– Пап, я в ванной вчера краску для волос нашел. Цвет – роскошный каштан. Ты красишься?
Отец смутился, хотел что-то с ходу брякнуть, но потом хмыкнул и признался:
– Крашусь.
– Зачем? Обновление?
– Валер, это не то, что ты подумал. Просто хочу выглядеть на тридцать пять. Чтобы на работу без вопросов брали.
Отец ответил честно, и мне почему-то стало его жалко.
Моему отцу пятьдесят лет. Все понятно – сутулые плечи, седые виски. Я у него поздний ребенок. Когда отцу было тридцать четыре, я появился на свет и меня назвали в честь моего дедушки по линии отца.
Мы с отцом помолчали. Вдруг он спросил:
– Валер, ты разве забыл, что у тебя плохое сердце? Ты же стоишь на учете у докторов!
– Не забыл, – ответил я. – При чем тут мое сердце?
– При том. В байдарочный поход тебе нельзя. Нагрузки, сложности. В пути приступ, что тогда педагогам делать?
– Ничего. Звонить ноль – три! – раздражился я. – Пап, ну ты как всегда – про нагрузки и мое сердце! Я в Интернете читал – с моей болячкой живут сто лет.
Отец встал, походил по комнате, зачем-то потрогал листья бегонии (у нас на окне растет гигантская бегония), сел в кресло снова и, уже не глядя на меня, сказал:
– Валера, мне надоело твое вранье. Думаешь, данные из одной школы не поступили в другую? И учителя дураки, они про учеников ничегошеньки не знают?
Я пожал плечами: хрен их разберет.
– Кто писал заявление? – спросил отец.
Ах вот оно что!
– Я, – легко ответил я, улыбнувшись.
– Врешь. Почерк росписи не твой, – строго парировал отец.
– Ой, я забыл! Если не я, то Подгорбунский, – сообщил я. А что тут такого? Мы же не магазин ограбили.
– Рыжий такой? Серьга в ухе? Из прошлой школы? – Вопросы из отца прямо посыпались, как горошины из стручка.
– Ну да, – опять легко подтвердил я. – Рыжий. Серьга.
– Значит, проделки Подгорбунского? – В голосе отца прозвучали угрожающие нотки.
– Пап, ладно. Что ты пристал? Ну сидели с Подгорбунским, ржали. Потом придумали про заявление… – заканючил я. – Пошутить уже нельзя?
Отец ничего не ответил на мой дурацкий вопрос. Сидел молчал, наконец снова взглянул на меня.
– Сын… – сказал он драматическим голосом. – Ты уже большой. Хочешь поговорить про маму?
У меня что-то напряглось внутри, под ложечкой. Словно я должен шагнуть со скалы в пропасть. Тьфу, гадость какая!
– Нет, – ответил я отцу, – на фиг мне это надо? Я ж ее не знал.
Я видел, как у отца зашевелились желваки на скулах и сжались кулаки.
– Значит, мама для тебя – пустое место?
– Выходит, так. Пап, я ж ее не помню.
– Но когда-то ты должен обо всем узнать… – вздохнул отец.
– О чем – обо всем? – дебильно поинтересовался я.
– Ну, о том, как мы с мамой жили… какая она была… как ты появился… Мы тебя с бабушкой и дедушкой берегли, не говорили про маму… – Отец с трудом подбирал слова. – А сейчас… я думаю… самое время… Это заявление от имени мамы… Я обалдел, когда Наталья Юрьевна его показала…
Я понял – отец завел шарманку, и это, если не остановить, надолго. Я встал и сказал:
– Слушай, пап, не заморачивайся. Я уже все знаю. Мне достаточно.
Я хотел выйти из комнаты, но отец громко приказал:
– Стой!
Я оглянулся. Никогда не забуду, как в одну секунду лицо отца побелело. Он вскочил со своего места, схватил меня за руку:
– Что ты знаешь?! Откуда?
Я начал выкручиваться из его железной хватки:
– Отстань! Отпусти!
– Что ты знаешь, паршивец? Кто с тобой говорил? Ну! – настаивал отец незнакомым, злым голосом.
– Все, все знаю! Но не скажу! – завопил я. – Вцепился, как клещ!!
37. Я МЕЧТАЮ СВАРИТЬ ШОЛЁМКУ
У моего отца есть тетрадь, он иногда в нее записывает кулинарные рецепты. Зачем он это делает, не знаю, бзик такой у отца.
Пару месяцев назад я обнаружил в отцовой тетради новую запись. Вот она.
«РЕЦЕПТ ШОЛЁМКИ (ЗАПИСАНО СО СЛОВ БЫВАЛЫХ)
Вода, картошка, лук, морковь, зеленые соленые помидоры (или огурцы как заменитель), укроп, соль, мясо (если нет дичи, а, как правило, ее нет), немного рыбы, лавровый лист, петрушка, если есть – колбаса, перец, неплохо немного крупы пшенной или какая есть, и так все остальное, что есть под рукой, и варить на костре до готовности.
Все из расчета на 2–3 дня и по количеству охотников.
Сначала, пока есть бульон, употреблять как первое, потом как второе и пока не кончится охота или не покажется дно котла».