе как отступники и достойны преданию анафеме».
Иезуиты деятельно принялись засевать православное христианское поле чертополохами схоластики, вселяя в души нестойких сомнения и постепенно прибирая к рукам образование в Белой Руси и Литве.
В 1569 году в бывшем стольном граде Великого княжества Литовского высадился первый «десант» иезуитов, который, по благословению Стефана Батория, возглавил уже упоминавшийся Петр Скарга. Его титаническими усилиями атмосфера веротерпимости, существовавшая в Литве и Белой Руси, была окончательно разрушена. Действуя где подкупом, а где и шантажом, Скарга стал переманивать на свою сторону православное духовенство, а затем основал коллегию, где намеревался внедрить в сознание отпрысков-схизматиков презрение к отчей вере.
Ровно через десять лет иезуитская коллегия была преобразована в Академию. Папа Григорий XIII внял просьбам польского короля Стефана Батория, утвердил ее устав и уравнял в правах с Краковской. Петр Скарга стал первым ректором и без обиняков заявил во всеуслышание: «В русской церкви порядка отродясь не было и быть не может. Язык славянский – неблагозвучен и только при знании латинского и греческого языка можно обрести крепость истинной веры и обширные научные знания».
И если в принципах утверждения единоверия на огромном и разноязыком пространстве Речи Посполитой Стефан Баторий и Петр Скарга являлись единомышленниками, то подходы их к вопросу первостепенства церкви были различны. Король и ректор Виленской академии лелеяли мечту о полном подчинении православной церкви папе Римскому, с тем чтобы митрополиты Киевский и Московский получали благословение в Вечном городе.
…Рисковым человеком был Самуил Ситнянович, и вот почему. Ему бы, по-хорошему, как это делали многие, остановиться, ведь почетное звание дидаскала сулило безбедную жизнь, а продолжение учебы – вовсе не пироги и пышки. Мы можем лишь догадываться о тех тревожных думах, которые одолевали выпускника Киево-Могилянской коллегии. Продолжить образование он мог либо в Кракове, либо в Вильно. «Больше разумом, чем силой» – красовалась надпись на латыни над дверью, которая вела в академические библиотеки Кракова и Вильно.
Человеческий разум и сердце всегда пребывают в противоречии между собой. Душой и сердцем Самуил Ситнянович сознавал, что переходом в униатство он, возможно, навлекает на себя кары земные и небесные, презрение тех, с кем шел от ступени к ступени к познанию истины. Но разум подсказывал: отступничество от православной веры временное, вынужденное и продиктовано оно прежде всего желанием совершенства – и ничем иным. Однако от прижизненного ярлыка «униата суща римского костела», навешенного ему Евфимием, иеромонахом Чудова монастыря, и отзыва заезжего иностранца Рейтенфельса как о человеке, «пропитанном латинской ученостью», Симеон Полоцкий не мог откреститься до конца своих земных дней.
Мы обращаемся к одной важной детали жития Симеона Полоцкого, которая, возможно, сказалась на его выборе. Трудно, да и невозможно судить, каким образом оказался его родной брат Иоанн в стольном граде Великого княжества Литовского, но существует подлинное свидетельство самого Симеона о том, что его родственник поступил на службу к царю Алексею Михайловичу «из города Вильно». Родная душа в незнакомом городе с чуждой атмосферой – разве это не подарок судьбы?
Примеров перехода в униатство известных политических и культурных деятелей Малой и Белой Руси множество. Кому-то из них, как, например, Мелетию Смотрицкому, получившему благословение от самого папы, казалось, что экуменизм – действенное средство к поиску богословского примирения, и более того, верный путь к прекращению гонения на православных.
Притчей во языцех стали экслибрисы Симеона Полоцкого на некоторых книгах, хранившихся в его библиотеке. Прочтем одну из надписей, сделанную рукой православного монаха Симеона. «Сочинение Иеронима Стридонского», том 5 (1553). Надпись гласит: «Из книг Симеона Петровского-Ситняновича, полоцкого иеромонаха ордена святого Василия Великого. Лета Господня 1670, 26 августа в Москве».
Чем она ценна для нас? Прежде всего тем, что достаточно точно определяет место вступления Самуила Ситняновича в униатский орден базилиан – Полоцк. Немаловажно в экслибрисе упоминание сана – иеромонах, то есть монах-священник. Сразу же возникает сомнение: да появись Самуил хотя бы однажды на людях в монашеской рясе, прислуживая на богослужениях униатов, – ему бы в родном городе несдобровать. Примером тому может служить судьба И. Кунцевича, архиепископа Полоцкого, которого разъяренные витебчане в 1623 году скинули в Двину. Ясно как Божий день, что посвящение Самуила Ситняновича в монахи ордена Василия Великого свершилось в глубокой тайне, которой суждено было открыться через многие лета, уже после кончины Симеона Полоцкого.
Если внимательно присмотреться, то выяснится: в самом названии монашеского ордена базилиан сокрыто двойное дно. Святитель Василий Великий, чье житие проходило между 329 и 379 годами, естественно, ни к католикам, ни к униатам не мог принадлежать. Архиепископ Каппадокийский, один из отцов христианства, плодовитый богослов и подлинный подвижник в обустройстве церкви и ее обрядов «по византийскому (!) образцу», вложил в свое учение всю душу и разум.
Вероятно, имя святителя, ничем не запятнавшего себя в отступничестве от учения Христа, во многом повлияло на решение Самуила Ситняновича перейти в униатство. Однако без такого шага, предосудительного в прошлом и в глазах грядущих поколений, двери Виленской иезуитской академии были бы для него наглухо закрыты.
Существует и еще одно весомое подтверждение тому, что Самуил Ситнянович основательно готовился к продолжению образования. Польский язык в Киево-Могилянской коллегии не изучался, однако до прибытия в Вильно он самостоятельно выучил язык Речи Посполитой, на котором впоследствии создал немало замечательных поэтических опусов.
Жизнь, царившая в Вильно, во многом отличалась от размеренной и неспешной жизни Киева, где иноземный диктат ощущался не столь болезненно и где богословские споры не заканчивались взаимными оскорблениями и мордобоем. На глазах студента Ситняновича такое творилось!
Иезуиты, пользуясь покровительством властителей Польши и располагая огромными средствами, прибрали к рукам целые кварталы в Вильно, а за пределами города обзавелись обширными земельными владениями. Оголтелая экспансия вызывала зависть у их кровных противников – лютеран и православных. Обратимся к работе Ю. Крачковского «Старая Вильна». «Черная гвардия Ватикана не брезговала ничем… Борьба, драки на улицах, вооруженные нападения на дома противников (иезуитов. – Б. К.) совершались почти ежедневно. Более того, зачинщиками инцидентов зачастую выступали либо бурсаки, либо студенты Академии, которых науськивали на это наставники».
Во время обучения Симеона Полоцкого в Вильно иезуитская академия располагала двумя факультетами: гражданского права (юридический) и каноническим (богословским). Полочанин выбрал последний. Чудом до нас дошли конспекты Самуила Ситняновича, написанные на латыни, по которым мы можем судить, как происходило становление будущего философа и просветителя и какие мысли почерпнул он у тогдашних светил науки. Назовем их: Почтенного отца Казимира Колловича «Богословские рассуждения», Почтенного отца Залусского «Рассуждения Фомы Аквинского», Почтенного отца Ладислава Рудьзинского «Полемическое богословие».
В проведении пышных празднеств и христианских торжеств ни одна из конфессий Вильно соперничать с иезуитской академией не могла. Это была целая наука, где театральность и мощь голосовых связок студентов имели воздействие на толпу более, нежели увещевания и проповеди. Такие уроки для будущего придворного пиита, как мы увидим далее, даром не прошли.
К одной из самых загадочных страниц в биографии Симеона Полоцкого уводит его фраза, с намеком на то, что он сподобился «странных идиомат… вертограды видите, посетите…» Вероятнее всего, некое путешествие по Европе Самуил Ситнянович совершил в годы учебы в Виленской иезуитской академии, у которой были тесные связи с западным ученым миром и аналогичными учебными заведениями. Самуил Ситнянович, без сомнения, умевший внимать и глубоко вникать в услышанное и увиденное, умел преподнести себя человеком неординарным, мыслящим широко и перспективно. Не исключено, что он слушал лекции и участвовал в диспутах, о которых предпочел умолчать.
Не собственный ли опыт заграничного путешествия отображают строки одного из стихотворений Симеона Полоцкого?
Глава IV. У истоков признания
Рождество Христово и наступление 1655 года царь Алексей Михайлович встречал в Вязьме, где намеревался пережить моровое поветрие, не миновавшее и Москву. На некоторое время этот русский город стал штабом, где планировались военные кампании 1655 и 1656 годов.
«Пойдем против польского короля», – уведомляет Алексей Михайлович князя Черкасского, а «избранному голове нашему» боярину Матвееву сообщал: «Посланник приходил от шведского Карла, короля, хотя душный человек, мы великий государь, в десять лет видим такого глупца посланника. А прислан нароком такой глупец для проведования… будем ли [мы] в любви с королями?»
Вот ведь в какой клубок сплетались политические страсти, которые со своими сподвижниками намеревался распутать российский монарх. И одна из нитей этого клубка в конечном итоге привела царя в Полоцк.
…«Досаден» был Полоцк и полякам, и шведам, поскольку стоял на Двине, у устья впадения которой в Балтийское море располагалась крепость Рига. Ни миновать город, ни обойти. Итоги кампании 1655 года против Польши были впечатляющи. Россия вновь обрела Смоленск, а затем русские воеводы последовательно овладели Свислочью, Кайданами, Велижем, Минском, Ковно, Гродно, Пинском… «Даровал Бог великому государю нашему взять у его королевского величества всю Белую Русь и стольный город Вильну, и государь наш учинился на всей Белой России, и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем», гласит один из документов.
Когда писались процитированные выше строки, в столице Швеции решался злободневный вопрос: с кем начать войну – с Польшей или с Россией? Король Карл X Густав, согласно поговорке «С паршивой овцы хоть шерсти клок», принял решение сразиться с обескровленной Речью Посполитой. С Алексеем Михайловичем король вступил в бесплодную переписку и получил отповедь: мол, вот Бог, а вот порог (т. е. завоевания русского оружия), за который король шведский не должен переступать, если желает остаться в мире с Москвою.
«Гладко было на бумаге…», если бы Януш Радзивилл, признав после падения Вильны верховенство России, не переметнулся к шведам, а те, используя благоприятную обстановку, вторглись в Великое княжество Литовское, и треть русских завоеваний оказалась под пятой скандинавских конкистадоров. Ко всему прочему, в руки доверенных лиц царя Алексея Михайловича попали копии документов сепаратных соглашений Швеции и Польши о совместных действиях против России.
«Многие неправды», чинимые шведами в отношении государства Российского, подвигли Алексея Михайловича вновь прибегнуть к силе оружия. Не суть, как называют ту войну, русско-шведской или ливонской, но, забегая вперед, скажем, что ход ее сложился неудачно. И вовсе не потому, что Алексей Михайлович почивал на лаврах и относился к неприятелю пренебрежительно. Русское войско изрядно устало от бесконечных баталий и было разбросано на огромном пространстве.
5 июля 1656 года царь в сопровождении большой свиты въехал в Полоцк. Горожане встречали его возле Борисоглебского монастыря. Игнатий Иевлиевич произносил приветствие вдохновенно и с явным волнением: