Отто задумался. Вчера под вечер к нему опять завалился этот пьяница, обер-лейтенант Кнопф. Как обычно, сильно выпив, он начал костерить на чем свет стоит германское командование и тыловых «крыс», к коим относил и майора Отто фон Шлёсса. Потеряв изрядную часть своего отряда в стычках с партизанами, Кнопф всю вину за случившееся, возложил на абверовца. Попытки сформировать отряд полицаев из пленных бойцов Красной армии, тоже не увенчались успехом. Желающих служить новому германскому порядку оказалось крайне мало. Даже местное население мужского пола, по разным причинам уклонившееся от службы коммунистам, приходя устраиваться на службу в полицию, не сдавали Кнопфу и его помощникам свои советские паспорта, сообщая о том, что де утеряли их ещё до прихода немцев.
— Даже эти предатели в глубине души верят в возвращение коммунистов! Даже сейчас они продолжают бояться советскую власть, уповая на то, что, имея какой-то документ, можно попытаться скрыться от наказания за предательство! — орал, брызгая пьяной сивушной слюной, обер-лейтенант, с каждой неделей всё более теряя человеческий облик.
— Мои мальчики! — не унимался толстяк. — Я ведь хорошо знаю родителей многих из них! Мы ведь с некоторыми из этих ребят до войны жили по соседству. Их близкие наказали мне присматривать за их детьми. Юрген, Вили, Рыжий Клаус! Я помню их еще школьниками. Мы вместе с ними пришли завоёвывать русские земли. Они действительно завоевали себе землю, мерзлую землю общей для них могилы, — Кнопф взвизгнул и, выставив вперед огромный грязный кулак, потряс им перед лицом майора.
— Ну, ничего, скоро я еду принимать пополнение. Будучи в штабе, я обязательно доложу кому следует о ваших интригах. В то время, как мы воюем с Советами, такие хлыщи, как вы, фон Шлёсс, делаете себе карьеру, играете в какие-то странные игры. Эти двое русских ублюдков, которых вы тут содержите, да они давно должны быть расстреляны. Они повинны в гибели немецких парней, но нет! Вы планируете использовать их для достижения каких-то непонятных целей. Разведчики, аристократы, тьфу! Дерьмо вы, чистоплюи и мерзавцы, — Кнопф пошатнулся и, держась за стену, покинул комнату.
«Да, план необходимо срочно реализовывать. Операцию я подготовил, сегодня ночью нужно действовать. Действовать, пока этот боров не помешал моим планам. Да и с ним надо покончить руками этих русских, разумеется. А с партизанским отрядом покончу я, майор „Абвера“ Отто фон Шлёсс. Уж я постараюсь, чтобы начальство отметило мои заслуги», — фашист очнулся от раздумий.
— Хоть бы пожрать дали перед побегом, — процедил Борзяк, обращаясь к майору. — Легко ли канать на голодный-то желудок?
Антон Зубарев молчал, угрюмо глядя в сторону.
— Я держал вас впроголодь последнюю неделю для вашей же пользы, — голос немца звучал насмешливо. — Не хотели бы вы предстать пред ясны очи лесных жителей хорошо откормленными и отдохнувшими?
— Покурить-то хоть дайте, — продолжал канючить Борзяк.
— Хватит! — немец бросил взгляд на часы. — Пора! Курт — ракету. Хайнс — смотри в прицел, время пошло. Если все пройдет удачно, поощрю вас отпуском домой.
Вспышка красной ракеты, нарушив идиллию тихой лунной ночи, привела в действие хорошо отлаженный механизм. Две фигурки, соскользнув со склона, бежали к деревне. Треск мотоциклеток гитлеровцев, стук пулеметов, лай собак, гортанные приказы, все смешалось в едином страшном гуле, мигом разбудив жителей деревни, нарушив зыбкий, тревожный сон людей.
Хайнс, повинуясь команде майора, выдохнув, плавно спустил курок снайперской винтовки и улыбнулся. Все прошло как надо. Фигурка одного из беглецов дернулась, но продолжила бел, припадая на левую ногу.
— Все как Вы хотели, герр майор, — Хайнс любовно похлопал винтовку по прикладу. — Но смею заметить, ранение не такое уж и легкое.
— Ты все сделал правильно. У партизан закрались бы сомнения, заявись к ним легкораненый. А так, все по-честному. Захочет жить, выживет. А Вы, Хайнс и Вы, Курт, скоро отправитесь в отпуск, — майор фон Шлёсс слов на ветер не бросает.
— Сука, фриц поганый! Ногу мне прострелил, — хрипел Антон, выбиваясь из сил, хромая, он не поспевал за Борзяком.
Василий взвалил Антона на плечи, затащив за какой-то сарай, положил на снег. Рванув свитер на груди, соорудил жгут и плотно перевязал рану. Кровить стало меньше. Рядом с ними пронесся мотоцикл, раздался лай собаки.
— Интересно, будут ли немцы стрелять, завидев нас? — Антон облизал засохшие губы. — А что, если мы бежим сейчас по-настоящему? А что, если майор этот врал, что страхует нас?
— Заткнись, — Василий тоже ломал голову над этим вопросом. — Не время сейчас, давай обопрись об меня, вон дом Мироновых.
Деревня не спала. Луна скрылась за тучи, стало темнее. Немцы прочёсывали дворы. Заскакивая в избы, переворачивали в них все вверх дном. Через полчаса во всех домах производились обыски. Женщин, детей, стариков выгоняли на мороз в одном исподнем, а в оставленных людьми жилищах принимались орудовать каратели.
Беглецы, добравшись до двора Мироновых, спрятались на сеновале. Несмотря на зимнее время, сена в постройке было много. Разворошив руками мерзлую сухую траву, беглецы затаились в своих норах. Немцы, ворвавшись во двор, бросились к дому. Один, отделившись от общей массы, грохнул ногой в дверь сарая. В образовавшемся темном проеме сверкнула огнем очередь автомата. Подождав немного, каратель выпустил еще одну. Прислушался. Тихо. Борзяк и Зубарев замерли, боясь вздохнуть. Немец повернулся и, грохая сапогами, вышел со двора. Спустя несколько минут, гомоня, удалились каратели, шарившие в доме. Через час деревня затихла. Поиски сместились в район леса.
Борзяк и Зубарев выбрались из своего укрытия. Забросав сенцом свои норы, беглецы обошли дом с внутренней стороны. Василий осторожно поскребся в окно и, встав за угол дома, внимательно прислушался. Раненного Антона он поддерживал под руку. Чуть приоткрылась дверь. Мальчонка лет двенадцати испуганно глядел в темноту.
— Пацан, ты кто? — Борзяк прекрасно знал, что мальчика зовут Петя, но виду, конечно не показывал.
Петька я! Сын Евдокии Мироновой, а ты кто?
— А я, Петро, боец Красной Армии, я не один, с товарищем я. Он ранен в ногу, но ходить мало-мало может. Кликни мамку, Петро, разговор есть.
Но женщина уже и сама подошла к двери и испуганно смотрела на непрошенных гостей.
— Заходите, только тихо, Петька, помоги болезному, — наконец решилась женщина.
Антон и Василий оказались в сенцах. Посадив Антона на лавку, Евдокия споро обработала рану, забинтовала чистой тряпицей.
— Рана не очень опасная, повезло. Крови вот только много потерял. Слабость из-за этого, — Евдокия с участием посмотрела в бледное, осунувшееся лицо Зубарева. — Жалко вас, ребятки, а все-таки оставлять у себя беглых боязно. Расстреляют фрицы и меня и сына. Уходить вам надо.
— Куда же мы пойдем? — Борзяк развел руками. — Ищут нас везде, через три часа уж светать начнет.
— Значит за три часа нужно управиться, — Евдокия была непреклонна.
— Мама, я их проведу, — Петька начал одеваться. — Пойдем в обход, задами выберемся, деревню обойдем, а там по подлеску и до партизанских постов дотопаем.
— Идти-то сможешь? — спросил Антона Василий.
— Смогу, вроде полегче стало, — Антон встал. — Спасибо, хозяйка. Тебе, Петька, тоже благодарность за то, что помогаешь нам.
— Потом благодарить станете, когда до места доберёмся, — мальчик осторожно приоткрыл дверь и вышел из дома.
Крадучись, обойдя дом, мальчик разглядел малиновые огоньки сигарет. Немецкий пост, раньше его тут не было. По прямой не пройдешь. Петька похвалили себя за сообразительность. Пройдя до оврага, мальчик убедился в своей правоте снова. Здесь постов не было. Всё как он и предполагал. Теперь главное, не поднимая шума, убраться из опасной зоны, преодолев овраг. Дальше спасительный лес, а там свои. Но до них нужно еще дойти.
Вернувшись к дому, он объяснил беглецам план дальнейших действий. Борзяк, взвалив на себя Зубарева, двинулся следом за мальчишкой. Дорога далась им тяжело. Войдя в лес, и осторожно уложив Антона на собранный Петькой еловый лапник, Василий вытер снегом разгоряченное лицо, сердце учащенно билось, ноги и руки были словно налиты свинцом. Задыхаясь, Борзяк присел на снег и закрыл глаза.
— Не время отдыхать, дядя! — Петька дернул за рукав задремавшего Борзяка. — С час нам еще где-то топать.
— Сейчас, малец, сейчас, — язык еле ворочался во рту. Василий поднялся и, взвалив на плечи раненного, поплелся вперед.
Теперь они шли медленно. Борзяк совсем ослабел, часто и глубоко проваливаясь в снег, он падал и поднимался вновь. Уже почти расцвело, но Василий не замечал этого. Он просто шел за мальчиком и, когда прозвучал оклик: «Стой! Кто идет?», Борзяк, разом потеряв остаток сил, рухнул в снег вместе с Антоном, который к тому времени был почти без сознания.
— Свои, помог бы лучше, раненный у нас, — ответил Петька часовому.
— Сейчас, сейчас, Петро, — засуетился караульный, который был не намного старше самого Петьки. — Фома, Егор Демьяныч сюда идите, быстрей. Петро пополнение привел.
Двое крепких мужиков в потёртых телогрейках неслышно выросли из предрассветной мглы. Один из них, тот, что покрепче, взвалил на плечи Антона и кивнул головой Борзяку, пошли, мол. Второй, убедившись, что его помощь не потребовалась, вернулся на пост.
Глава 9. ОТРЯД СТОЖКОВА
Командир партизанского отряда Сергей Борисович Стожков воевал еще в гражданскую. Военный опыт кое-какой имелся. Но годы, проведённые на партийной работе, научили Сергея осторожности. Ещё перед началом войны секретарь райкома Стожков был предупрежден, что в лихую годину быть ему партизанским командиром.
Нельзя сказать, что отряд был создан на пустом месте. И схроны с оружием, и консервы, и запас медикаментов создали. Правда, укрытия на основном партизанском становище доделать не успели. Ну, что же, другим лесным мстителям ещё хуже пришлось. Были и спонтанно созданные партизанские отряды, основу которых, кроме местных жителей, составляли прибившиеся к ним окруженцы, не успевшие выбраться к основным силам Красной Армии. Век этих отрядов был недолог. Попробуй, повоюй без достаточного запаса оружия и продовольствия, без тёплых землянок и врачебной помощи. Вот эти отряды и гибли в первую очередь, но несмотря ни на что, вопреки всему, гражданские люди вкупе с измождёнными, раненными и голодными бойцами Красной Армии продолжали разить захватчиков на, казалось бы, уже отошедшей к гитлеровцам территории.
Стожков разделил свой отряд на несколько мобильных групп, координирующихся общим штабом. Эти группы, отправляясь с базы, проводили многодневные рейды в глубокий тыл гитлеровцев, совершая дерзкие по своему замыслу, операции.
Долгое время немецкое командование не могло понять, что диверсии — дело рук единого партизанского соединения под командованием Сергея Стожкова. Совершаемые партизанами подрывы гитлеровских эшелонов, разгромы штабов полевых жандармерий, уничтожение складов горюче-смазочных материалов и баз военной техники фашистов привели к тому, что немецкое командование осознало, что здесь не существует окончательно завоёванных территорий. Вчера, в ещё спокойную деревеньку, сгоняли скот на нужды германской армии, а сегодня ночью партизаны, совершив набег, разгромили копмендатуру, перебили гарнизон, угнали весь скот, да ещё и подходы к населенному пункту заминировали. Заново войдя в деревню, фашисты не обнаружили ни одной живой души. Все население в лесу! А в лес попробуй, сунься.
Долгое время отряд Стожкова оставался неуязвимым, но в последнее время ситуация резко ухудшилась. Подавляющее преимущество гитлеровцев стало ощущаться настолько явственно, что Сергей запросил центр о возможности прорыва отряда к основным частям Красной Армии. Разведданные подтверждали, что фашисты вот-вот проведут операцию по уничтожению оставшейся части партизан. Сильно потрёпанный, потерявший более половины своих бойцов, отряд имел в своем составе не только мужчин. Спасаясь от зверств оккупантов, к партизанам всё чаще приходили и женщины и дети, даже старики и те тянулись к ним. Ещё до войны офицерами НКВД в деревнях были отобраны специальные люди, ставшие ушами и глазами лесных мстителей на оккупированной территории. В числе связных были даже дети, которые действовали зачастую изворотливее некоторых взрослых.
«Вот вчера Петр, сын Евдокии Мироновой, доставил в отряд двух человек, оба военнослужащие госбезопасности. Толковые ребята, сумели бежать из фашистских застенков. Да и Петька молодец, сначала укрыл ребят, а потом сумел провести их до расположения их отряда. Правда, один ранен, а второй так измучился, таща на себе товарища, что и говорить не смог. Ничего, сегодня с ними потолкуем, может, чего важное расскажут», — думал командир, обходя стоянку своего отряда.
— Товарищ командир, разрешите? — один из вчерашних, тот, что помоложе, смотрел открыто, взгляд не прятал.
— Заходи! Как тебя?
— Мигун. Василий Мигун, ефрейтор Мигун, — представился вошедший. — Командир мой, старший лейтенант Зубарев, в лазарете вашем сейчас. Фрицы, когда мы вчера тикали, зацепили его.
— Я знаю, досталось ему, — Стожков уселся за стол, зажег лампу-коптилку. — Сейчас наши подойдут, комсостав, так сказать, потолкуем.
— Я, товарищ командир, доложить вам хочу: на отряд каратели наступление готовят. Мы с Зубаревым, когда в плену у фрицев сидели, слышали, как там полицаи меж собой толковали, что, как только фрицы в лес партизан давить пойдут, их тоже тут отсиживаться не оставят. Впереди фрицев полицаев пустят, пусть, мол, кровью верность новой власти доказывают. А полицаи, мол, впереди идти не желают. Ссут они, стервецы. Вот так! — Мигун закончил и выжидательно глянул на Стожкова.
— Может, брехали эти полицаи, что вас стерегли?
— Может и брехали, да только карательный отряд обер-лейтенанта Кнопфа, что в деревне квартирует, на переформирование отправился. В деревне не более двадцати человек немцев осталось.
Стожков внимательно посмотрел на говорившего.
— Откуда знаешь, Мигун про то, что отряд на переформирование отправился? Тебе, что этот Кнопф доложился что ли?
— Да видно же всё! Нас на допросы каждый день почти таскали, пока по деревне под конвоем ведут, умный человек многое приметит. Я, ведь, в госбезопасности служил, а не быкам хвосты крутил. Кое-какое понятие имею.
— Ну ладно, сейчас иди, молодец, что всё заметил. Я к сведению принял! — Стожков проводил ефрейтора и, закурив, задумался.
Думы командира были невесёлые. Как ни крути, прав ефрейтор. Скопив силы, немчура, прочесав лесной массив, доберется до них. Сам Сергей Стожков смерти не боялся, сколько раз мог погибнуть в гражданскую, сколько раз мог угодить в молох репрессий. Бог миловал, а вот теперь….
«Что делать с бабами, детьми, стариками? Как их-то выводить? Прибились к отряду, кто поодиночке, кто семьями. А что было делать? Не принимать, гнать обратно? Пусть бы фрицы, эти чертовы, их убили бы? Ведь почти у всех родственники бойцы или командиры Красной Армии. Нет, правильно сделали, что всех приютили», — Сергей поднял голову.
За стол прошли двое мужчин. Его помощники, друзья. Всего двое и осталось-то их. А в начале за столом тесно бывало. Эх, жалко ребят, до слёз жалко, а ничего не попишешь. Воевать и сволочь фашистскую громить надо.
Один из вошедших, Семен Нефёдов, до войны работал учителем в школе. Второй — Дымов Иван был агрономом. Профессии мирные, а вот, поди ж ты, командиры из них получились знатные.
— Чего делать будем, ребята? — голос у Стожкова был невесёлый.
— Петьку Миронова вместе с матерью арестовали. Завтра на площади перед сельсоветом вешать будут, — вместо ответа зло, сквозь зубы выговорил Иван.
Сергей поднял голову. Петька еще вчера был здесь, привел беглых. Ночью ушел обратно. Говорил ему Сергей, чтобы повременил возвращаться. Нет, не послушал Петро, маленький, а упрямый. За мать, наверное, беспокоился. Вот и не уберёгся.
— Как взяли его, знаешь? — Стожков скрутил козью ножку и прикурил от коптилки.
— Местные говорят, что по утру на патруль немецкий наскочил. Они беглых ловили и вокруг деревни шастали.
— Вань! Не в службу, а в дружбу, приведи сюда ефрейтора Мигуна, которого вчера Петька доставил.