– Линч – то, что нам нужно, – сказала София. Риккин вздернул бровь. София, как и подобает ученому, проявляла осторожность в высказываниях, но было очевидно, что она уверена в своей оценке. – Прямой предок Агилара. Все очень точно воспроизвел. С первой попытки. Мы провели много регрессий, но эта… действительно впечатляет.
Она смотрела не столько на живого отца, сколько на того, что был на экране, увлеченная его речью.
«С вашей помощью, – говорил отец с экрана, и его покрытое морщинами, но все еще красивое лицо лучилось искренностью, – „Абстерго“ из компании, занимающей ведущее положение на рынке, станет первопроходцем на пути к нашей всеобщей мечте – миру без насилия».
Аудитория «Большой семерки» разразилась громом аплодисментов. София улыбнулась.
– Ты снова украл мои слова, – съязвила она.
– Я краду лишь у лучших, – парировал Риккин. У любого другого это бы прозвучало как шутка, но отец был чрезвычайно серьезным человеком. – А что с Яблоком?
– Практически у нас в руках, – уверенно ответила София, и тень победоносной улыбки мелькнула на ее лице.
– Что там произошло? – спросил Риккин, сняв маску непринужденности. – Если он так хорош, зачем ты его вывела?
– Мне пришлось, – ответила София. – Он нам нужен здоровым. Он еще не восстановился от действия тетродотоксина, когда Макгоуэн ввел ему сильный транквилизатор, и после этого мы сразу поместили его в «Анимус». Вряд ли так можно заслужить его доверие. Но я считаю, что смогу это сделать. И как только мне это удастся, он приведет нас к Яблоку.
Риккин застегивал запонки, готовясь к предстоящему вечеру в Лондоне, и пропустил ее слова мимо ушей.
– Поторопи его, – приказал он.
София снисходительно улыбнулась:
– «Анимус» так не работает.
Риккин знал, что люди его боятся, и пользовался этим. Большинство тамплиеров с готовностью ему подчинялись. Но София лишь улыбалась. Она его никогда не боялась. Ни разу он не заметил на ее лице и тени испуга. Это и радовало, и раздражало. Сейчас он почувствовал именно раздражение.
Риккин мысленно вернулся к разговору о старости, его пораженные артритом пальцы никак не хотели застегивать запонки. София справедливо заметила – он в самом деле старый. Риккин раздраженно вздохнул.
София подошла к нему, как безмолвная тень в своем черном платье, ее ловкие пальцы быстро застегнули запонки и нежно разгладили манжеты рубашки.
– Вот и все.
Несмотря на увлеченность наукой, София сохранила мягкость и доброту – качества, которые он давно утратил, если вообще когда-либо имел.
– Спасибо, – искренне поблагодарил он.
Их взгляды встретились. У Софии были большие голубые глаза, как у ее матери. А от него она унаследовала упорство и целеустремленность.
И эти ее качества вместе с недюжинным интеллектом привели их к величайшему достижению. Один шаг – и они войдут в вечность.
– В тысяча девятьсот девятнадцатом году Резерфорд расщепил атом, – тихо произнес он.
Она внимательно смотрела в его глаза, желая понять, что он хочет этим сказать.
– В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году Уотсон и Крик открыли двойную спираль ДНК. В две тысячи шестнадцатом… – исполненный гордости он сделал паузу, позволяя себе насладиться этим чувством, – моя дочь излечит мир от насилия.
София опустила глаза, ее смутило сравнение с великими учеными мужами прошлого. Она себя среди них не видела. Тамплиеры не должны гордиться своими талантами, способностями, интеллектом… и достижениями в материальном мире.
Нежно Алан Риккин приподнял ее подбородок, чтобы снова посмотреть ей в глаза.
– Мы с мамой выбрали для тебя очень хорошее имя. – (София в переводе с греческого значит «мудрость».) – Ты всегда была умнее меня.
Он искренне, что бывало с ним крайне редко, улыбнулся ей, но что-то похожее на сожаление застыло в уголках его губ.
Алан Риккин опустил руку, вздохнул и выпрямился, готовясь к неприятной встрече.
– Мне пора, опаздываю. Вечером нужно быть в Лондоне. Думаю, долго там не задержусь.
– В Лондоне? – удивилась София. – Зачем?
Риккин вздохнул:
– Я обязан доложить старейшинам.
Глава 8
Алан Риккин не привык к тому, чтобы его вызывали на ковер. Но и ему приходилось перед кем-то отчитываться, и этими кем-то были старейшины. И когда они его звали – особенно когда звала глава совета, – он прибегал, как послушная собака.
Он стоял один в зале заседаний, заложив руки за спину и пристально рассматривая висевшую на стене картину.
Зал был величественно прекрасен, здесь, как и во всех резиденциях ордена, прошлое тесно переплеталось с настоящим: в интерьере отлично сочетались удобные современные стулья и изысканной работы большие средневековые подсвечники. На стене слева от него размещалась потрясающая коллекция из полусотни средневековых мечей, замкнутых в поблескивавший серебром круг.
В центре круга висел щит с красным крестом на белом фоне. Копья и боевые топоры завершали экспозицию.
Но именно картина приковала к себе взгляд Алана Риккина. За несколько веков ее краски не потускнели, а внимание художника к деталям просто поражало, учитывая то, сколько людей удалось ему уместить на полотне.
«Аутодафе» – так называлась картина. В переводе с португальского – «дело веры». И заключалось это дело в сожжении еретиков заживо.
Великий художник запечатлел зрителей всех сословий – от королевской семьи до простых смертных. Все они наблюдали – возможно, с большим удовольствием или же в религиозном экстазе – за еретиками, которые в клубах дыма отправлялись к Всевышнему по приказу Великого инквизитора, чья маленькая фигурка восседала между такими же миниатюрными королем и королевой.
Риккин услышал цоканье высоких каблуков по мраморному полу и спокойный, четкий голос:
– Работа Франсиско Риси. Картина называется «Аутодафе на Пласа-Майор в Мадриде». Это событие произошло в тысяча шестьсот восьмидесятом году.
Он обернулся.
Эллен Кэй, председатель совета директоров и глава совета старейшин. Стройная, почти одного с ним роста и возраста, она была одета в темно-синий деловой костюм, элегантный и вместе с тем консервативный, и шелковую блузку кремового цвета.
– Мне кажется, королева Изабелла изображена здесь слишком молодой, – колко заметил Алан Риккин.
– Тысяча четыреста девяносто первый год был более важным для нас, – сказала Эллен, оставив без внимания его попытку пошутить. – Это год войн, религиозных гонений… и момент, когда отец Торквемада был близок к Яблоку Эдема, как никто из ордена.
Риккин подошел ближе, и она едва заметно улыбнулась.
– Как ваши дела, мой друг? – с теплотой в голосе спросила Эллен.
Он склонился и поцеловал ей руку.
– Отлично, ваше превосходительство, – с улыбкой ответил Риккин. – Но думаю, вы вызвали меня из Мадрида не для того, чтобы поговорить о живописи, пусть и прекрасной.
Разумеется, он был прав в своих предположениях. Эллен Кэй не любила ходить вокруг да около и поэтому сразу перешла к делу, заговорив резким, но вместе с тем как бы слегка извиняющимся тоном:
– На следующей неделе состоится совет старейшин, и ваш проект будет упразднен.
Улыбка сошла с лица Риккина, в груди у него похолодело. «Абстерго» работал над этим проектом не один год – десятилетия. С рождения Софии. Но только в последние несколько лет они смогли совершить прорыв в технологиях и начали продвигаться вперед семимильными шагами, сметая на пути к заветной цели все барьеры.
– Тридцать лет достаточно для бесплодных мечтаний, – неумолимо продолжала Эллен. – Мы считаем, что три миллиарда, выделяемые для проекта ежегодно, можно использовать более рационально.
Она ничего не поняла.
Риккин заговорил в ответ, и голос его звенел металлом:
– Три миллиарда ничто по сравнению…
– Мы уже победили.
Риккин недоуменно посмотрел на нее:
– Простите?
– Сегодня людям не нужны гражданские свободы, – пояснила Эллен. – Сейчас их интересует исключительно уровень жизни. Свобода потеряла для них свою ценность. Они удовлетворены тем, что есть.
Риккин заговорил вкрадчиво и предостерегающе:
– Я даже боюсь предполагать, сколько наших предков совершали такую же ошибку, самодовольно восседая на тронах, пока первый же голос протеста не свергал их.
Пришла очередь Эллен растеряться. Она не привыкла к возражениям. Риккин тем временем продолжал:
– Угроза остается, пока существует свобода воли. В течение многих столетий мы пытаемся с помощью религии, политики, а сейчас – культа потребления искоренить инакомыслие.
Его тонкие губы скривились в холодной улыбке, и он чуть ли не беспечно проговорил:
– Не пришло ли время пустить в ход науку? Моя дочь как никогда близка к цели.
– Как поживает ваша прекрасная дочь? – спросила Эллен Кэй.
«Можно подумать, тебя это интересует. Моя дочь не просто прекрасна, она гениальна. И у нас с тобой не светский разговор за чаем».
– Она идет по следу тех, кто хранит Яблоко Эдема, – ответил Алан Риккин и с удовлетворением отметил, что в глазах Эллен Кэй мелькнуло удивление.
Вся ее напускная любезность вмиг исчезла. По ее голосу он почувствовал, что пробудил в главе совета охотничий азарт.
– И где они?
– В Андалусии, – ответил Риккин и многозначительно добавил: – В тысяча четыреста девяносто первом году.
Он сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.
– Потомки?
Теперь она была в его руках.
– Все линии оборвались, – ответил Риккин, а затем с нескрываемым удовлетворением уточнил: – Кроме одной. Мы нашли этого человека и через него вернулись на пятьсот лет назад, в братство ассасинов.
Риккин победно улыбнулся.
София в сотый раз внимательно рассматривала страницы старинного фолианта: рисунки Яблока Эдема и описание, как им пользоваться. Оно сияло и, казалось, парило в воздухе, окруженное первобытными людьми, в одежде из травы и перьев, в восхищении протягивающими руки к Яблоку.
Художник давно минувшей эпохи старательно изобразил его структуру, но, несмотря на все его усилия, чертеж оставлял больше вопросов, нежели давал ответы.
Но сейчас, когда до Яблока оставался последний шаг, все сведения о нем стали крайне актуальны.
Движение на экране отвлекло Софию от книги, она подняла голову и увидела, что Кэл сел на кровати, раскачиваясь и удивленно озираясь.
Целые сутки он пребывал в бессознательном состоянии. И София обрадовалась, что он самостоятельно пришел в себя. После приказа отца «поторопить его» она опасалась, что придется вводить дополнительно порцию медикаментов, чтобы заставить Кэла проснуться.
Кэл продолжал озираться, будто в его блоке находился еще кто-то. София отложила ручку и сосредоточила все внимание на его поведении.
Кэл свесил ноги с кровати и почесал затылок, нащупал пальцами след от эпидуральной анестезии, которую ему ввели непосредственно в центральный канал спинного мозга. Он отдернул руку, рассматривая пальцы, будто ожидал увидеть на них кровь. Заметив трех охранников, наблюдавших за ним из-за толстой стеклянной двери, способной выдержать любой удар, он долго смотрел на них, потом резко отвел взгляд, встал и нерешительно подошел к двери.
Разумеется, она была закрыта. После нескольких бесплодных попыток открыть он отошел и принялся изучать свой блок, где ничего не было, кроме спартанской больничной кровати, узкой мягкой скамейки и столика рядом с ней, который также служил и светильником.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.