Пришел однажды Гоголь к Пушкину, и говорит ему: «Пушкин, хочу написать поэму, но я – наполовину хохол, наполовину поляк – недостаточно знаю поэтический русский слог». «Пустяки, – пошутил Пушкин, – ты пиши поэму в прозе». Гоголь его слова понял непосредственно, и назвал прозаическую повесть «Мертвые души» поэмой. Так получился еще один «поэтический» русский гений.
Пушкин любил Гоголя за малоросский говорок и нахальство, с которым тот лез напролом в русскую литературу. Кроме Гоголя, Пушкин любил писать стихи, играть в карты и стрелять в обожателей своей жены. Потому он так правдиво отобразил действительность в «Пиковой даме» и «Евгении Онегине». Гоголь боялся и проигрыша в карты, и опасался стрелять в прохожих. Поэтому он попросил Пушкина помочь ему написать хоть что-то гениальное без особого риска. Пушкин помог, объяснив, что стрелять в прохожих Гоголю без надобности, потому что он – самородный философ, и может неплохо описывать души. «Особенно, – пошутил Пушкин, – тебе удаются мертвые». И Гоголь не оплошал.
Схлестнулись раз Белинский и Гоголь по поводу прогресса, который должен принести нам всем благо, как утверждал Белинский. Гоголь только смеялся в ответ на эту глупость, заметив всё же, что правительство – «огромная шайка воров, о чем знает каждый русский», но вместе с тем «каждый русский думает, как бы себе запасти потеплей квартирку». Гении, как видите, особенно не подводят, в отличие от остальных болванов, за что те их не любят.
Как-то Достоевский решил стреляться с Белинским от обиды за его заявление: «… возбудил большие надежды – увы! – до сих пор не сбывающиеся». Когда он покупал дуэльные пистолеты, подошел плачущий Гоголь и стал выбирать кочергу побольше. «Вот, – сказал он Достоевскому, – 2-й том рукописи «Мертвых душ» надо сжечь!» Достоевский забыл про пистолеты и Белинского, и пошел помогать Гоголю жечь описание положительных персонажей, которых он тоже не видел в России воочию никогда.
Когда Федор Достоевский начал писать свое знаменитое раннее творение «Бедные люди», он призадумался: «Интересно всё же, отчего так велик разрыв в доходах между бедными и богатыми?» Пошел он с этим вопросом к великому Гоголю, так как еще более великий Пушкин уже был убит. Гоголь марксистом не был, и ответил правдиво: «Виноват рост населения: бедные так усиленно плодятся, что богатые за ними не успевают».
Салтыков с добавкой Щедрин был вице-губернатором, кажется, в Рязани, а потом в Твери. Уж как он ругал и клеймил российские порядки в своих романах! Правда, до сих пор непонятно, каким образом умудрялся он в ходе этого критического анализа сохранять свою должность?
Чудом уцелевший из всей плеяды поэтов 20-х годов Пастернак, очень скучал среди бездарей и проходимцев, и, бросив поэзию, написал роман о себе в молодости под названием «Доктор Живаго». Роман оказался неплохим. Присудили Пастернаку нобелевскую премию. Но, молодость всё же прошла, а грусть и все проходимцы вокруг – нет, и Пастернак, несмотря на нобелевку, скончался, доказав воочию, что не деньги и не слава в жизни самое главное.
Горький решил изучить хотя бы азы философии, но ничего не понял. Пришлось ему идти к Толстому. «Лев, – обратился он к нему, – ты у нас не только писатель-классик, но и великий религиозный философ, Обозначь, чтобы мне было понятно, разницу между возможностью и действительностью». Толстой слегка задумался, потом промолвил: «Самым понятным для тебя, бывшего босяка, будет вот что: возможность приятнее действительности, но – увы! – в ней невозможно задержаться».
Как-то Льва Толстого очередные посетители его дома в Ясной поляне попросили пояснить разницу между оптимистами и пессимистами. «Вопреки ходячему мнению, – ответил классик, – разница не столь уж невелика, как кажется многим. Если вдуматься в их сущность, то становится понятным, что оптимист склонен совершать глупости, особенно не задумываясь об этом, тогда как пессимист склоняется к глупостям только после тяжелых раздумий».
2. Малоизвестное доселе
Наполеон I однажды разговорился с Александром I о том, что раз они оба первые, то должны быть и последние, за которыми Наполеон числил англичан. Александр тоже не любил англичан за их содействие убийству его отца, в которое они и его втравили. Позвал Александр для совета Аракчеева. Тот Александру и зашептал ласково: «Наполеон тебя не убьет – он человек! А англичане отца твоего убили, и тебя убьют, если откажешься с ними дела вести – с англичанами дружить надо, во избежание…», что и происходит до сих пор с некоторыми перерывами.
Фаддей Булгарин, известнейший автор первого в России плутовского романа, плотно сотрудничал, в отличие от Пушкина и Лермонтова, с тогдашней охранкой. Кто его теперь вспоминает!? Последующие русские литераторы учли этот печальный опыт, и по мере сил и обстоятельств старались хоть как-то обругивать власти.
Лермонтов любил – он был гусар, храбрец и удалец, хоть и бумагомарака, – хлебом не корми, драться на дуэлях, но, как человек гуманный, стрелял в воздух – и дострелялся, тем самым наглядно показав нам в корне ложную природу гуманизма.
Немецкий философ Ницше, придумавший сверхчеловека, как-то сказал Марксу: «Карл, какой, к черту, смысл в твоей идиотской диктатуре пролетариата, где наверняка коллектив задушит личность, и все станут болванами!». Маркс ответил так: «А твой сверхчеловек изничтожит всех остальных из одного презрения к этим недоделкам!». Придя домой, оба поняли, что каждый из них впал в крайность. От огорчения Ницше заболел и скончался, ничего больше не придумав. А Маркс бросил писать «Капитал» и тоже умер от огорчения своей недальновидностью. Всё было бы ничего, но у них оказались последователи, которые не скончались вовремя.
Пришли осенним утром к Льву Толстому крестьяне узнать наконец у мудреца: «Торжествует ли правда в мире или торжествует зло?»
Толстой действительно ответил им очень мудро, но несколько туманно: «Не сомневайтесь – правда то, что количество прилично живущих людей растет, хотя, конечно, и зло проявляется в том, что число неприлично живущих людей не уменьшается». С тем они и ушли, не открыв для себя искомую перспективу.
Достоевский на прогулке с Толстым спросил у него: «Лев, меня давно мучает вопрос – Господь настолько благостен, что не может творить зло, и предоставляет всем только благо! А зло, как ты видишь, прет из всех щелей!»
«Дорогой друг, – посмотрев в небо с уважением, ответил Толстой, – всё зависит от распределения. Господь, предоставляя всем только благо, распределяет его так, что благо для одних превращается в зло для других».
Как-то к Льву Толстому явилась целая делегация высокопоставленных чиновников с вопросом; «Какая ценность является основной в нашем обществе? Мы полагаем, – отметили при этом они, – что нет ничего выше власти, за которую борются все изо всех сил, и достигая ее, получают всё возможное в обществе!»
Толстой посмотрел на них с сожалением и произнес: «Если власть есть основная человеческая ценность, то тогда чем отличается обезьяний альфа-самец от любого власть имущего!?»
«Всегда ли благоразумие оправдано?» – Задали вопрос Льву Толстому.
«Отнюдь нет. – Ответил Толстой. – Благоразумие питает надежду на благоприятный исход даже тогда, когда он случится не может».
«Почему благие намерения, как правило, ведут к краху?» – спросили у Льва Толстого любознательные посетители его имения.
«Объяснение тут очевидное, – ответил Толстой. – Каждый человек мечтает прожить свою жизнь как следует, не зная точно, куда следовать».
«Чем отличаются друг от друга глупцы, хитрецы, умники и мудрецы?» – спросили однажды у Льва Толстого.
Он слегка задумался, а потом сказал: «Глупец знание игнорирует, хитрец его продает, умник не представляет, что с ним делать, мудрец же – представляет, но не желает беспокоиться».
«Почему разнообразные дебаты в различных кругах общества редко приводят к позитивному результату?» – спросили у Льва Толстого.
«Люди любят обсуждать то, что толком не знают или знать не могут», – ответил Толстой.
«Почему удачливые люди большей частью так озадачены и озабочены?» – был вопрос Льву Толстому.
«Удачливый человек несчастлив именно потому, что без проблем получает требуемое», заметил Толстой.
«Есть ли смысл в революции? – спросили у Льва Толстого.
«А вы сами посудите, – ответил он, – если лишить богатых имущества – число бедных только увеличится. Если же, напротив, истребить всех бедных, то богатые разорятся без работников, и возникшие бедные снова произведут богатых».
Однажды Максим Горький задал Льву Толстому вопрос: «Неужели невозможно наконец устроить так, чтобы все зажили одинаково хорошо без всяких революций – ведь богатство обременяет, бедность унижает: значит, кажется, надо отдать лишнее или взять недостающее!»
«Видимо, обременение не контактирует с унижением», – грустно отметил Толстой.
Лев Толстой однажды сказал Антону Чехову: «Тебя люблю, а Шекспира – нет!». «Это почему же? – ответствовал Чехов. И продолжил: – Шекспир – признанный гений, а я еще – так себе». «Шекспир сюжеты воровал у других, а мы, скромный друг Антоша, настоящие гении потому, что это у нас сюжеты воруют».
Молодой Чехов был легок в мысли, и Маркса не читал. Поэтому на вопрос любопытствующих об экономике и экономии он ответил так: «Способ разделения людей на бездельников и обслуживающий их персонал называется экономикой; а экономия – это всего лишь временная победа идеи о сбережении того, что надо тратить».
«Можно ли сделать так, чтобы человек не расходовал себя на всякие глупости, а совершал одни полезные деяния?» – спросили у Чехова. «Если бы человек совершал одно полезное, – ответил Чехов, – он бы превратился в муравья».
«Всегда ли приемлема оригинальность?» – спросили у Чехова. «Я полагаю, – ответил он, – что, например, оригинальность во всём есть средняя стадия идиотизма».
«Неправда ли, что без веры мир не устоит?» – спросили однажды у Чехова. «Мир в основном наполнен не любознательными, а скорее озабоченными людьми: им некогда вникать в основы миропорядка, жизненные реалии для собственной пользы они определяют из наблюдений и собственного опыта, а все непонятное в остатке они принимают на веру посредством религии, и вера тем самым является для них своего рода необходимым и успокаивающим эрзацем познания».
«Что произошло бы с вами, если бы вы неожиданно разбогатели? – спросили Чехова. «Я бы тут же загрустил – ведь богатство лишило бы меня прежней беззаботности!»
Чехова попросили объяснить: «Почему раньше перед казнью жертве предоставляли последнее слово?» «В прежние времена люди были любопытнее: им хотелось послушать того, кому больше нет смысла врать», – ответил Чехов.
Писатель и будущий нобелевский лауреат Иван Бунин, насмотревшись на поведение крестьян, которое он описал в своих «деревенских» рассказах, никак не мог понять, отчего же вроде бы не испорченные культурой и образованием крестьяне творят те же безобразия, что и все остальные!? Пошел он к Льву Толстому за разъяснением. Тот ему и говорит: «Мог бы и сам сообразить – тут нет ничего сложного: если человек и старается жить согласно лучшему в нем, то это никак не согласуется с другим его старанием – жить лучше!».
Раз, выпив грамм по 150, Горький и Толстой задумались о человеческой природе: какое всё-таки проявление в ней преобладает. Горький, конечно, процитировал Маркса: ««Человек есть совокупность общественных отношений», что означает преобладание в нем этой совокупности». «Сам, ты, совокупность! – сказал Толстой. – Что делает каждый человек, чтобы не видеть своё поганое нутро? – он всеми силами старается обмануть самого себя! хотя, надо признать, – из-за отношений!».
Однажды Горький в колониальной лавке заметил, что продавец отвернулся в сторону. Он, не будь дураком, по старой памяти стащил пару бубликов и спрятал их за пазуху, чтобы потом вместе с Чеховым употребить при чаепитии. Узнав об этой проделке, Чехов заметил философски: «Ты, Алексей наглядно продемонстрировал, что честность проверяется только вне зоны видимости».
Поспорили однажды Лев Толстой и Владимир Ульянов, кто прав: идеалисты или материалисты? Владимир пробормотал: «Где же без материи угнездиться сознанию!? А Толстой произнес внушительно: «А как же без сознания опробовать материю!?» И они разошлись, оставшись каждый при своем мнении, не догадавшись, что, соединив обе идеи, можно обнаружить взыскуемую истину.
Иван Бунин так красиво писал повести и рассказы – романы ему не удавались, – что стал сначала российским академиком, а потом – и нобелевским лауреатом.
А вот Лев Толстой не стал!
Мало кто знает, что он от предложенной нобелевки отказался. Видимо, метил выше.
Пришли в гости к Толстому ходоки из народа, и говорят: «Лев Николаевич, мы бы хотели быть таким же умными и талантливыми, как ты, во благо народа. Открой тайну – почему новые мысли, открытия и оригинальные идеи никак не идут в наши головы, которые внешне не слишком уж отличаются от твоей?»
Толстой изумился подобной наивности, и выдал единственную фразу, глядя поверх голов ходоков: «Новые мысли приходят в голову не миллионам, а единицам потому, что миллионам до них на самом деле недосуг».
Однажды Горький, который еще недавно странствовал по российским дорогам босиком, и не считал себя шибко умным, спросил у Толстого: «Есть ли различие между глупцом и дураком?»
Толстой не затруднился с ответом: «Глупец слишком много понимает о себе и не хочет большего, дурак же выставляет свою глупость напоказ».
Пригласил к себе Толстой целую делегацию российской интеллигенции. Поговорили они о том, о сём, и, наконец, интеллигенты задали Толстому главный вопрос: «В чем состоит смысл жизни?»
Толстой засмеялся и ответил так: «Эко, вы, братцы, замахнулись! Никогда вам этого никто не скажет доподлинно, но я, тем не менее, вас утешу: если человек и откроет истинный смысл жизни – он в него не поверит!»
Как-то Толстой и Чехов на веранде в Ялте затронули в беседе вопрос об определении бросающегося в глаза, и вместе с тем оригинального отличия человека от животных, Толстой стал толковать о разуме, сознании, божественной сущности человека и т. п. Чехов ему возразил так: «Понятно, что человек выше любого животного, но животные не бывают глупы. Значит, глупость, которая присуща каждому человеку в той или иной степени, и так или иначе бросается в глаза, и есть самое явственное и оригинальное отличие человека от животных, до которого последние еще не успели дорасти».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».