Александр Марков
1
Он проснулся от жуткой головной боли, застонал, все еще не открывая глаз, обхватил руками голову, сдавил ее, а то создавалось впечатление, что кости черепа не выдержат внутреннего давления, треснут, рассыплются, разлетятся в разные стороны, как разорвавшаяся граната.
Перед глазами была красная пелена, а когда он попробовал приподнять веки, то пелена не исчезла, она стала просто серой.
Каждый удар сердца сопровождался пульсацией боли, которая пронизывала всю его голову, точно разряд молнии. Особенно сильно боль отдавалась в шраме, который Николай получил в Отсу, когда его ударил катаной сумасшедший самурай Цуда Сандзо, стоявший в полицейском оцеплении. Но, наверное, этот самурай еще тогда мог видеть будущее и хотел, чтобы это будущее никогда не наступило. Николай помнил его лицо, дрожащее от страха и ненависти. Рука самурая тоже дрожала, и Николай чувствовал, что какие-то неведомые силы, которые сопровождали незримо цесаревича в том путешествии по Азии, мешают самураю, держат его за руку, наваливаются на его тело, и он никак не может освободиться от них. Он потерял из-за этого несколько мгновений. Несколько мгновений, благодаря которым Николай остался жив.
Он ехал тогда в повозке джан-рикши, рассматривал пеструю толпу, которая, заполонив улицы города, приветствовала наследника русского императорского трона, и так увлекся этим зрелищем, что не почувствовал, как повозка чуть наклонилась, когда на ее подножку заскочил человек. Николай лишь отчетливо услышал шепот: «Обернись». Женский шепот. Впоследствии он был уверен, что это голос Елены. Но ведь тогда он почти не знал ее и уж точно не думал жениться на ней.
Там в Отсу, обернувшись на этот голос, он увидел легкую дымку, что растворялась в воздухе, но так и не успел понять – похожа ли она на призрак или это всего лишь туман. Потом все затмила вспышка света, блеснувшая на лезвии острого как бритва меча, который опускался на его голову.
Николай успел понять, что меч-то опускается как-то уж слишком медленно, будто время растянулась, будто все события уже записаны на кинопленку и теперь ее воспроизводят с замедленной скоростью.
Лицо молодого японца было перекошено от напряжения. Он скрипел зубами, но меч все равно едва шел, будто у японца все суставы заржавели. Николай успел отклониться. Меч врубился в край пробкового шлема, оторвал у него кусок, скользнул по голове, рассекая потом только воздух. Пока японец во второй раз не успел замахнуться, цесаревич изо всех сил пихнул его носком ботинка в коленную чашечку.
– Ай! – вскрикнул японец, теряя равновесие, да тут еще и рикша, что вез цесаревича, заверещал, точно ему ноги отдавили, дернул резко повозку, буквально выбивая у японца опору из-под ног.
Николай сидел в экипаже. Ему бы вскочить, бежать броситься, а он все со скамейки приподняться не мог, будто приклеился к ней.
Тут подоспел греческий принц Георгий, напросившийся в эту поездку по странам Азии вместе с цесаревичем. Не зря, как оказалось. Своей бамбуковой тростью он ловко с размаху стукнул японца по голове. Купил он трость несколько минут назад в какой-то лавчонке. Причем на этой покупке настоял Николай, а Георгий все отказывался и спрашивал у российского цесаревича, зачем ему эта вещь нужна.
– Пригодится, – сказал Николай, сам не зная, зачем он так настаивает на приобретении этой безделицы. Георгий-то пока что не страдал от болезни ног, ходил легко и предпочитал, чтобы Николай тратился на более полезные вещи. На осмотр египетских пирамид, охоту на слонов, посещение индокитайских борделей или на контракты со временными женами в Нагасаки.
Удар получился такой, будто по пустой тыкве бьешь. Казалось, что у самурая под черепом, кроме воздуха, и нет ничего. Принц закричал то ли от страха, то ли криком своим японца испугать хотел, опять тростью замахнулся, пока японец в себя прийти не успел.
Но к этому моменту откуда ни возьмись появились уже лейб-казаки из конвоя, японца они с ног сбили, на землю повалили лицом вниз и начали руки выкручивать.
Японец меч все не отпускал, вцепился в него мертвой хваткой, пальцы не разожмешь. Только когда ему пальцы в кровь раздавили, да переломали их каблуками сапог, он разжал рукоятку меча. Казаки его тут же в сторону отбросили. Но японец все не успокаивался, ужом извивался, кусался, из рук выскальзывал, будто маслом был густо намазан, и тянулся к своему мечу. Глаза его из орбит вылезли от напряжения. Он все не мог понять, что затея его провалилась. Скрюченные окровавленные пальцы тянулись к Николаю, а губы шептали какие-то непонятные слова.
Цесаревич услышал, как один из казаков сказал: «Вертлявая, скотина», а после отвесил японцу такую увесистую оплеуху, что у того голова едва с плеч не слетела, и он наконец-то угомонился.
– Убил? – спросил у казака цесаревич. Все происходящее было каким-то нереальным, будто и не с ним все это происходило.
– Нет, какое там! – сказал казак, приложив к губам укушенный японцем палец, из которого сочилась кровь, но тут же выпрямился стрункой, вытянув руки по швам, потому что до него дошло, с кем он разговаривает, и молодецки гаркнул: – Никак нет, не убил, ваше императорское высочество. Очухается скоро.
– Что ты так кричишь? Совсем оглушил.
– Трость-то пригодилась, – напомнил о себе принц Георгий. Пока казаки обезвреживали японца, он все стоял с поднятыми руками, замахнувшись тростью, будто это была бита для лапты. Теперь он внимательно осматривал трость, точно ее в первый раз увидел. – Ты как в воду глядел, – добавил он, но цесаревич на него внимания не обращал.
У него из раны полилась кровь. Николай инстинктивно зажал рану ладонью, но кровь все не унималась, просачивалась сквозь пальцы, залепила левый глаз, густо окрасила красным всю левую половину лица, накапала на костюм, а волосы совсем слиплись, в особенности когда она стала подсыхать. Со стороны могло показаться, что рана цесаревича гораздо опаснее, чем была на самом деле. По телу Николая прошла судорога. Его затрясло. Только сейчас он начал осознавать, что все это происходит с ним и только что он избежал смерти.
– Что? Что стряслось? – услышал Николай испуганный голос князя Барятинского, в обязанности которого входило сопровождать цесаревича в этом путешествии и оберегать его от всяких опасностей. Он ехал в другом экипаже. Все случилось так быстро, что никто и понять ничего не успел.
– Тот не царь, на кого не сделали хотя бы одного покушения, Владимир Анатольевич, – нашел в себе силы отшутиться Николай. Голос его дрожал.
– Кто посмел?! – зарычал князь. Глаза его молнии метали.
– Не кричите, князь, голова раскалывается, – тихо сказал Николай.
– Руку уберите, ваше высочество. Я посмотрю, что там, – голос князя дрожал еще сильнее, чем у Николая.
Снимая с цесаревича пробковый шлем, он боялся увидеть рассеченные мечом кости черепа. Князь был ошарашен случившимся еще больше, чем Николай. Императорская чета лично доверила Барятинскому безопасность своего сына. Как бы он им в глаза смотрел, окажись это покушение удачным? Да он готов был самурая голыми руками на куски разорвать. Только то, что он должен оказать Николаю первую помощь, помешало ему подойти к японцу, распластанному на земле, и выместить на нем весь свой гнев.
Князь внимательно осмотрел рану Николая, оторвал кусок своей рубашки и начал перематывать цесаревичу голову.
– Ну, что там? – спросил Николай.
– Повезло, ваше высочество. До свадьбы заживет, – приговаривал князь. – Рана небольшая. Кожу рассекло.
– Вот негодяй, шлем мой испортил, – сказал зачем-то Николай.
– Шлем? Ерунда, – отозвался князь, улыбаясь. Еще несколько секунд назад сердце его буквально из груди вырывалось от страха за судьбу наследника трона, теперь же он начал потихоньку в себя приходить. Но сердце все равно уж слишком сильно в груди колотилось. – Новый купим, а хотите – мой возьмите, ваше высочество. Или вот у Георгия… Георгий, отдашь шлем-то свой? – спросил он у принца, который истуканом стоял возле экипажа.
– Конечно, отдам. О чем разговор? – закивал тот. – Мне для цесаревича ничего не жалко.
Шлемы для всех участников путешествия все равно покупались из тех денег, что русская казна выделила на поездку цесаревича. У самого греческого принца в карманах были только дырки.
– Трость-то пригодилась, – вновь сказал принц, на этот раз надеясь, что его кто-то послушает. – Ты, Николай, как в воду глядел, когда уговаривал меня ее купить. Давай, я тебе и ее оставлю, как подарок. Она все-таки, думаю, жизнь тебе спасла.
Принц явно намекал на то, что это он спас цесаревича, точным ударом ошеломив японца. Как бы впоследствии принц не стал просить всяческих дивидендов за этот свой поступок. Кипр у британцев отнять или какие-нибудь из тех провинций, что пока османам принадлежат.
– Ты знатно приложил этого японца, – сказал Николай. – Игра в лапту явно тебе на пользу пошла. Трость я брать не буду, а вот меч, с которым японец на меня набросился, пожалуй, заберу на память.
– Ваше высочество, молчите. Вам нельзя говорить. Вам надо силы беречь! – Говоря это, князь держался за сердце рукой.
Но Николая было теперь не остановить. Осознание того, что он так легко избежал смерти, повергло его в какую-то эйфорию.
– Георгий, ты не понял, что этот японец говорил-то?
– Он говорил, что должен тебя остановить, иначе мир рухнет, – задумчиво сказал принц. – Что-то… – он задумался, пытаясь в точности воспроизвести слова японца, – «если ты не умрешь, солнце закатится». Вот.
Георгий посмотрел на цесаревича.
– Солнце? – переспросил Николай, чуть приподняв брови. – Прям конец света какой-то предвещает этот прорицатель. Скорее всего, он про Японию говорил.
– Да, да. У них ведь солнце на флаге, – закивал князь. – Но вы молчите, молчите, – потом посмотрел на бездыханного японца. – С собой зверя этого возьмем и в Санкт-Петербурге прилюдно накажем на Дворцовой площади.
– Нам его не отдадут, – сказал Николай. – Это будет расценено как похищение, а за него здесь смертная казнь положена.
– Это ему смертная казнь положена! – шипел князь.
Георгий тем временем принес самурайский меч, протянул его цесаревичу. Тот перехватил рукоятку, посмотрел на окровавленное лезвие. Хотел что-то сказать, но так и не нашелся.
Они точно в центре какого-то шторма находились. Беседовали спокойно, а буквально в нескольких метрах от них толпа, прознав о покушении на наследника русского трона, бесновалась, кричала, бегали полицейские, но вот никто что-то на помощь прийти не торопился.
– Давайте, я меч пока у себя подержу, ваше высочество, а то вам его и положить-то некуда, – сказал князь. – Вас надобно в больницу везти… А ну, запрягай свою повозку! – прикрикнул он на рикшу, который сидел на дороге, пребывая в состоянии какой-то медитации.
– Да какая там больница, – отмахнулся Николай.
Поддерживая его с двух сторон, Георгий и князь довели цесаревича до ближайшего дома, оказавшегося галантерейным магазином.
Там для него подготовили постель, но Николай от нее отказался и решил продолжить свое путешествие после того, как врач осмотрел его рану, вновь перевязал и стер кровь.
Он сидел на пороге магазина и курил. Рядом с ним сидел князь и принц Георгий. Местные полицейские уже увели куда-то преступника.
– Совсем у них тут плохо с безопасностью. Как они жизнь императора-то охраняют? – спрашивал князь.
– Император – сын Бога. На его жизнь никто не может покуситься, – говорил Николай. – Что-то мне подсказывает, что все было неспроста. Этому японцу никто не мешал, а в отцепление его специально поставили.
– Да что вы говорите такое, ваше высочество?! – замахал руками князь. – За этим покушением стоял японский император?
На вопрос Николай не ответил.
– Ты-то, Владимир Анатольевич, сильнее меня перепугался, смотрю. Лицо бледное.
– Перепугаешься тут. Мне ваши матушка и батюшка поручили за вами присматривать и оберегать, а тут такое дело. Случись самое страшное – мне после этого и жизнь в тягость была бы. Сердце все никак не успокоится. Из груди прямо вырывается. Но думаю, нам пора домой возвращаться. Наездились по этим заграницам. Ничего тут дельного нет. Опять же, вам, ваше высочество, надо в церемонии закладки первого камня Транссибирской магистрали участвовать. Дело это важное, государственное и ждать не может, а то мы так дорогу и не начнем никогда строить. Поехали во Владивосток прямо отсюда? Ну, зачем нам это Токио? Насмотрелись уж всяких чудес. Как думаете, сильно микадо рассердится, узнав, что здесь произошло?
– Думаю, что он больше рассердится, когда узнает, что я к нему не поеду и визит вежливости совершать не буду.
– Да и пусть. Больно надо. Думаете, обиду затаит и припоминать будет? Азиаты, они такие коварные, обиды никогда не забывают. Но замечу, что подданный микадо нанес нашей империи смертельное оскорбление. Куда делась, кстати, эта скотина? Георгий, не знаешь?
– Полицейские его увели, пока вы в доме были, – сказал Георгий.
– Эх, жалко, – загрустил князь. – Кровь за кровь! – мстительно прошипел он. – Его надо было тут же зарубить. Нас бы никто и не упрекнул. Самооборона.
– Успокойся, Владимир Анатольевич, – похлопал его по плечу Николай. – Но Япония еще покажет себя, – задумчиво добавил он. – Мне кажется, что она не даст нам спокойно жить на Дальнем Востоке.
Казалось, что весь Отсу высыпал на улицы, и людей теперь на пути экипажа цесаревича было гораздо больше, чем еще получасом ранее. Рикша бежал легкой трусцой. На лице его была улыбка. Признаться, Николай стеснялся ехать в таком экипаже, чувствовал себя каким-то рабовладельцем и поначалу немного краснел, но для японцев такая жестокая эксплуатация одного человека другим была чем-то естественным.
Люди падали на колени, как только к ним приближалась коляска с цесаревичем, утыкали лица в землю и начинали бить поклоны, прося о прощении. Зла на этих людей Николай не держал, улыбаться им – не улыбался, а держался как-то равнодушно, будто и не стряслось ничего.
Встреча с микадо Мейдзи все же состоялась, уже в Кобе, куда японский император примчался, чтобы загладить инцидент. Испугался он, что ли, что, узнав о покушении на цесаревича, император Александр III пришлет к берегам Японии свой броненосный флот и превратит все портовые города в груду дымящихся развалин?
Микадо говорил Николаю какие-то цветастые фразы, такие же красивые и легкие, как рисунки на японских тканях, как цветение сакуры, но цесаревич вдруг понял, что микадо недоволен, что это покушение не удалось. Он точно мысли микадо уловил.
«Я читаю его мысли! – ошеломленно понял Николай. – Микадо приехал сюда не прощения просить. Он со мной знакомится. Изучает меня. Изучает, как… будущего соперника. И… он боится меня!»
– Мы сурово накажем преступника, – сказал микадо на прощание.
«Дайте его нам, и мы избавим вас от этой головной боли».
Николай вслух об этом не сказал, но микадо итак все понял по выражению на лице цесаревича. Тот ведь знал, что японцы своего подданного в чужие руки не отдадут ни за что. Это правильно. Николай тоже не отдал бы в чужие руки кого-то из своих провинившихся соотечественников. Да и перед микадо тот самурай вовсе не провинился, а напротив.
– Жаль, что лейб-казаки не придушили этого Цуда Сандзо там же на улице, – все ворчал князь Барятинский, которому уже доложили имя преступника. – Нет человека – нет проблемы. Да и получил бы по заслугам.
По японским законам смертной казнью каралось только убийство. Вот удайся самураю зарубить российского цесаревича, тогда его ждала бы виселица. Но поскольку покушение не удалось, то приговорить преступника могли лишь к пожизненной каторге. Русский посол в Токио намекал японским властям, что надо сделать исключение и казнить преступника, но японский суд следовал букве закона и никаких исключений не сделал.
Николай полагал, что Цудо Сандзо на каторге проведет совсем недолго. Его отпустят, а за него и под его именем – срок будет отбывать другой человек. Японцы не могли открыто помиловать человека, едва не убившего наследника русского престола.