Борзяк, бросив взгляд на мертвого окровавленного пса, испытал мощный прилив сил. Злоба наполнила каждую клетку его звериного организма. Хозяин собаки, вырвавшийся вперед из цепочки преследователей, вскинул автомат и выпустил длинную очередь по убийце своего четвероногого друга. Он знал, что нарушает приказ грозного майора «Абвера», который строго-настрого запретил убивать беглеца. Но сейчас, в данный момент, он должен был отомстить. И фашист мстил, продолжая поливать свинцом огромную ель, за которой залег, затаился русский. Фашист был отличным спортсменом и намного обогнал своих менее сильных сослуживцев, которые теперь, подбегая к месту импровизированной дуэли, что-то громко кричали ему на своем каркающем языке. Возможно, они просили его прекратить стрельбу, выполнив приказ старшего по званию. Но немец, стиснув зубы, всё стрелял, пока не закончились патроны. А как выстрелы стихли, из-за огромного ствола ели, посеченной автоматными очередями, показался русский. Он стоял на коленях, держа обеими руками пистолет, и целился в солдата, который, расстреляв весь магазин, пытался перезарядить оружие.
Шалый высунул от усердия язык, задержал дыхание и плавно нажал курок. Борзяк целился немцу в лицо и не промахнулся. Пуля попала в нос и прошла дальше, в глубь головы. Фашист медленно поднял залитое кровью лицо к небу и рухнул замертво. Оторопевшие немцы, все ещё не добежавшие до своего, мертвого теперь сослуживца, остановились, как вкопанные. Очнувшись от секундного замешательства, они перестроились полукругом и стали обступать безоружного теперь зэка.
— Сомкните круг, он ещё способен убежать, — командовал толстый обер-лейтенант. — Смотрите, не убейте его, он нужен майору живым.
Но русский и не думал бежать, он прижался к дереву, держа разряженный пистолет за ствол, тяжелой рукояткой вперед. Со стороны казалось, что он высматривает жертву. Зэк крутил головой со злобной гримасой на лице.
«Давай, подходи, псы вонючие, мне, что красные, что белые, что вы, суки германские. Я всех вас скопом ненавижу» — думал Василий, высматривая, кому бы вцепиться в глотку. Кольцо сужалось медленно, фашисты с опаской подбирались к Борзяку. Исходящая от него ярость, казалось, ощущалась ими физически. Василий уже наметил жертву. Небольшой крепыш ближе всех подобрался к нему. Пора! Василий, оттолкнувшись ногами от дерева, бросился на немца. Солдаты были в касках и, поэтому Шалый ударил немца не по голове, а по подбородку. Тяжелая рукоять сокрушила челюсть, фашист, потеряв сознание, упал навзничь. Рыча, как дикий зверь, Борзяк рухнул на немца и впился зубами тому в кадык. Сыпавшиеся со всех сторон удары, не действовали на него. Когда, наконец, солдаты смогли оторвать Василия от своего товарища, немец был уже мертв. Лицо русского было в крови. Гитлеровцы, избив Борзяка до полусмерти, связали его и потащили к майору. Пусть забирает себе этого зверя.
Борзяка бросили связанным в большой дощатый сарай. Сквозь огромные щели в строение задувал ледяной ветер, было холодно, и Василий промерз до нитки, его колотила легкая дрожь. Василий попытался ослабить веревки на руках, но ничего не получалось. Тупое, не проходящее чувство голода не давало сосредоточиться и обдумать ситуацию, в которую он попал. Впрочем, обдумывать было теперь особо нечего. Славно он покуролесил напоследок. В том, что его расстреляют, у Василия не было ни малейших сомнений. «Ну и хрен с ними, пусть в расход пускают» — устало думал пленник, осторожно облизывая разбитые губы.
После поимки фашисты здорово разукрасили беглеца. Особенно старался рослый рыжий мужик, их командир. Борзяк поморщился: «Болит все тело. Ну, теперь ждать недолго. Наверно, с минуты на минуту заявятся. Чего тянуть-то?». Василий думал о смерти спокойно. За свою недолгую жизнь он свыкся с мыслью, что может погибнуть практически в любую минуту.
В дверях загремели засовом. Кто-то вошел в сарай. Шалый, щурясь, пытался разглядеть вошедших. Солдаты! Серые мышиные шинели, каски, похожие на миски. В руках у немцев Василий не заметил оружия. «Из чего исполнять-то меня будут?» — задал Борзяк сам себе вопрос. Один из вояк, рослый, здоровый немец достал из-за голенища сапога нож и быстрым движением разрезал веревки, которыми был связан пленник.
— Веди себя хорошо! От этого зависит твоя жизнь. Бежать не пытайся. Это бесполезно, — немец говорил по-русски без акцента.
Василий поднялся, ноги плохо слушались его, руки мелко дрожали, о нападении на этих двух здоровяков нечего было и думать.
— Пойдем быстрее! С тобой будет говорить герр майор, — немец начал проявлять нетерпение.
— Пошел ты на…! Вместе со своим майором. Я жрать хочу, а не разговоры разговаривать, — злобно ощерился Василий.
Немец отошел на полшага, размахнулся и ударил Борзяка ногой в живот. В другое время Шалый бы уклонился и сам врезал бы здоровяку. Но сейчас, качаясь от голода и усталости, он рухнул на грязный пол сарая и потерял сознание.
Очнулся Борзяк в чистенькой уютной комнате. Напротив него, за круглым столом, сидел и пил чай с вареньем холеный мужчина, одетый в красивую домашнюю куртку-халат на шнуровке. Вид этого мужика так не вписывался в местный антураж, что Василий, несмотря на страшную боль, усмехнулся.
— Во, фраерок, вырядился. По виду чистый профессор или дантист на отдыхе. — подумал Борзяк.
Таких кадров Василий насмотрелся, когда по наводке заходил в богатые квартиры перед кражей, стремясь разведать обстановку и решить стоит ли грабить то или иное жилище. Обычно туда он являлся под видом работника какого-либо жилтоварищества или представителя различных городских служб.
— Что вас так развеселило? — человек встал из-за стола и, подойдя к двери, чуть приоткрыл ее. — Марфа, подай что-нибудь перекусить молодому человеку.
— И выпить! — тут же вставил Василий.
— И выпить, — как эхо повторил странный человек.
Вошедшая женщина со строгим лицом, молча, поставила перед Василием деревянный поднос. На подносе стояла тарелка с квашеной капустой и куском холодной курицы, а также бутылка с мутноватой жидкостью, очевидно, самогоном. Вернувшись в комнату еще раз, женщина принесла большой кусок свежевыпеченного черного хлеба и приличных размеров шмат сала.
— Приступайте, — скомандовал хозяин и отвернулся к окну.
«Не хочет смотреть, как я есть стану. Брезгует, интеллигент проклятый. Ну и хрен с ним». — Василий мигом налетел на еду. Он поедал все вместе, без разбора, он очень долго не ел вообще. А перед этим, в лагере, получая скудное питание, не мог не то, что насытится, а даже слегка заглушить, постоянно мучавший его, голод. Он понимал, что наедаясь сейчас вот так, как он это делает, запросто можно помереть от заворота кишок, но все равно ел и ел, пока не закончилась еда и выпивка. Съев все, что принесла хозяйка, Василий громко рыгнул и во все глаза уставился на человека в халате.
— Чего-то не хватает, верно? — человек улыбнулся.
— Верно! — огрызнулся Борзяк. — Курить хочу, спасу нет!
Человек подошел к тумбочке, стоящей у кровати и, достав оттуда пачку немецких сигарет, бросил ее Василию, следом полетели спички. Борзяк поймал на лету и то и другое. Торопливо раздирая пачку, вытащил сигарету и, прикурив ее, закашлялся, чуть не подавившись крепким, терпким дымом, но тут же закрыл глаза от наслаждения. Василий выкурил три сигареты подряд, после чего почувствовал, как проваливается в сон. Он уже стал сползать с табурета на котором сидел, когда человек подошел к двери и крикнул: «Курт, сейчас с этой свиньей разговаривать бесполезно. Он хочет спать. Проводи его в чулан. Я поговорю с ним завтра, когда эта скотина выспится и будет способна думать».
Утром Василий сидел на табурете в той же комнате и перед тем же человеком. Выглядел Борзяк намного лучше. Сытая еда и отдых пошли ему на пользу. Человек тоже изменился. Сегодня на нем был немецкий мундир.
— Итак, разрешите представиться — майор немецкой армии Отто фон Шлёсс.
Шалый молчал, прикидывая, зачем он сдался немецкому майору.
— С вами, господин Борзяк, я знаком пока заочно, — немец взял со стола какую-то папку и, открыв ее, углубился в чтение.
— Это что там у вас за хреновина в переплете? — Борзяк бросил взгляд на папку.
— Это ваше личное дело, Василий Иванович, — немец прекрасно, без всякого акцента, говорил по-русски. — Мы обнаружили его рядом с разбомбленным эшелоном. Этот эшелон вез на фронт бывших заключенных, попал под бомбежку и был уничтожен фактически полностью. А эту чудесную папку мы нашли в портфеле особиста, который опекал самых отпетых подонков, якобы собиравшихся искупить вину перед Родиной собственной кровью.
— Почему «якобы собиравшихся», мы на самом деле ехали повоевать, — Борзяк мучительно хотел закурить, но немец сигарет не предлагал.
— Это вы-то собирались повоевать? — голос майора стал насмешливым. — Насчет других ваших компаньонов ничего сказать не могу, а вот личное дело заключенного Борзяка я прочитал от корки до корки. Вы, Борзяк, типичный уголовник, рецидивист, и защита завоеваний социализма не входит в ваши планы. Вы вероломно, убив охранника, и, прихватив оружие, сбежали из эшелона. Вы собирались и дальше разбойничать. Хоть сейчас идет война и ваш народ воюет. Но вам до этого народа никакого дела нет. Я прав?
— А хоть бы и так, что с того? Мне один черт, красные или белые. Коммуняки или фрицы. Я на любой режим плевать хотел. Я — вор, господин майор, мне любая власть без надобности. А что ваших пострелял, так они меня тоже пристрелить хотели, когда я по лесу канал. Какие еще ко мне будут вопросы? А если вопросов нет, давай, шмаляй Шалого! — Борзяк рванул на груди остатки свитера.
— Господин Борзяк! Вы же умеете быть вежливым, культурным человеком. К чему эта напускная бравада, хамство, вызывающая грубость, жесты эти малосимпатичные? — немец брезгливо поморщился. — Я уже упоминал о том, что ознакомился с вашим личным делом. Из материалов дела я выяснил, что вы умеете отлично втираться в доверие к представителям различных слоев населения, обтяпывая различные темные делишки. Кроме того, вы обладаете смелостью, дерзостью, хитростью, находитесь в хорошей физической форме. Обладая острым, изворотливым умом, можете решать постановленные перед вами задачи. Да вы готовый агент, которого я собираюсь использовать в своих операциях в тылу врага. Я имею некоторое отношение к разведке, если вы еще не поняли.
— Я это давно понял, — Василий хотел курить. — Немец, так чисто говорящий по-русски, не может не иметь отношения к разведке. Я очень хочу закурить, дайте сигарету, господин майор.
— Сигареты будут позже, — майор помолчал. — Если мы придем к сотрудничеству. Учтите, Борзяк, за смерть германских солдат я могу поставить вас к стенке. Но я спасаю вас от расстрела, предлагаю сотрудничество и материальную выгоду, если вы будете послушны.
— Как же это будет происходить? Я имею в виду это самое сотрудничество, — Борзяк пытался обходиться без блатных выражений, это было трудно, но он старался.
— Я планирую отправить вас в Москву. Мало того, я сделаю так, что вы будете служить в органах госбезопасности. Вы будете сыты, обуты, одеты, а главное вы будете жить, Борзяк. А тысячи русских солдат проливают свою кровь, пытаясь остановить наш стремительный прорыв к Москве. И вы знаете, Борзяк, они его все-таки остановили. Наступление германских войск на Москву, по большому счету, провалилось. Блицкрига не будет. Война приобретает затяжной характер. В свете последних событий, нам понадобятся агенты в Москве, и вы будете одним из них. Первое время, очевидно, для вас и заданий не будет, потом я подумаю, как вас использовать. Вы будете не один, работать станете в паре. Сейчас ваш напарник поправляется в нашем лазарете, у него отдельная палата, ему предоставлен личный врач и первоклассный уход. Через две недели, я думаю, он окрепнет, и вы с ним встретитесь.
— Это что ж за земеля? — хмуро поинтересовался Шалый, мысленно представляя себя в форме сотрудника госбезопасности. — Что за кореш, господин майор, поди, из блатарей кто?
— Да нет, Василий Иванович, это старший лейтенант госбезопасности Антон Зубарев. Помните такого? Вы от него и его людей бежать из эшелона изволили.
— Легавый этот? — Вася присвистнул. — Жив, выходит, сучара. Братаны, значит, всей кодлой полегли, а этот красноперый жив-живехонек. Ну, дела….
— Господин Борзяк, давайте без ваших грубостей, — немец поморщился. — Мы же договорились.
— Извините, погорячился! Согласен я к вам на службу идти, господин майор. Лучше гэбэшную форменку напялить, чем в деревян-бушлат обрядиться. Послужим, так сказать, Великому Рейху, — Борзяк поймал на лету, брошенную ему немцем пачку сигарет.
— Я знал, что вы согласитесь, — фашист самодовольно ухмыльнулся. — И Зубарев согласится. Куда ему деться?
— А как же мы обратно-то попадем? — Борзяк пожал плечами. — Если даже мы к нашим, я имею в виду, ну, бывшим нашим, выйдем, они же нас сразу к стенке прислонят. Мы же с немецкой территории чешем, стало быть, шпионы.
— А об этом, господин Борзяк, я позабочусь. Не прислонят, если слушаться будете меня, — немец усмехнулся. — Сейчас пока отдыхай. Жди, когда старший лейтенант поправится.
Глава 7. АНТОН ЗУБАРЕВ
Антон Зубарев открыл глаза. Где он? Почему так болит голова? Антон огляделся. Белые стены палаты, прикроватная тумбочка, на тумбочке какая-то тетрадь. Он повел глазами чуть в сторону. Небольшой столик с целой батареей медицинских склянок. Над столиком, на стене — небольшая фотография Сталина. Окно занавешено плотной темной шторой. Рядом с постелью Антона — табурет. Палата отдельная, больше коек нет. Табурет, конечно, для сиделки. Он тяжело ранен? Антон попытался пошевелить руками — получилось, ноги слушались хуже. Во всем теле — противная липкая слабость. «Нужно сесть», — подумал Антон и попытался приподняться. Он закусил губу, оперся на локоть и тут же опустился на спину. Нет, не получилось, сил нет, перед глазами плывут какие-то разноцветные круги. Вокруг темнота, но вот, слава богу, открылась дверь, мягкий белый свет озаряет женскую фигуру. Кто это? Антон всматривается. Неясные очертания обретают четкость. Вот длинные смоляные волосы, чуть тронутые проседью, лучистые печальные глаза смотрят с укоризной, мол, что же ты, сынок, так разболелся?
— Мама! Мама! — кричит Антон. — Я поправлюсь, я поправлюсь, обязательно поправлюсь! Ты только не уходи! Подожди, я пойду с тобой!
Но мама уходит, уходит в даль по тенистой аллее. Какое знакомое место. Да ведь это Нескучный сад. Его любимое место прогулок. Точно, вот сейчас будет скамейка. Их любимая скамейка, где они любили сидеть, купив мороженое, самое вкусное, с ванилью. И они с мамой, покончив с мороженым, достают книгу. Что это? Ах, да, это Жюль Верн «Пятнадцатилетний капитан»! Мама начинает читать ему. Её волосы касаются его щеки. Антону щекотно, но он не останавливает маму. Антон боится пропустить самое интересное, но какая-то мысль мешает ему сосредоточиться.
Отец! Отец, где он? Почему его нет ними? Антон оглядывается по сторонам и, наконец, замечает отца. Тот сидит на скамейке почти в самом конце аллеи. Скамейка находится далеко от них с мамой, но Антон видит отца очень явственно. Почему-то он одет в тяжелое темное пальто, на голове — теплая кепка. Зачем он так оделся? Ведь сейчас лето, ему же жарко. Отец поднимается со скамейки и смотрит на них долгим взглядом. Почему он не подходит к ним? Сейчас он подойдет и, как всегда, протянет Антону сразу две руки, выбирай любую, малыш. Но отец, повернувшись, идет прочь из сада. «Папа, стой, подожди! Я все знаю! Прости нас, прости и меня и маму! Пожалуйста, прости!» — кричит Антон. Он смотрит на мать, сидящую рядом. Боже, как она постарела. Коротко стриженные седые волосы, скорбно опущенные уголки тонких бескровных губ. А что это за молодой парень в форме лейтенанта НКВД? Да ведь это он сам, Антон. Мама поднимается со скамейки и тоже, как и отец, начинает уходить. Антон хочет попросить ее остаться, но не может вымолвить ни слова. Рядом появляется молодая женщина с ребенком на руках. Она встревожена. «Тоша, Тоша, возвращайся к нам, мы ждем тебя. Ты очень нам нужен», — еле шепчет она, но Антон отлично ее слышит, пытается махнуть ей рукой, но не может. Тело больше не подвластно ему. Женщина с ребенком на руках исчезает. А вокруг Антона начинает кружиться круговорот смутно знакомых ему лиц. Профессор с седыми растрепанными волосами, люди в погонах, некоторых он узнает, некоторые ему не знакомы. Потом круговорот лиц пропадает и устанавливается плотная чернота. Антону кажется, что его больше нет, он говорит, торопясь, сам не слыша своих слов, но силы покидают его, и он опять проваливается в ночь….