До войны представители царствующей фамилии Киев визитами не баловали. Русская армия совершала Заграничный поход, когда в конце марта 1813 года в древний город неожиданно прибыла небольшая кавалькада карет великой княгини Екатерины Павловны в сопровождении эскорта. Любимая сестра императора Александра Первого овдовела несколько месяцев назад и, по совету матушки, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, отправилась в путешествие, которое в какой-то мере должно было ослабить тяжкое горе, выпавшее на долю молодой женщины.
Поклонение святыням помогло восстановить душевные силы, а сердечное участие людей, благоговевших перед именем ее царственного брата и искренне разделявшим ее скорбь, вывело из состояния надрыва и безысходности. Всего одна строка в ее путевых записках посвящена семье князя Ипсиланти, но она дорогого стоит: «милые и чудесные люди».
…Отправляя в начале мая 1816 года в поездку великого князя Николая Павловича, которому к тому времени исполнилось девятнадцать лет, вдовствующая императрица Мария Федоровна начертала ему список городов, в числе которых значился Киев, а также дала наставления, с какими семействами познакомиться. Среди немногих фамилий, «внушавших уважение», значились Раевские и Ипсиланти.
20 мая великий князь дал обед, на котором, судя по его запискам, он сидел рядом с Георгием Ипсиланти, его ровесником. На другой день обед был у Раевского, затем в доме Ипсиланти. Никто тогда не предполагал, что сиживают за столом с будущим российским самодержцем и что некоторые из участников застолья окажутся в противоборствующих лагерях, а судьба сыновей князя Константина и самой Греции будет целиком и полностью зависеть от единственного человека…
Николай Павлович проявил неподдельный интерес к греческой теме, вспомнили тут и неосуществленный «бабкин прожект», и Константина Павловича, несостоявшегося правителя Греции. Как мы убедимся далее, беседы великого князя Николая Павловича и князя Константина Ипсиланти не прошли бесследно.
3 июня великий князь после молебна покинул Киев. Казалось, ничто не предвещало трагической развязки, о которой читаем в дневнике митрополита Серапиона:
«27 июня 1816 года. Господарь молдавский Ипсилантий… скоропостижно скончался в 8 часов утра, на 56 году от роду. Место для погребения было назначено в Георгиевской церкви, в углу за правым клиросом. Могила была вырыта с трудностию по причине оказавшихся под полом каменных стен и большого дикого камня. Погребение было совершено 30 июня.
Тело вынесли из дому господарского против столбовой Никольской церкви при величайшем стечении народа. 15 городских цехов приняли участие в церемонии… Литургия и отпевание были в Софийском соборе. Вдовица-княгиня была в великой скорби».
Разве были бы оказаны такие почести человеку, который попросту доживал свой век вдалеке от родины? Разве служили бы по князю панихиду в одном из древнейших соборов России, если бы он открестился от бед и напастей, отбушевавших в недалеком прошлом? Разве кто-нибудь из горожан мог упрекнуть семейство Ипсиланти в надменном барстве и пренебрежении к обычаям и традициям Киева? Конечно, нет! И потому скорбь по почившему в бозе была неподдельной и искренней.
Александр и Николай почтили светлую память родителя, приехав на сороковины. Ведь от Питера и Пскова до Киева путь немалый.
Вполне справедливо будет сделать отступление. Георгиевская церковь, в самом названии которой заложена победа добра над злом, была построена Ярославом Мудрым в XI веке. Орды Батыя не пощадили ни Киев, ни христианские святыни. Однако, как только тиски татаро-монгольского ига ослабли, церковь трудами подвижников была восстановлена. Спустя год после кончины князя Константина на средства городской казны на могиле было установлено надгробие, а затем наследники князя заказали памятник.
Для богоборческой большевистской власти, питавшейся соками эфемерных западнических учений, высокая духовность и памятливость, уходящие корнями в прошлое, были словно кость в горле. С лозунгом «Бей, круши, ломай, выкручивай шурупчики!» устроители нового мира, одурманенные атеистической ложью, действительно оставляли руины и тлен там, где зиждился русский дух и царила гармония. «Объект культа», Георгиевский храм пал, словно воин, под ударами озверелых вандалов.
«Надгробие Константина Ипсиланти не сохранилось» – вещает один из официальных украинских источников. Байки всё это! Назло наглой силе, судьба даже при таких драматических обстоятельствах хранила место упокоения князя Константина. «Стараниями прогрессивной общественности надгробие и памятник в тридцатых годах перенесли в Успенский собор Киево-Печерской лавры». Фашистские варвары немногим отличались от болшевистских и не оставили от усыпальниц великих предков камня на камне. Каково же было удивление археологов, когда под обломками собора они обнаружили надгробие и памятник господаря Молдавии и Валахии. Находка имела жалкий вид и всё же надежда не покидала реставраторов – и чудо свершилось!
Злоключения Ипсилантьевского переулка, название которого появилось сразу же после кончины князя Константина и было официально помещено на карте Киева в 1869 году, продолжаются и по сей день.
…Целую неделю провел в сентябре 1816 года в Киеве император Александр Благословенный. Буйство золотой осени было чарующим. Над Днепром разливался малиновый звон колоколов, радужным блеском сияли маковки церквей и православные кресты, гремели пушечные салюты в честь Его императорского величества, хоры певчих славили российского монарха. Александр Павлович со смирением преклонял колена в крестоцеловании, прикладывался к нетленным мощам русских святых, смиренно выстаивал литургии и выслушивал проповеди.
10 сентября Киев ожидало небывалое зрелище: император устроил смотр войскам, а вечером у корпусного командира генерала Раевского был дан бал. Танцором царь был непревзойденным…
В Георгиевской церкви, где покоился князь Константин Ипсиланти, Александр Первый, увы, побывать не удосужился. Царь своего отношения к людям не менял.
Незадолго до своего отъезда из столицы Российской империи князь Константин Ипсиланти, поблагодарив царя за живое участие в судьбах детей, высказал мысль, под которой готов был бы подписаться каждый из пяти сыновей бывшего господаря Валахии: «В соответствии с принципами, которыми я руководствовался, служа Вашей империи, я служил моей Родине: две цели, которые я всегда считал тождественными».
Глава 6. Екатеринин день
Задолго до Христа ученик Платона и наставник Александра Македонского, великий греческий философ и ученый Аристотель (384–322 гг. до Р. X.) в понятие «добродетель» вложил неопровержимый смысл: «Добродетель – это способность поступать наилучшим образом во всем, что касается удовольствий и страданий, а порочность – ее противоположность». Жизнеописание нашего героя, имя которого написано на скрижалях историй России, Греции, Турции и Румынии, невозможно без проникновения в его духовный мир, в котором, как в крынице, отражается способность личности сознательно и твердо следовать добру либо пороку.
Доподлинно известно, что едва вступив на российский престол, Александр I завел особую записную книжицу, в которую заносил имена и фамилии людей, главными качествами которых являлись лояльность и благонадежность. Князь Александр Ипсиланти в этом отношении был безупречен.
Несомненно и то, что «властитель слабый и лукавый», каковым Александр Первый виделся Пушкину в послевоенное время, пытаясь обуздать инакомыслие и недовольство, использовал проверенный способ – создание тайных масонских лож под полицейским надзором и контролируемых изнутри. «Я был масон в ложе Овидия, в Кишиневе, т. е. в той, за которую были уничтожены в России все ложи», – сообщал Пушкин после восстания декабристов В. А. Жуковскому.
В народе ведь недаром говорится: «от любви до ненависти один шаг». Нам еще предстоит рассказать и о кишиневских «братьях», и об их работах, а пока возвратимся к 1816 году, который ознаменовал пик золотого века русского масонства.
«Благодетелем и венчанным российским якобинцем» называли масоны Александра Первого, в честь которого была названа одна из столичных лож – «Александра Благотворительности к коронованному Пеликану». Звучали на собраниях «братьев» и такие восторженные строфы:
«Сфинкс, неразгаданный до гроба», Александр I оставил о себе немало загадок. Одна из них – принадлежность русского государя к масонам. А вот о принадлежности великого князя Константина Павловича к «вольным каменщикам» свидетельств в избытке. Предполагаемый правитель Греции шел вторым по списку элитарной масонской ложи «Соединенных друзей», где мастером стула был А. Жеребцов.
Инсталляция ложи «Трех добродетелей» состоялась 11 января 1816 года. Церемонию открытия возглавил «высокопочтенный брат Бебер», «Соединенных друзей» представляли Жеребцов и цесаревич Константин Павлович.
В одном из протоколов ложи «Трех добродетелей» от 19 декабря 1816 года имеется такая запись: «Князь Александр Ипсиланти, генерал-майор, присоединен к 3-й степени». Напомним, что в ложе «Палестины» князь Александр долгое время значился «учеником».
Вполне уместно задаться вопросом: как родилось название ложи? Последователи Аристотеля, развивая теорию добродетели как степени высшего счастья, утвердили в сознании человечества четыре основных добродетели: мудрость, справедливость, мужество, умеренность.
Бебер в своей вступительной речи сказал: «Единство и любовь к ордену Вольных Каменщиков – суть, на коей должно быть заложено и укреплено величественное и могущественное здание… Только братья… могут воздвигнуть… духовный и невидимый храм премудрости во славу Великого Архитектора… Великого строителя Вселенной».
В ритуале приема в ложу, кроме присяги, начинавшейся словами: «Я, имярек, обещаюсь перед Богом и клянусь святым Евангелием…», обязательными были вручение знака ложи, который «братья» носили на зеленой ленте. Мастер стула и надзиратели носили голубую ленту с золотистой каймой. На знаке были перекрещенные золотые кресты, якорь, меч.
И все же почему именно ложа «Трех…», а не четырех или более добродетелей? Перечислим имена тех, кто входил в ложу, и станет ясно, что «умеренность» во всем претила складу характеров боевых офицеров. За мастером стула, героем Отечественной войны отставным полковником П. А. Ржевским следовали по порядку «братья»: князья Сергей Григорьевич Волконский, Сергей Петрович Трубецкой, Илья Андреевич Долгорукий, Александр Ипсиланти; дворяне Матвей Иванович Муравьев-Апостол, Никита Михайлович и Александр Николаевич Муравьевы, Павел Иванович Пестель, Петр Иванович Калошин, Аврам Сергеевич Норов и другие.
Мы оставляем за пределами этой книги подробное исследование масонского движения в России и причины, которые привели собратьев Александра Ипсиланти на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года, однако нельзя не оставить без внимания сущность русского масонства.
«Избранные братья», «рыцари Востока», «князья Розового Креста» и прочая, и прочая, на протяжении многих лет создали государство в государстве, где не было места ни Православию, ни самому Помазаннику Божьему, и потому откровенной ложью веет от слов в записке видного масона графа Вильегорского, которая, побывав у военного министра С. К. Вязмитинова, легла на стол императора. Прочтем ее: «…В глазах правительства члены сего союза на счету самых верных подданных, преданных своему государю, любящих отечество и спокойных граждан, занимающихся масонством, яко приятным и полезным для ума и сердца упражнением».
Записка была подана государю не случайно. Ложа «Соединенных друзей» исчерпала себя и ее место с марта 1817 года была призвана заменить ложа «Северных друзей» с неизменными руководителями, в числе которых, как мы помним, значился брат российского императора Константин Павлович.
В полку «вольных каменщиков» в апреле 1818 года прибыло: среди посвященных в ложу – князь Николай Ипсиланти, корнет Лейб-гвардии Кавалергардского полка.
Александр и Николай Ипсиланти, масоны нижних степеней (а всего у масонов существовало 33 степени), о подлинных целях «вольных каменщиков» не знали и не могли попросту знать в силу строгой конспирации и утонченного словоблудия. За словами «свобода, равенство и братство» скрывался смысл, известный лишь избранным, внедрявшим в сознание «братьев» культ Верховного владыки, перст которого указует на неугодных правителей. Российский монарх Александр Первый, по одной из злонамеренных заповедей, должен был распрощаться и с властью, и с жизнью. Масоны планировали убить Александра Первого семь раз!
Вряд ли братья Ипсиланти надолго задержались бы в своих ложах, прознай они о коварстве и губительных замыслах «вольных каменщиков». Между тем в лице видных русских масонов Александр Ипсиланти нашел благодарных слушателей. На собраниях ложи он без обиняков мог говорить о Греции и ее многострадальном народе, свобода которого, по его словам, «не единожды являлась ему в радужных снах».
Жизненные пути собратьев князя Александра по ложе «Трех добродетелей» в скором времени разошлись, но судьбе было угодно, чтобы они встретились еще раз, другой…
«В Киеве тогда (в 1820 году – Б. К.) жил со своей семьей Н. Н. Раевский, – вспоминал бытописатель Малороссии С. Сулима, – командуя 4-м корпусом 1-й армии, штаб которого находился также здесь. То было веселое и славное время русского представительства в древнейшей столице русской и во всей Киевщине. Раевские были из числа богатейших помещиков Киевской губернии. Пышно жили они в Киеве, как и их богатые родственники… Могуч был тогда не только в Киеве, но и во всей Украине блестящий русский элемент».
Хлопоты князя Константина Ипсиланти о том, чтобы его сын Дмитрий был определен в адъютанты к герою Отечественной войны, оказались успешными, а в августе 1818 года из Петербурга в Киев перебрался и Николай, назначенный к Раевскому на такую же должность. Не многим было известно, что генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский был масоном и принадлежал к ложе «Соединенных славян», любезно предоставив свой дом для собраний ложи, в которую князь Николай Ипсиланти был принят безо всяких возражений. Среди «братьев» мы находим уже известные нам имена князей Сергея Григорьевича Волконского и Михаила Федоровича Орлова, будущих зятьев Раевского, князей Александра Петровича и Петра Петровича Трубецких. В год основания ложи обряд посвящения в масоны прошли греки: Георгий Матвеевич Кантакузин и Алексей Васильевич Капнист.
Многолюдный Киев – не слишком удобное место для собраний ложи. Иное дело Каменка, имение Екатерины Николаевны Давыдовой, матери старшего Николая Николаевича. В документах ложи «Соединенных славян» «каменская управа» и «каменская сходка» фигурируют довольно часто, а саму Каменку впоследствии будут называть «Меккой декабристского движения юга России».
Уже на подъезде к Каменке у любого, еще издали увидевшего имение Раевских-Давыдовых, которое утопало в зелени и цветах, вырывалось невольное восклицание: «Диво!» К огромному барскому особняку, невдалеке от которого плескались воды озера, вела будто вычерченная по линейке главная дорога. Вдоль дороги, словно гвардейцы на строевом смотре, стояли аккуратно подстриженные липы. Дом матери Раевского был выстроен в греческом стиле, с куполом, колоннами и высоким фронтоном. Поздней осенью Каменка с ее патриархальным укладом выглядела не менее обворожительно нежели летом. Заглянем же в Каменку в Екатеринин день.