<p>
Метро. Переход на другую станцию. А там — попрошайки. Одни просят милостыню, держа в руках икону или плакат с фотографией больного ребёнка, где написано «Деньги на лечение». А есть и те, кто зарабатывает, играя на музыкальных инструментах.
Что вы думаете, проходя мимо таких «работников»? Наверное, ничего. Возможно, вы из жалости бросите музыкантам монетку, а кого-то из вас, может быть, действительно зацепит игра на том или ином инструменте. Но, бросив ту монетку, вы просто уйдете своей дорогой. Вас больше ничего не свяжет с этим музыкантом, вас не будут волновать его проблемы. Кто он? Откуда? Зачем ему деньги? О нет… В вашей голове мелькнет мысль: «Пошёл бы лучше работать».
Я вас за это не виню. Это ваше право — давать деньги или нет. У вас своя жизнь. У вас свои цели. И, возможно, вам эта монетка дороже, чем музыканту.
Я же хочу вам рассказать историю об одном бедном музыканте, бесконечно влюблённом в незнакомку, чье имя так и не осмелился узнать. Моя история о юноше, который любил музыку, дышал ей, пока не понял, что больше не сможет играть.
Эта история обо мне.
Я такой же музыкант в метро. На улице деньги зарабатывать не люблю. Шум города заглушает мою музыку, да и многие ровесники любят насмехаться. Это отвлекает. Они ничего не понимают в искусстве. Смотрят на меня свысока лишь потому, что я «попрошайка». Не стоит думать, что я против какого-либо музыкального направления. Однако мне больше всего нравится инструментальная музыка. Ничто другое не способно коснуться души, заставить плакать или улыбаться. Я не говорю о тексте песен. Лишь музыка…
В метро я играю на флейте. Да, знаю — это не тот инструмент, о котором вы хотели бы услышать. Сейчас в моде скрипки, гитары, барабаны. Но лишь на флейте я могу сыграть печаль осеннего дождя, игривое настроение морских волн и ласковую нежность весны. Мечтаю накопить денег и приобрести арфу. Я очень люблю свою флейту, но ни один из инструментов не способен так передать природу во всей её красе, как арфа. Если вы слушали её вживую, то поймете меня.
Деньги же я зарабатываю не только на этот дивный инструмент. Нужно ещё и кормить себя. По вечерам я работаю грузчиком, но тех денег едва хватает на оплату учёбы. Ближе к ночи, когда я возвращаюсь домой, играю на своей флейте людям. Такие же уставшие, они бегут в разные концы города. Но каждый день нити их судеб переплетаются здесь, на этом переходе. Я знал этих людей — каждый был мне знаком, каждого я видел тут каждую ночь. Но они же смотрели друг на друга, как в первый раз.
Я не только музыкант, но ещё и наблюдатель, и много чего видел на этом переходе. Детишек, которые упрашивали мать изо дня в день купить им «живого котенка» у мужчины, что стоял неподалёку и торговал игрушками. Видел влюблённых, которые встречались после длительного расставания. Наблюдал за парами, которые расставались на моих глазах из-за глупостей. Помню, заметил пожилую пару. Первую неделю они каждый вечер возвращались откуда-то домой, но потом дедушка появлялся один. И каждый раз глаза его были красными от слез, пропитанными глубокой печалью. Вскоре пропал и он.
Я видел жизнь и смерть, а ведь был всего лишь музыкантом. «Попрошайкой»…
Моя работа — дарить прохожим музыку. Я старался, чтобы флейта моя играла по случаю: она улыбалась с весёлой компанией, плакала с одиноким человеком, была безразлична с холодным прохожим, была добра с милой старушкой.
Так жили мы — я и моя подруга. Мне нравились такие поздние вечера; я влюбился в них. Не из-за денег. Я любил наблюдать за людьми со стороны. Учиться на их ошибках, заряжаться позитивом — вот мои главные трофеи каждый вечер. И этого было достаточно. Я помню каждого человека, который ходил по этому переходу больше месяца. Бывало, я думал, что это мои друзья. Вот, например, прошёл мужчина. Он ходил по этому переходу ещё до моего появления. Я слышал, как он хвастается по телефону другу: «Я женюсь!», а позже «Да! Беременна!». Тайно я представлял, что он говорит это мне. Но он проходил мимо, бросая мне монетку от радости. А мне лишь оставалось проводить его весёлой музыкой. Замечал ли он? Не знаю. И таких людей было очень много. Были у меня и любимцы, а были те, которые заставляли мою флейту молчать: злые люди, обиженные на весь мир, грубые и холодные. Таким мы с подругой не хотели играть. А вот старушек я любил. Несмотря на то, что многие были скандальными и угрюмыми личностями, в их глазах горели опыт и мудрость прошедших лет. С ними хотелось поговорить, послушать истории… Хотелось проникнуться духом тех времён, откуда они пришли. Для них я любил играть что-нибудь классическое. Они всегда меня благодарили за это монеткой. Поразительно… Уж им-то каждая монетка была на вес золота. Но они дарили её мне. Насколько же отличались поколения, и какие разные для каждого из них ценности.
Каждый вечер я видел и новые лица, но они тут были «проездом». Бывали и новички. Молодые парни и девушки поступили куда-то или нашли работу — они становились частью моего мира. Я знакомился с ними, выбирал для каждого свою мелодию…
Среди таких новеньких была юная девушка. Моя ровесница. Возможно, даже младше на год или два. Она была очень красивой, но такие не редкость в этом переходе. Однако с каждым днём я замечал в ней что-то новое. Это была стройная, невысокая, яркая девушка. Каштановые длинные волосы она всегда распускала. Щеки горели румянцем, кожа - гладкая и чистая. На лице была лишь одна родинка — на правой щечке. Каждый вечер её серые глаза выражали усталость. Но они были яркие, живые… Мне полюбились эти глаза. Они улыбались, когда не улыбалась сама незнакомка. Носик у неё был с горбинкой, что, пожалуй, бросалось в глаза в первую очередь. Но, как по мне, он был забавным. В ушах всегда висели новые сережки, зато одежда её менялась редко: когда было тепло — девушка была в белой майке и в тёмных джинсах, а в холод — теплая серо-зеленая куртка и черный шарф. Также каждый вечер она возвращалась с рюкзаком. Мне всегда было интересно, что там внутри. Рабочая одежда? А может учебные принадлежности? Но никогда этот рюкзак не был пустым. Такая вот была моя незнакомка — простая и, в то же время, такая не похожая на всех.
Каждый вечер я видел её. И всякий раз она была в наушниках. Проходя мимо меня, она снимала один наушник, а потом сразу надевала. Я это заметил не сразу, а понял, в чем дело, ещё позже. Незнакомка слушала мою музыку, но, очевидно, ей не нравилось то, что играла моя флейта. И хотя мелодии никогда не повторялись, ничто не могло заставить ту девушку остановиться и послушать меня. Её внимания я стал желать больше всего на свете. Сам того не осознавая, я играл мелодии песен самых разных жанров. Быть может, она заметит это, улыбнется мне и снимет оба наушника сразу? Но этого не происходило. Какую же она слушает музыку? Что же может быть красивее и душевнее нот духовых или струнных инструментов? Никакая песня не способна заставить услышать капли дождя или почувствовать силу морских волн. Ни рэп, ни рок, ни метал, ни поп-музыка.
Меня это стало возмущать. Я злился, хотя мне это не свойственно. Злился от безысходности. Мои мелодии становились по вечерам агрессивнее, быстрее, громче. Моя флейта чувствовала мои эмоции, она передавала их людям. Было неприятно, обидно. Мою милую флейту променяли на безжизненный плеер. Все эти навороченные гаджеты могут подвести — сесть, сломаться, искажать… Как же ты не понимаешь этого, уставшая незнакомка? Что мне сыграть, чтобы ты заметила меня? И все же… Ты даёшь мне надежду. Сколько поздних вечеров мы встречались на этом переходе, а ты все равно снимаешь свой наушник в надежде, что я завлеку тебя.
Я не мог сдаться. На уроках я изо дня в день придумывал свою мелодию. Нечто новое, чего никто не слышал. Приходилось идти на самые рискованные эксперименты, смешивать всё подряд, соединять несоединяемое. Я слушал критику своих учителей, слушал похвалу. И все начиналось заново: моя незнакомка пряталась от меня в своём плеере — да будь он проклят! — а я на следующий день экспериментировал вновь. Уже совсем забыв о заработке, я требовал её внимания как дара.
А когда я совсем потерял надежду и стал играть обычные природные мелодии, она прошла мимо меня и бросила монетку. Моя флейта замолкла, а мой взгляд удивленно проводил её до самого поворота. Худенькими пальчиками она игралась со снятыми наушниками. Неужели этого было достаточно? Я создавал что-то грандиозное, великое для неё. А ей понравилась весёлая мелодия, дающая воображению увидеть цветущую весну. В тот день не было предела моему счастью. Наконец-то, получилось уловить её предпочтение. Теперь моя флейта будет играть только для неё.
Так и началось наше «общение». Точнее, мы общались взглядами, но мне и этого было достаточно. Когда она появлялась на моём переходе, я видел её снятые наушники и мягкую улыбку. Ей нравилось. И этот факт как бальзам на мою душу. Поначалу, моя незнакомка избегала моего взгляда и смущенно прятала глаза под чёлкой. Но стоило нам единожды соприкоснуться с ней взглядом, и это стало моим наркотиком. Каждый день я ждал вечера. Я жил ради той короткой минуты, когда она проходила мимо меня, бросала монетку и медленным шагом уходила домой. По выходным у меня была ломка. Дни, в которые я раньше отдыхал, стали для меня сущей пыткой. Я был влюбленным музыкантом, который жил лишь одну минуту каждый день. Это пугало меня. Я искал совета, помощи… Но когда видел её, то все переживания становились такой мелочью. Моя душа расцветала от её улыбки. Моя флейта радовалась вместе со мной.
Но я так и не смог познакомиться с ней. Стеснялся… Боялся, что все это иллюзия, и она по-прежнему проходит мимо меня с наушниками в ушах. Перед сном в мою голову приходили разные женские имена, а я гадал, какое же принадлежит ей. Не находя ответа, я так и продолжал называть её — Незнакомка. Моей работой стало развлекать её, дарить ей улыбку. Я не мог прервать свою игру ради вопроса об её имени. Она могла испугаться меня, я мог её смутить… Пусть пока останется все так. Мне нравилось. Была довольна и моя милая Незнакомка.
Как мне казалось, она стала красивее. Возможно, она стала ещё лучше после моих стараний. Помню её в первый день — быстрый шаг, уставший взгляд, еле заметная сутулость. А теперь она дышала энергией, жизнелюбием. И это несмотря на позднее время, несмотря на то, что она устала.
Но с приходом зимы все изменилось.
С моей маленькой красавицей стали творится странные вещи. Я этого не мог сначала заметить так же, как и не замечает родитель взросление своего ребёнка. Стройная девушка стала быстро поправляться. Меня это не волновало — я влюбился в её глаза и улыбку, в то, что она заставила меня добиваться её внимания. Однако, сама девушка изменилась из-за полноты — она старалась скрыть это, надевая безвкусные мешковатые футболки, длинные юбки. Да, получалось это скрывать, но теперь одежда уродовала её. Взгляд теперь её был устремлён в пол, полон смущения и закомплексованности. Я понял, что полнота её не следствие обжорства. Моя красавица чем-то заболела. Невольно я стал изучать болезни, от которых человек прибавляется в весе. Диабет, болезни щитовидной железы, принятие гормонов и ещё много причин — одна страшнее другой. Но важно ли это? Не для меня. Моя флейта продолжала играть для той прелестницы. Я ловил её взгляд, улыбался, подбадривая. Поначалу она упорно вглядывалась в пол, но, постепенно, уверенность её возвращалась. Спустя какое-то время она снова стала улыбаться, идти с гордо поднятым лицом. А флейта все играла.
Я видел её разной: с улыбкой, со слезами, с печалью и с безразличием. Моя игра подстраивалась под её настроение. И ей это нравилось. Моя незнакомка всегда одаривала меня монеткой и улыбкой. Не было ни дня, когда бы она просто прошла мимо. И всегда возвращалась домой одна. Хочу знать о ней всё. Где живёт, откуда идёт, сколько у неё друзей, что любит, а что ненавидит. Я был помешан на этой девушке и не скрывал своих чувств. Но… Почему я не могу перестать играть и просто подойти к ней? Почему она не заговорит со мной вместо улыбки? Я желал услышать её голос. Гадал, какой же он. И, почему-то, мне нравилась эта неизвестность. Нравилось гадать, строить разные предположения, фантазировать.
Время продолжало идти, я продолжал играть только для неё, пока не стал замечать в ней новые изменения — она стала худеть. Так резко и быстро, что я готов был поклясться, что она прибегла к операции. Разве возвращение к старому телосложению не должно было развеселить её? Разве она не должна выглядеть теперь краше обычного? Но она становилась только хуже: стройность перешла в страшную худобу, кожа была как у трупа — бледная, а на вид холодная. Зачем-то подстригла свои волосы до самых плеч, глаза померкли, под ними красовались страшные мешки. А в один день я заметил у неё исколотые вены.
Нет… Неужели моя дивная незнакомка пристрастилась к наркотикам? Я не мог в это поверить, не хочу в это верить! Она была не такая! Ни разу я не почувствовал от неё запах табака или алкоголя. Незнакомка не была похожа на девушку, которая бы могла пристраститься к какой-нибудь вредной привычке. Но мои глаза нельзя было обмануть, она действительно походила на наркоманку. Мне стало так обидно. Я проклял все в этом мире. Я проклинал всё и каждый день. Мною овладела злоба. Откуда пришла эта гадость? Почему должны страдать такие милые девушки? Да будь проклят тот, кто дал ей попробовать наркоту! Она становилась всё хуже и хуже… Были дни, когда девушка и вовсе не приходила на этот переход. Я ждал её до самого конца, пока не объявляли о закрытии метро. На следующий день мы виделись вновь. Незнакомка проходила мимо меня, бросала монетку и уходила, так и не получив от меня улыбки в знак приветствия. Я не мог. Было до глубины души обидно, что моя красавица позволила себе сесть на наркотики. Так я думал, пока в один день она не подошла ко мне совсем близко, чтобы подать монетку. Мне даже показалось, что она так сделала, потому что плохо видела. И тогда до меня донёсся запах лекарств. Слава небесам! Она больна! Хотя, это трудно было назвать счастьем, но я не мог отделаться от чувства радости. Как я мог усомниться в ней? Она не наркоманка, а просто лечится от чего-то.